Его звали Стасик. Он жил в нашем дворе, был ровесником моего сына, и они часто играли вместе и ходили в гости друг к другу.
Стасик был красивый мальчик с тонкими чертами лица, нежный, впечатлительный, обидчивый. Воспитывала го большей частью бабушка; она придумывала всякие игры, мы с ещё несколькими детьми разыгрывали даже какие-то коротенькие сценки – не для зрителей, сами для себя, чтобы проводить время с пользой.
Потом бабушка умерла, и наступили 90-ые годы. Дети уже подросли, им было по 12-14 лет, появились разные интересы, и дружба перешла в простое знакомство. Мы не часто виделись, а в эти страшные годы всё менялось до слома, до смерти, дотла. Из мальчиков, живших в нашем доме, практически все, кроме моего сына, стали наркоманами: двое от этого скоро и умерли, один убил свою мать сковородкой, когда она пыталась помешать ему колоться, и подох в тюрьме; другой, из хорошей, уважаемой семьи, кажется, и снабжал всем «этим» остальных; он первым стал «употреблять», и в конце концов сел за участие в групповом убийстве.
О Стасике как-то ничего не было слышно. Он жил в дальней парадной; как-то незаметно он исчез из поля зрения, - да и никто вроде не вспоминал о нём: у всех было своё горе и свой ужас в жизни. Но кто-то из соседей что-то знал, и оказалось, что его родители продали квартиру, стали бомжами, спились, а Стасика просто выбросили на улицу. Тогда это было в порядке вещей: людям показали лёгкий путь к самоуничтожению, и они радостно и массово полетели, как мотыльки на огонь. Ведь так здОрово: СВОБОДА! Именно так им было представлено происходящее: как рывок из рабства к свободе. Жизнь, полная достоинства, основанного на труде и уважении за труд, была заменена на легко доступные удовольствия. Ты теперь богач, пойми, осознай это! Ты ВЛАДЕЛЕЦ своей квартиры, квартиры теперь можно продавать; захоти – и у тебя будут ДЕСЯТКИ ТЫСЯЧ ДОЛЛАРОВ!!! Долларов – а ведь раньше за них сажали в тюрьму! И тебе не нужно будет работать! Это раньше, в проклятом рабстве, человек должен был работать, чтобы жить. Теперь ты свободен, ты хозяин своей судьбы, своей квартиры - ты можешь продать её и не работать всю оставшуюся жизнь. Какое счастье! Тем более, что работать сейчас и негде: все предприятия закрываются, всё вокруг разрушается и уничтожается с неимоверной скоростью и силой. А нам-то что? У нас есть деньги, и мы можем жить без забот. Как далеко улетают заботы после бутылки вина! И сколько этих бутылок мы ещё можем себе позволить!
Отца Стасика я не помню, видела его редко. Но мать запомнила хорошо; она работала инженером на каком-то заводе. Потом, в 90-ых, опять-таки по соседским слухам, её видели на центральном базаре нашего города. Я бы, конечно, не узнала её; но когда мне указали, я поняла, что эта страшная, почерневшая, покрытая язвами женщина, бродившая по базару и рывшаяся в помойках – мать Стасика. После того я часто встречала её: зимой – полураздетую, всё более оборванную и грязную, с бессмысленным взглядом. Она жила так несколько лет; потом, наконец, пропала. А о Стасике никто ничего не знал.
Но в нашем районе я несколько раз встречала высокого, очень красивого, чисто одетого, с прекрасной фигурой и осанкой молодого бомжа. Он, как и все, бродил с бессмысленным взглядом по улицам или сидел на городских лавочках. Никогда я не видела его пьяным или роющимся в помойке. Он просто ходил и смотрел.
Я обратила на него внимание, и даже задумалась, какова была его судьба и что с ним произошло; ведь среди бомжей 90-ых было довольно много «бывших интеллигентных людей», потерявших и работу, и квартиру, ибо они «не волки по крови своей» и были поэтому растерзаны осмелевшими и получившими полную свободу волками.
И как-то сын сказал мне, что это – Стасик; он сошёл с ума и теперь бродит по городу, какие-то благотворители поддерживают и подкармливают его. Он узнал сына, но отказался зайти к нам домой, и вообще приблизиться к нашему дому, хотя всё время кружил возле него. Возможно, он узнал и меня: его взгляд на мгновение стал острым; но потом он опять погрузился в себя.
***
Когда говорят о Достоевском, часто вспоминают его «слезинку ребёнка», которую не выкупят все блага мира. Для меня этот ребёнок – Стасик; это его убил приход «демократии» в нашу страну; и никогда никакие блага цивилизации и демократии не перевесят одну слезинку одного погибшего ребёнка; одного из тысяч и сотен тысяч погибших детей 90-ых!
Не принесёт успеха построенное на крови; не будет счастья и успеха в новой жизни, купленной ценой гибели детей.