Песчаный бархан, приютивший Сергея, горделиво возносил ввысь пологую вершину. Она колебалась и, то и дело, меняла очертания, опоясанная трепетным, дрожащим маревом горячего воздуха, этакой призрачной дымкой, которая окутывала бесконечную песчаную гряду. Солнце палило нещадно, а она разбегалась по обе стороны от него почти идеальной прямой линией так далеко, что казалась бесконечной. А до вершины – ползти и ползти.
Сергей был рад, что ему туда не надо.
Хотя, ничего не надо было и в стороне прямо противоположной – ничто не радовало глаз и здесь. Даже просто зацепиться взглядом, остановиться на чем-либо, хоть как-то выделяющемся на совершенно плоской поверхности, было невозможно: кругом простиралась, выжженная безжалостным солнцем, сплошь в трещинах, почти бесплодная равнина. Что-то такое там пробивалось из земли, но в ботанике он не был силен. И было это “что-то” настолько чахлым и слабеньким, что говорить о нем не имело смысла.
И нужно ли?!
Да, все выглядело именно так, как и должно было быть в какой-нибудь Калахари или пустыне Намиб, но хоть убейте – Сергей не имел ни малейшего представления о том, как, кто и, главное - зачем перенес его из уютной постели в эту далекую и, не самую подходящую, для жизни местность.
Что-то где-то пошло не так.
Или наоборот: пошло так, как кому-то нужно было.
Глупо думать, что человек властен над своею жизнью, или хоть какими –либо, более ли менее, значимыми событиями в ней. За нами лишь выбор – Свет или Тьма…
Помните, как у Булгакова?
Ах, как же актуален его роман в наше смутное время! Именно там, душка Берлиоз, сидя на скамеечке у Патриарших Прудов, предполагал председательствовать, вечерком, на заседании МАССОЛИТА… И как истово верил он в незыблемость этого события, но увы – Аннушка уже разлила масло, и некто неизвестный, управился с его жизнью так радикально, что русская девушка-комсомолка взяла, да и отрезала голову тезке знаменитого композитора…
И не говорите мне, что Булгаков – масон! Оставьте: он не масонистей тех, кто дает братское целование главному масону планеты, - римскому понтифику, - и тех, кто благословляет песни и пляски, в некогда Православных Храмах и намерен переписать Библию на свой лад…
К сожалению, человеческая память очень коротка. Мы склонны забывать уроки прошлого, и живем так, будто, действительно, являемся управителями своей жизни, или, по меньшей мере, намереваемся прожить на Земле не одно тысячелетие. Не всегда, конечно, развязка бывает столь кровавой, зато гротеска, порой, хоть отбавляй. Например, бывает так: пусть и не МАССОЛИТА, но чего-то там, всего лишь, председатель, и вдруг, - бац, - и решает написать” благовестие”, скажем, от Гриши Дажевского. Имя не важно, - суть не в нем, - можно сказать и от Володи Московского или Меркурия Ростовского…
Беда в том, что потерян страх перед неизбежной встречей с Тем, о Ком дерзаем составлять литературные портреты…
К чему писать все это?! Да к тому, что случайностей не бывает, и в это место управил Сергея, отнюдь, не он сам.
Реальность данного мгновения менялась, буквально, на глазах. Нет, мрачный пейзаж пустыни остался незыблем, но” маленький принц” Экзюпери исчез. Или очень повзрослел за считанные мгновения. Изменения коснулись не только возраста: в нескольких шагах от него стоял не мальчик с обличием ангелочка, - таким, каким его изображают на католических картинках, - а юная девушка. Нет, скорее – молодая женщина. И все в ней было хорошо, кроме одного: таких, обычно, называют роковыми женщинами.
Она была изумительно красива, но не земной красотой. Первый же взгляд на неё, многократно усилил чувство смятения и тревожного ожидания, которое не покидало Сергея с момента его, не поддающегося объяснению посредством логических построений, абсолютно, не правильного пробуждения. Черты её лица неуловимо менялись. Струились, словно вода и переливались, впрочем, как и вся она: будто сотканная стихиями воды и воздуха из неведомых энергий. Не представлялось возможным захватить какое-либо определенное мгновение, чтобы дать достоверное описание ее облику. Счет шел даже не на секунды, а на недоступные разуму единицы измерения времени, о которых человечество никогда не будет иметь полного представления. Неуловимо быстро менялся разрез и цвет глаз, изгиб губ и форма носа; она не просто двигалась, а будто перетекала из одного положения в другое и понять, как это происходит, Сергей не мог.
Почти полное совершенство – вот в чем заключалась её сущность. Практически идеальная правильность каждой черточки неуловимо меняющихся образов, не бездушных, но одухотворенных!
Как печален тот неоспоримый факт, что духовность ее имела, ярко выраженный, даже на атеистически-материальном уровне, отрицательный заряд: это было видно даже ему, - весьма неискушенному в духовной сфере человеку, - она не была привязана к земле плотью и кровью, но и Небу не принадлежала. Совершенная, за малым недостающим красота форм, присущая ей, привносила в подсознание ощущение не чистоты, а тревоги и смятения чувств, чего не может быть у совершенного творения Божия. И заключительный штрих портрета, который увы, Сергей оказался не в силах достоверно написать – это улыбка Джоконды на безукоризненных ликах скандинавских валькирий…
Она рассмеялась и, соединился в одно целое поток текучих энергий, до сего времени окружавших фигуру этого внешне прекрасного и многоликого в своей темной сущности создания, в образе молодой женщины. Хотя, что и говорить - отроду ей было, вероятно, не менее семи с половиной, тысяч лет…
И это в том случае, если дни сотворения мира, считать днями в нашем понимании, а не целыми эпохами…
Она стояла передо ним, обретшая плоть или, скорее, видимость плоти. Затихли вдали последние отголоски ее смеха. Он так ласкал слух, что невольно приходили на ум рассказы о том, как ангел тьмы, зачастую, приходит в наш мир, облекшись одеждами Света.
И он услыхал тихий шелест, который производили крылья, укладываясь за ее спиной. Сергей не видел, но понимал где-то на уровне подсознания, что цвет их был темнее воронова крыла.
Что он чувствовал?
Взгляд Пустоты, дыхание Бездны и тяжесть Тьмы… Непосильной ношей навалились на хрупкие плечи его внутреннего человека эти, далеко не абстрактные сущности; душа трепетала испуганной птицей в объятиях безысходности, доведенной до состояния абсолютной величины, и Сергей понял в тот миг, что же стоит за словами, Данте Алигьери, которые он поместил над вратами ада:” Оставь надежду, всяк сюда входящий.”
Придется признать, что ему стало страшно. Страшно по-настоящему, страшно так как, не было никогда… Страшно до одури.
Не могу сказать, каким образом все переменилось. Вероятно, его Ангел-Хранитель вложил в сердце слова святых отцов о том, что врага не следует бояться, ибо без воли Божией ни один волос не упадет с головы… Все внутренности ходили ходуном, но все же, Сергей спросил почти спокойно:
-- А был ли мальчик?
-- Нет, - ответила она, - но подумалось, что в его присутствии, твое пробуждение будет более комфортным.
-- Это не может быть комфортным.
--Пройдет. Но я приятно удивлена, - она внимательно посмотрела на него, и Сергей увидел, что глаза ее были синими, но кардинально разных оттенков: от лазурного в правом, до исчерна-фиолетового в левом, – твои соплеменники, при встречах с нами, ведут себя, куда как более экзальтированно.
-- Это нормально. – ответил он, усиленно бравируя, хотя сердце встревоженно билось. - На Земле, с недавних пор, витает запах серы… Пообвык уже. И все же, кто ты?
-- Решил расставить точки над” i”? – усмехнулась она. – Твое право. Да не смотри так обреченно! – добавила она. – Не все так плохо. Мне рассказывали о том, что ты просил у Творца веру… Ха-ха… Какой пустяк, и того не получил… От меня получишь в дар неизмеримо больше… Ты станешь обладателем абсолютного, непререкаемого знания, ибо я – часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо! А могу, - незнакомка, явно, насмехалась, - выдать и в переводе Пастернака.
-- Ни к чему… Догадался уже… Ты – бес.
-- Ну зачем же так вульгарно и грубо. Сказать можно иначе – темный ангел… Красиво…
-- А суть - все та же. – он с трудом перевел дыхание, ибо давно уже понял, кто стоит передо ним: она, он или быть может – оно.
Затем спросил:
– Имя –то у тебя есть? Или, только, порядковый номер?
Она рассмеялась мне в лицо:
-- Дружочек, это вы со дня на день, с номерками щеголять будете… Да-да… Словно скот, ведомый на бойню подставным козлом в овечьих ризах…
Она замолкла, но затем, видимо решила ответить на вопрос Сергея:
-- Имя мне – Легион, но можешь называть Делией Вито… Это, в настоящий момент, мое имя для тебя.
-- Хм. Делия – это имя-прозвище богини Артемиды? Так? – спросил Сергей.
-- Да.
-- Ну, с этим все ясно, но Вито, если не ошибаюсь – это символ надежности?
-- Тебя что-то смущает? – усмехнулась Делия.
-- Скорее да, чем нет. А как же быть с лукавым духом?
-- Не смеши, - отмахнулась она, - мало ли у вас на Земле тех, кому по сану положено быть прямыми, как стрела, но в лицемерии превосходящих самого Вельзевула?!
Сергею не оставалось ничего другого, как молча согласиться с ней.
Что он и сделал.
Затем спросил:
-- Зачем я здесь? От меня ты что хочешь?
-- Что можешь дать мне ты, бессильная и никчёмная тварь? – спросила Делия, делая упор на второй половине фразы, и такая откровенная убежденность в собственном превосходстве звучала в ее словах, что поневоле захотелось стать меньше ростом и забиться в какую-либо щель.
Она выудила из пространства многомерия складной стульчик, - у него же создалось впечатление, что стул просто появился из ничего, - присела на него и продолжила:
-- Не строй заведомо неверных умозаключений, смертный. И опусти себя с вершины мироздания. Все вы, - имею ввиду весь род человеческий и тебя в том числе, - не более, чем говорящие макаки. И зачем Он создал вас, если джунгли и так полны обезьян! Воистину – пути Господни неисповедимы… Что же касается тебя, то всему виною скука. Причина лишь в этом, но поверь - скучать, отныне, не придется и тебе. Ты нужен мне для забавы, потому и тоску гнать будем сообща. Но, думается, - добавила она, обозначив легкую улыбку, - что и после того, как мы расстанемся, тебе еще долго будет весело…
Сказано многозначительно… И взгляд, брошенный ею, как бы вскользь, соответствовал словам. Весьма…
Не радовала, право, подобная безапелляционность…
Молчала она. Молчал и Сергей. А что, собственно, оставалось делать? Только лишь плыть по течению. Это был тот случай, когда от человека не зависело ничего.
Вероятно, то, о чем Сергей хотел узнать в следующий миг, она легко прочла на его лице, которое, похоже, было для Делии открытой книгой.
-- Хочешь узнать, почему ты? – спросила она.
Сергей кивнул головой.
-- Все просто, - ответила она,- Есть “малое стадо”. Это те говорящие макаки, которые, к великому моему сожалению, являются овечками Пастыря… Они хоть и овцы, но в то же время, они - воины Божии. Да-да… Именно так. Таких, сейчас, немного. И к ним не подойти. Разве что для битвы. Причем, с открытым забралом, потому как достойны уважения.
Есть другие, которые, тоже, называют себя овцами, но, по сути – бараны, увлекаемые в пропасть… Они забыли, что поклонятся нужно Господу Богу своему, и сотворили себе кумиров: кто из золота и власти, - тех я понять, еще, могу, - а кто из того же праха земного, из которого созданы и сами. Впрочем, не так давно, о них я уже упоминала: не интересны и скучны… К тому же, они, итак, наши, а тащить сюда самих кумиров ваших мне не с руки: во-первых, заняты они на службе у моего князя, а главное – ну кому, скажи, приятно общаться с предателями?!
Обобщая скажу: много вас, идущих в пропасть… Всех разновидностей и не сосчитать…
-- И все же, почему я?!
-- А-а-а… Вот тут-то и переходим к моему интересу в этом деле.
И в этот миг, она подарила Сергею улыбку. Наверняка, ей казалось, что она мила…
А впрочем, так оно и было: улыбка Делии, столь же прелестная, сколь коварная, дурманила и, вне всякого сомнения, способна была увлечь за собою в бездну. (Что, думается, за прошедшие, от сотворения мира тысячелетия, случалось не раз и даже не десять). Но в его случае, - и Сергей знал это точно, - подобная цель не стояла. Как ни грустно это признавать, но был он никто, и звать его – никак. По меньшей мер для тех сфер, где вращалась Делия. Посему и обольщать его персону, практически, не имело смысла.
Делия не дала Сергею углубиться в размышления на тему личного места в мироздании и конкретно определила его с позиции своего видения ситуации. Хотя, впрочем, Сергей был вынужден согласиться с тем, что ее оценка, весьма, недалека от истины.
-- Ты, в своем роде, довольно занятная особь. – сказала она. - Не уникальная, конечно, но для меня представляешь некий интерес. Ты видишь откровенную и наглую ложь, которой вас беззастенчиво пичкают люди в “светлых ризах”; ты удалился от нее и не желаешь пачкаться о ту грязь, каковой вас посыпают, словно пеплом, под видом покаяния; ты даже возносишь, в глубине своего сердца, тайные молитвы к Создателю об “отступившия от веры Православныя”, но ведёшь себя словно амёба, самая простейшая, одноклеточная тварь, позабыв, что ты создан по образу Творца. Тьфу! Смотреть противно! – воскликнула Делия. – Это же надо дожить до того времени, когда бесу приходится учить “образ Божий”, как нужно поклоняться Всевышнему. Учить тому, что трусость – это один из самых страшных пороков; учить тому, что истинная Любовь – это всегда жертва; учить тому, что радость о Боге – это не песни и пляски в Божием Храме, да ещё задом к Алтарю и Престолу…
Она замолчала, на мгновение, затем взглянула мне прямо глаза и добавила, акцентируя внимание на каждом слове:
-- Нам стыдно за вас, и я понимаю теперь, почему Денница хочет погубить весь род человеческий. Вы не способны оценить Жертву, которую принесли за ваше спасение… Вы не должны жить, потому что недостойны Бытия…
Возразить, по существу, было нечего.
Сергей был ошарашен, подавлен и уничижен гневной тирадой демона. Ему преподали урок, и он был безответен. Тот, о ком Сергей был научен как о безмерно гордом, чрезвычайно надменном, жестоком, не по человечески могущественном, лживом и погрязшем во всевозможных нечистотах и грехах существе; тот, о ком учили, как о не имеющем никаких моральных устоев, для которого существует только две приоритетных цели: служение своему вождю и удовлетворение личных желаний – тот, вдруг, предстал предо ним в облике творения Божьего, намного более порядочного и честного, чем все “святейшие”, “блаженнейшие” и прочие “…еннейшие” “наместники Творца” на планете вместе взятые.
Не говоря уже о нас – простых смертных…
Под таким ракурсом Сергей себя никогда не рассматривал. Что-то жалобно заскулило в душе.
Быть может, это была совесть.
Он чувствовал, что за словами Делии стоит правда.
Но только где-то и в чем-то… Потому, как он – человек маленький! Его вина если и присутствует, то совсем чуть-чуть. Есть умные головы, в конце-то концов! Они всю жизнь свою положили на Алтарь служения Богу. Отказались от всего, что приносит радость и удовольствие; отреклись от маленьких утех и невинных шалостей. Не нужен им ни почет, ни власть, ни богатство; все сокровище их там, где сердце, а именно – на небесах. Ну, или так принято думать…
Пусть они головы и ломают, пусть ведут… А Сергея дело маленькое: лобызай ручки и ставь свечки. Умиляйся, одним словом.
Он так увлекся построением самооправдательных схем, что вовсе позабыл о присутствии посланника ада. Делия же сидела, вальяжно развалившись в кресле, которое заменило собой складной походный с стульчик, и с откровенно-ехидной ухмылкой наблюдала за изменениями в его лице.
-- Поздравляю, - сказала она, - вижу, что оправдался.
-- А говорят, что вы мысли не читаете…
-- Мы и не читаем. Да и зачем?! У вас всегда одно: я – не я, и лошадь не моя… Помнишь, как все было:
“… И сказал(Бог): кто сказал тебе, что ты наг? Не ел ли ты от дерева, с которого Я запретил тебе есть?
Адам сказал: жена, которую ты дал мне, она дала мне от дерева, и я ел.
И сказал Господь Бог жене: что ты это сделала?
Жена сказала: змей обольстил меня, и я ела”.
-- Книга “Бытие.”
-- Да, - добавила Делия, - глава третья, стихи 11,12, 13… Вы – предсказуемы…
-- Согласен, - ответил Сергей, - человек всегда ищет себе оправдания. Мы, действительно, предсказуемы, в этом плане. Но сейчас – другое! Кто я такой?! Есть священники, епископы, патриархи, в конце концов?! Они же по воле Божией поставлены!
-- Или по попущению Божию… - остановила меня Делия. – Разницу понимаешь?! Что же касается тебя, то ты человек, который утверждает, что верует в Бога, верит Богу и слушается Бога. Это и есть ответ на твой горестный вопль: кто я такой?! Нельзя служить двум господам…
Пауза…
Она была короткой. Делия поняла причину его молчания, так как на её слова ответить было нечем. Она лишь кивнула головой и продолжила:
-- Добавлю пару слов, чтобы внести полную ясность. Вы имеете почти три сотни голов, так сказать, архипастырей, о коих даже говорить не хочу. Из них только один, где–то на задворках, возвысил свой голос и назвал вещи своими именами. Если не ошибаюсь, то именно он, поставил самому креативному православному митрополиту и, по совместительству, богослову-писателю-кинорежиссёру-фотомодели и просто кумиру дамочек бальзаковского возраста окончательный диагноз, как слуге антихриста. Кстати, как лицо, посвященное во многие тайны Бытия, которые недоступны вам по удивительному Промыслу Божию, могу засвидетельствовать о правильности диагноза.
Кроме того, в наличии имеются порядка пятнадцати тысяч, скажем так – трудового священства. Большая часть из них поступила по слову одного моего знакомого иеромонаха… Я процитирую сей перл священнической мысли: “как гармошка сыграет – так мы и спляшем.” Свидетельствую – пляшут. Да ты и сам не пальцем деланный, все видишь. Так?
Сергей мог только молча пожать плечами.
Если кто-то хочет возразить, то поговорите со своим персональным демоном – он всегда за вашим левым плечом…
-- Вижу, что согласен, - продолжала, тем временем, Делия. – Тогда я закончу, хотя, впрочем, пора окончательно закрывать экскурс в среду священства, так называемого, “толерантного мирового православия.” Кстати, не напомнишь мне то место из Священного Писания, где Христос говорит о толерантном отношении к мамоне? Нет? Так я и думала.
Итак, последнее: есть еще одна разновидность клириков - это “совестливые” иереи… Они все понимают. Среди своих, они шепотом говорят о том, что ересь – это все-таки ересь. Говорят, что главпоп не прав, и даже не боятся признаться себе в том, что он активно участвует в построении царства антихриста.
И они решительно против, но где-то в душе и очень глубоко. Они страдают из-за своего молчаливого согласия на новое распятие Христа, и тем не менее, идут по стопам первосвященников Каиафы и Анны; более того, они почему-то убеждены в несении ими Креста Христова… Они, видите ли, ужасно страждут, из послушания, исполняя злую волю своего” великого господина.”
Меня забавляет их уверенность: ведь то, что лежит у них на плечах – сродни ноше нацистских преступников. Те, тоже, говорили, что они – солдаты и обязаны выполнять приказы. И убивали, проливая, глубоко в душе, потоки слез. Правда, слыхала, что в Нюрнберге это обстоятельство им не сильно помогло…
Ну и под занавес: нацисты убивали тело… Эти убивают душу…
Даже я не хотела бы поменяться с ними местами…
Делия замолчала и прислушалось к чему-то далекому. Органы чувств Сергея не воспринимали это далёкое, но для неё оно было близким и понятным. И оно призывало к себе…
-- Отдохни от меня, смертный. –сказала Делия. - Пища для размышлений тебе хватит на некоторое время. Дела, знаешь ли…
Делия уже позабыла о Сергее. Плоть, которая, по сути, плотью и не была, начала меняться, принимая призрачные очертания. Он успел спросить, указывая на пустыню:
-- Мне-то как отсюда выбираться?
И услышал на пределе слышимости, ее тихий шепот, а может и мысль: “помогут.”
Не сильный хлопок, словно вылетела пробка из бутылки шампанского и лишь резкий запах серы остался в воспоминание о беседе с настоящим бесом…