Раймон видел, что все лицо Иви опухло, глаза покраснели и смотрели настороженно, а еще в их синей глубине, как ни странно, он разглядел гнев. Совсем не так он представлял их встречу, ох, совсем не так.
- Оставьте нас, - коротко бросил он притихшим женщинам.
- Дорогой брат, я велела приготовить вам комнату, - послышался голос Эсклармонды.
- Которую? – Раймон был нетерпелив, видя, что Иви отвернулась и опустила глаза.
- Сюда, пожалуйста, н-Раймон, - подсказала одна из невесткиных служанок.
У самой двери он задержался, оглянувшись. Каждое мгновение Ивиного молчания причиняло ему нарастающее беспокойство. Она последовала за ним, сама, но Раймон нутром чувствовал, что тяжело и неохотно.
Оказавшись с Иви наедине, он шагнул вперед, чтобы обнять, но она вывернулась из его рук и уткнулась лбом в стену.
- Что стряслось? – вопрос был глупый, помогающий разве что выиграть время.
- Ничего, господин граф, - она покачала головой, не поворачивая к нему лица, и Раймон ощутил, как от обращения «господин граф» начинает просыпаться его собственный гнев.
- Какого дьявола мы играем в эти игры? Ты не можешь сказать прямо, что с тобой?
Иви наконец-то медленно подняла голову. В этом жесте чувствовалась решимость.
- Ты же мне не сказал прямо, к кому идешь в Гельон.
Раймон чуть было не расхохотался, но вовремя поперхнулся воздухом, заметив в ее глазах слезы. Вот оно что! Она ревнует к Аликс!
Он все-таки обнял Иви, несмотря на сопротивление, потому что объясняться ему было проще так, над ее макушкой, чувствуя тепло и мягкость прижатого к нему тела.
- Я шел разбираться с этой гадиной. А ты и так плакала, чтоб еще больше тебя расстраивать.
- Разобрался?
Раймону сложно оказалось определить, о чем этот вопрос. Желала ли она смерти Аликс, или это глухое слово-вопрос подразумевало желание понять, чем закончилось его путешествие?
- Нет, - ответил он, сам отпуская Иви. И вздохнул. Раймон не любил долгих объяснений. Они у него не получались, но тут, похоже, объяснения было не избежать. – Пошли сядем.
Сесть, кроме как на свежезастеленной заботами Эсклармонды постели, оказалось негде. Раймону это причинило новое неудобство. На постели он предпочел бы заняться с Иви совсем иным, нежели разговоры об Аликс.
- Я не знаю, где эту сучку носило больше года. Она не признается, - от собственных слов Раймон опять ощутил себя злым и беспомощным. – Но хочет примирения. Чтобы мы стали союзниками. Предлагает выдать нашего с тобой ребенка за ее, чтобы он мог стать наследником, - выпалил он, стремясь поскорей покончить с этим треклятым объяснением, и поднял на Иви взгляд.
В ее глазах он увидел ужас.
- Она хочет забрать ребенка?! – Иви ошеломленно произнесла это вслух, словно в попытке осознать и поверить. И вдруг засмеялась смехом, похожим на задыхающийся плач. – Хорошо, что у меня нет дитя.
- Хорошо, что у меня нет дитя, - повторила она шепотом слова, которые в любое другое время сочла бы кощунством, но сейчас они были облегчением. Причиняющим боль, но все же облегчением.
- Не забрать, а выдать за ее ребенка, - поправил Раймон, но Иви с силой замотала головой. Как он не понимает? Госпожа Аликс для этого и отдала Иви Раймону. Не за тем, чтобы затруднить обнаружение своего побега, а для того, чтобы она, Иви, родила ребенка, которого Аликс не может выносить сама. Отдала, чтобы потом отобрать и ребенка, и Раймона.
Вот только Иви способна к деторождению не больше, чем сама госпожа Аликс. Отнять у нее можно лишь Раймона. Иви заплакала, потому что эта потеря тоже не была легкой, хоть и не внушала такого безумного ужаса, как мысль о ребенке, отданном Аликс. Не внушала потому, что внутренне Иви была к ней готова. За последние дни, проведенные в слезах, с этой потерей она почти примирилась.
- Я не позволю ей забрать. Ничего и никого. Ни тебя, ни дитя, если оно будет. Ты слышишь меня?
- Раз я не могу тебе родить, она найдет другую.
Руки Раймона, державшие ее за плечи, сжались, впиваясь в кожу сквозь ткань рубахи и платья. Он выругался.
- Она ничего с тобой не сделает. Я не позволю. И решать за нас она не будет.
Но Иви не слышала. Во власти своих страхов она видела только плохое, и это плохое пугало ее еще больше. Раймон понял, что словами до нее не достучаться, и сменил тактику. Руки от ивиных плеч переместились к лицу, обхватывая его, губы приникли к губам. Она всхлипывала и что-то пыталась бормотать, но Раймон был настойчив, своим напором раз за разом увлекая ее, отвлекая, не давая продолжать плакать. Он нетерпеливо дергал завязки, пытаясь добраться до груди, и таки добился своего – Иви коротко выдохнула, когда его ладонь, пробравшись под рубаху, обхватила тяжелую нежную округлость, и ее губы прижались к его, отвечая на поцелуй.
Они слишком соскучились друг за другом, чтобы обращать внимание на такие мелочи как день на дворе или кучу людей за стеной, или тот факт, что Раймон не успел вымыться с дороги.
Ее кожа казалась Раймону белее и нежнее, чем он помнил, ее запах – ярче, а сама Иви – чуть полноватее, чем раньше, полноватее, чем истощавшая как загулявшая весной кошка Аликс, но Раймону меньше всего сейчас хотелось об этом думать и сравнивать. Иви, с тихим стоном мечущаяся головой по подушке, Иви, зарывающаяся пальцами в волосы на его затылке, целующая его крепко и жадно припухшими губами с привкусом соли, Иви, прижимающая его к себе коленями… только Иви здесь. Раймон почувствовал, как, волнообразно сжимаясь, пришли в движение мышцы ее лона, как она запрокинула голову с беззвучным криком, и, поцеловав влажный от пота и слез висок, он несколькими сильными толчками тоже достиг пика удовольствия.
Усталость накрыла обоих разом, Раймона – за все дни пути, Иви – за долгие часы слез и переживаний. Они заснули, тесно прижавшись друг к другу, мгновенно и умиротворенно.
Иви проснулась на закате, до того, как последние лучи солнца скрылись за горами. Она натянула рубаху и села с ощущением еще сонного покоя. Ее взгляд упал на Раймона, спящего на животе и разметавшегося во сне по всей кровати. Не просыпаясь, он шевельнул рукой, отгоняя назойливо жужжащую муху, и Иви улыбнулась. Движение руки привлекло ее взгляд к мускулам спины, сильным и красивым даже сейчас, в расслабленном состоянии. Нестерпимо захотелось прикоснуться к его коже, погладить выступы и впадинки мышц, и Иви даже протянула руку, но потом решила, что это разбудит Раймона, и лишь совершила волнообразное движение пальцами в воздухе, совсем рядом с его кожей, повторяя ее изгибы, но не прикасаясь.
Он красив. «Наверное, человек, которого любишь, всегда красив для того, кто любит», - подумалось Иви. Гастон никогда не казался ей красивым. И во сне никогда не походил на мальчишку, как Раймон сейчас. В любовании, которым она занималась, было не только женское, но будто и что-то материнское - нежность и желание уберечь.
Его раны. Она совсем забыла. Как она могла забыть?! Когда Раймон проснется, нужно, в первую очередь, осмотреть раны.
Раймон почувствовал на себе ее взгляд. Может поэтому и проснулся. Иви смотрела слегка встревоженно, легкая морщинка залегла меж бровей, а голову пушистым нимбом окружали растрепавшиеся во сне волосы. Приподнявшись, одним движением руки он сгреб ее себе под бок, прижимая и целуя в шею под ухом. Услышал, как она тихо рассмеялась, вбирая голову в плечи и наклоняя ее, чтобы заставить его отстраниться. Отстраняться Раймон не собирался, прижав Иви крепче, поцеловал ниже, у самого плеча, некстати прикрытого рубахой.
- Раймон, - она завозилась, пытаясь перевернуться в его объятиях. – Раймон, перестань…
Он дал ей повернуться и потянулся к губам, но Иви отстранилась, опустив взгляд ниже и принялась водить руками по его груди. Он не сразу сообразил, что так она осматривает шрамы.
- Да все в порядке. Зажило уже.
- Здесь не болит? – Иви провела пальчиками по нежно-розовой свежей кожице на самом широком рубце.
- Не болит.
Сам Раймон про эти царапины уже и думать забыл. Он накрыл ее руку своей, прижимая всей ладонью к сердцу, и сказал то, что давно надо было сказать:
- Аликс мне не жена с тех пор, как сбежала. Моя жена теперь и до смерти – ты.
Она подняла на него свои глубокие синие глаза, и в них было столько всего…
- Не думай, что я ходил к ней за чем-то иным, чем придушить.
Раймону уже было показалось, что он все испортил этим пояснением, но Иви взяла его лицо в ладони и порывисто приникла поцелуем к губам.
Рано утром они ушли из Горного укрытия, ушли погулять. Карабкались по скалам, смотрели на горы в утренней дымке, пили воду из ручья и чувствовали себя беззаботными и счастливыми влюбленными из песен трубадуров.
Раймон смотрел на Иви и видел, что внутренне она успокоилась. Лицо, на котором еще сохранялись следы плача, стало другим благодаря появившимся от улыбок ямочкам и счастливому блеску глаз. Верная многолетней привычке, она все так же опускала глаза, если замечала, что Раймон смотрит на нее, но в то же время все чаще «забывалась», проявляя свои чувства открыто, свободно. Ей нужно знать, что ее любят, чтобы делать это – осознал Раймон. Чтобы быть собой. Тогда она становилась прекрасна так, что не хватало дыхания. Прекрасна, несмотря на припухшие глаза и скромный наряд.
Он протягивал руку, чтобы помочь ей влезть на очередной уступ, и ловил ее на руки при очередном спуске, сдерживая желание тут же прижать Иви к себе, прижать и не отпускать. Отпустить помогало удовольствие, которое он получал, наблюдая за ней.
Став рядом с Раймоном, она смотрела с высоты на зеленые кроны деревьев и скалы внизу, и ветер трепал завиток темных волос у шеи, выбившийся из косы. Красивый изгиб черных ресниц золотило солнце, рука Иви поднялась, чтобы защитить глаза от его лучей, чтобы помочь ей всмотреться дальше.
- Я люблю горы, - вдруг сказала она. – Никогда не думала, что увижу их и что буду любить.
Ее слова прозвучали так, будто речь шла не только о горах, но и о Раймоне, с каким-то благодарным удивлением.
Ему нужно научиться с ней говорить. Нужно многое сказать, объяснить. Как ни оттягивай, нужно.
- Чтобы быть моей женой в глазах остальных, тебе придется стать Аликс, - сказал Раймон.
- Я знаю.
- Эсклармонда и Ано тебя научат.
Он сказал это, но сам себе не поверил. Как она сможет стать Аликс? Они ведь очень разные. Очень. Как ночь и день. Как ад и рай. Разве люди не увидят разницы? А впрочем, если то, что задумал Пейран, удастся, сравнивать не придется, Аликс исчезнет навсегда, сама изменившись перед этим…
- Я… постараюсь научиться.
Иви тоже это чувствует подспудно, понял Раймон. Она смотрела на него прямо, и в ее глазах был вопрос.
- Я не хочу, чтобы ты на самом деле становилась Аликс. Да этого и не требуется. Тебе нужно лишь стать увереннее, научиться управлять замком и слугами.
- Научиться быть госпожой, - переосмыслила его слова Иви.
- Научиться быть госпожой, - повторил за ней Раймон, привлекая к себе, прижимая спиной к своей груди, жестом, защищающим то ли от ветра, то ли от мира вокруг.
Иви в ответ повела головой, затылком погладив его плечо, устраиваясь поуютнее.
- Но даже если ты не справишься, и даже если у нас не будет детей – не надейся, я тебя никуда не отпущу, - услышала она голос Раймона над своим ухом.
Иви резко выдохнула, преодолевая спазм в груди. Эти слова… она никогда даже не мечтала о них, не осмеливалась мечтать. И вот теперь, услышав, чувствовала огромное, невесомое счастье, граничащее с болью. Чем она заслужила такое, Боже? Почему вообще любовь Раймона досталась именно ей - бесплодной, робкой, глупой? И все же Иви не отдала бы никому дарованное ей, пусть и, возможно, по ошибке. Ни Раймона, ни его любовь, ни сказанные им сейчас слова. С этого мгновения не отдала бы. И не отдаст. В них – ее жизнь, ее счастье, ее смысл. Она научится быть сильной. Ради этого – научится.
- А мы сможем взять к себе сироту?
Иви представила ребенка, малыша, которого она будет держать на руках, обнимать, купать, играть с ним. Пусть не она родила и выносила его, но она будет его любить… по-настоящему будет.
- Сможем. И не одного, если захочешь, - ответил Раймон и, помолчав, нахмурившись, добавил: - Но наследник должен быть моим.
Иви сразу поняла, что он имеет в виду. Каждый мужчина хочет, чтобы ему наследовал собственный сын, неважно, идет ли речь о замке или о крестьянской лачуге. А еще Иви знала, как крестьяне относятся к «господским подарочкам», сполна прочувствовала это на своей шкуре. Ребенка им отдадут, можно не сомневаться, да и для малыша это будет, пожалуй, лучший вариант – расти у родного отца, в достатке. И она примет его, станет ему матерью. Научится смотреть на эту историю с другой стороны, со стороны благородной дамы, вынужденной, впрочем, принимать сложившийся порядок вещей так же, как принимали его крестьяне.
- Я понимаю, - ответила она.