ДВАДЦАТАЯ КНИГА РАССКАЗОВ
Содержание
-Доменико и Маша
-Французский госпиталь ночью
-Двоечники взяли власть
-Зубы, дерзость и успех
-Испуг у порога бесконечности
__________________________________
Доменико и Маша
Вы уже слышали о моем приятеле-преподавателе! Я о нем уже где-то упоминал. Тот самый чудак, который пишет стихи, хотя за те же деньги и о том же самом можно писать и прозой!
Вот вам еще один рассказ с его слов!
__________________
В тот год у меня в группе учились одни только девчонки! Весело было с ними. Не соскучишься! Живые, подвижные, глазками во все стороны стреляют!
Серьезной была одна только Маша, староста группы. У старост, надо сказать, особенный какой-то характер! Можно подумать, что они, в самом деле, старше своих ровесников!
Маша приносила мне из деканата журнал посещаемости, молча клала его на стол и садилась прямо передо мной, собранная, серьезная, готовая к уроку.
Потом постепенно подходили другие девушки… Начинался урок.
Итальянский язык всем нравился.
Кто-то успел уже съездить на "сапожок" и привез домой впечатления.
Очень вдохновляла природа: небо, море. Хороша Италия летом! Жарковато вот только!
Все были согласны в том, что Италия — одна из самых красивых стран мира, а некоторые были уверены, что "самая красивая". А мне как учителю было особенно дорого то, что итальянский язык легче, проще и доступнее для хорошо говорящих на русском, чем английский, немецкий и многие другие языки.
Мне кажется, что первым иностранным должен идти у нас именно итальянский, а потом уже все остальные — факультативно!
Я был очень доволен всеми моими студентками, особенно Машей: она занималась хорошо, ровно, с правильным настроем. На уроке вела себя скромно. Приятно было с ней во всех отношениях.
Однажды я решил порадовать студенток итальянским эстрадным ретро. Решил, что в конце урока мы прослушаем одну из песен ДомЕнико МодУньо; а если успеем, то запишем новые слова и составим пару диалогов с использованием выученных слов…
К сожалению, к концу урока почти все мои студентки испарились, утекли и смылись: был май, время зачетов! Девушки в тот день сдавали какой-то трудный предмет — такого же качества преподавателю.
Осталась со мной одна моя верная Маша, которая уже успела получить свой зачет "автоматом".
Я включил песню. Мы стали слушать.
Певец не успел еще пропеть последние слова, как вдруг Маша буквально вспыхнула! Как лучинка загорелась! Отвернулась. Встала. Сказала: "Извините! Мне надо выйти!" Выскочила в коридор, чуть не сбив дверной косяк, оставив сумку и учебник в аудитории…
Прозвенел звонок. Вошла преподавательница, новая "хозяйка" помещения, и стала что-то писать на доске, громко стуча мелом.
Я пошел в буфет.
Маши в буфете не было. Я медленно жевал бутерброд с сыром и думал о том, что произошло на моем уроке с девушкой Машей.
Что в ней полыхнуло? Не обидел ли я ее чем-нибудь? Был ли ее "побег" связан с песней? Вот уж никогда бы не подумал, что она так хорошо понимает устную речь. Рано ей еще понимать! Мне просто хотелось, чтобы она послушала хорошую музыку, записала бы лексику, отдохнула бы, в конце концов!..
Хороший я все же учитель! Уделяю достойное внимание обучению навыкам устной речи! Вот она и поняла… что-то лишнее! Нет худа без добра! И, соответственно, добра без худа!!!
Я решил обязательно выпытать у Маши ее секрет, когда увижу ее после летних каникул, в новом учебном году!
Но, увы, этого не произошло: осенью я узнал, что Маша перевелась в другой институт.
Больше мы не встречались.
Странно, как все происшедшее выстроилось вокруг той одной единственной прослушанной нами песни!
Вот о чем пел в ней
ДомЕнико МодУньо:
— Вы готовы, синьорина?
— Да.
— Убедитесь, что правильно держите смычок. Играйте!
__________________________
….Что происходит со мною?
Я еще не знал такой нежности!
Никогда в жизни
не испытывал ничего подобного!
Я люблю ее!
Да! Люблю,
но сам
боюсь себе
в этом признаться:
между нами
раскинулось море,
море
шириной в тридцать лет!
…Целый мир тесен для моей любви,
но почему, почему она нашла меня
так поздно?!
__________________________
— Урок окончен, синьорина!
Вы хорошо играли.
Увидимся послезавтра!
— Нет, учитель!
— Тогда в четверг?
— Нет! Я больше не приду!
—А, надоела скрипка!
Решили бросить?
— Нет, учитель!
— А в чем же тогда дело?
— Я не приду, потому что…
Я люблю вас!
_________________________
А песня, правда, хорошая!
Есть на Ютюбе.
"Il maestro di violinо" называется...
Французский госпиталь ночью
Это было в одной из африканских стран.
Меня попросили подежурить ночью в реанимационном отделении французского госпиталя. С одним из наших летчиков случилась беда. Вместо этилового спирта, он выпил чего-то еще более вредного — какую-то присадку к топливу. У бедняги отказали почки, и он был срочно госпитализирован в госпиталь, где заправляли французы. Языка бывших колонизаторов никто из рядовых сотрудников нашего посольства толком не знал, а состояние больного было таким, что…
Короче, вечером меня доставили на новую работу — в реанимацию.
Летчик, молодой парень могучего телосложения и баскетбольного роста, лежал на кровати, плоский, как камбала, весь опутанный проводами.
"Эх, дурак, дурак! Зачем же пить всякую гадость?!"
А может, это озоновая дыра виновата? Или враждебное к северянам местное магнитное поле? Или всему виной могучий рецидив недолеченного алкоголизма? Скорее всего, последнее…
Так или иначе, было очень видно, что парню не до моих упреков и не до переговоров с французской медициной!
Мне стало совершенно ясно, что этой ночью не будет ни консилиумов, ни диспутов и дискуссий; что позвали меня на "всякий пожарный случай" и что переводческий труд не будет востребован, по крайней мере, в ближайшие несколько часов.
Нужно было чем-то себя занять, чтобы не затосковать: слишком остро и сильно переживал я новую для меня сугубо медицинскую реальность.
Что ж! Я занялся привычным для меня делом: стал вести наблюдения за происходящим.
Кроме летчика, в отделении было еще несколько больных. Смуглая молодая женщина, с обнаженной грудью, была подключена к каким-то аппаратам и тяжело дышала. Она страдала бронхиальной астмой.
Рядом с ней, на соседней кровати, весь в капельницах, лежал француз. Ему тоже не хватало воздуха. Из-за острой сердечной недостаточности, как мне потом объяснили.
Кроме этих двоих, в палате находились несколько африканцев, также в тяжелом состоянии.
Веселый медбрат-француз, он же, по совместительству, санитар, привычно, словно по долгу службы, заигрывал с африканскими медсестрами, крупными, деловитыми женщинами, спокойно и уверенно выполнявшими свои служебные обязанности. Одна из них постаралась охладить пыл галантного кавалера простыми доходчивыми словами:
"Отвали, Жак! Я — старая курица, которая не хочет больше нестись!"
Время от времени, в палату заглядывал врач-француз, мужчина без определенного возраста, небольшого роста, сухой и подвижный. Он быстро подходил к больным, внимательно всматривался в лица, проверял показания приборов…
Казалось, что он знает здесь все, помнит всех, понимает то, что мне недоступно; за все отвечает и принимает с легкой душой все исходы событий. Как господь бог, он мужественно исполняет свой долг, и, в отличие от меня, не склонен впадать в депрессию из-за повышенной концентрации страданий в этом бессонном отделении.
Время от времени доктор как гостеприимный хозяин подходит ко мне и рассказывает о состоянии пациентов: проводит своего рода, экскурсию по своей епархии.
От него я узнаю, что именно французы попросили прислать переводчика. Этой ночью должно решиться, будет жить наш больной, либо нет. Если удастся перезапустить ему почки, — выживет. В противном случае, его уже ничто не спасет. Никакие приборы!
Надо подождать. До утра.
Больной по-прежнему распростерт на своем ложе. Не спит. Ему не больно. Он совершенно спокоен и очень бледен. Кажется, ему хочется улыбнуться, но уже нет сил. Видимо, симпатичный парень… Зачем только наказал себя так жестоко?
А вот мне… Как же мне неловко в этом замкнутом, ярком и холодном пространстве, до края заполненном страданием!
Выхожу на двор, чтобы прогнать сон. Огромная звездная ночь обступает меня. Я дышу сладким, душистым ночным воздухом. Он кажется мне прохладным, хотя я знаю, что это не так!..
Как же быстро, быстро и грустно, заканчивается короткая человеческая бесконечность!
Ко мне подходит санитар и торопливо закуривает:
"У вас такой бодрый вид! Что, спать не хотите?"
"Нет. Не хочу!"
"А! Вузет форалор!"
Да, я сильный! Могу и без сна! Впрочем, медсестры, врачи и санитары все же сильнее меня, потому что трудятся, а я просто за ними наблюдаю! Наблюдать, ни за что не отвечая, легче! Наблюдать и комментировать — легче, чем менять капельницы и всю ночь напролет возить каталки по длиннющему больничному коридору! Даже в этой беспечной, кажущейся беспечальной Африке!
Я снова захожу в палату. Больной летчик задремал. Спит спокойно. Похож на русского богатыря, нового Гулливера, связанного проводами и шлангами, словно бы привязанного ими к койке…
Освободишься ли ты когда-нибудь из неволи? Или этот плен — уже навсегда?
Светает. Под окнами резвятся крошечные малиновые колибри. Медсестры и медбратья, по очереди, идут в комнаты отдыха, чтобы немного прикорнуть: спать под утро хочется особенно нестерпимо.
Всю ночь не спал только доктор-француз да еще я…
В очередной раз врач подходит к моему больному. Берет его за руку, проверяет пульс, внимательно вглядывается в лицо.
Улыбается мне:
"Кризис миновал. Жить — будет!"
Природа нашла все-таки способ перезапустить почки! Могучий организм решил не сдаваться и не сдался. Больше он никогда не позволит мозгу так дико чудить и безобразничать!
Слава терпеливой Природе! Слава умному врачу, его помощникам и помощницам!
Проходит еще какое-то время. В палате оно ощущается по-другому, не так, как на улице: то летит слишком быстро, то тянется резиново-медленно.
Уже совсем рассвело. За мной из посольства прислали машину. Я прощаюсь с ночной палатой: с ее мужественными больными и славными тружениками медицины, спокойными, умелыми и упорными защитниками Жизни…
Через день мне сказали, что состояние летчика настолько улучшилось, что его смогли вывезти в Москву! Ура! Пришел Праздник и на нашу Эвкалиптовую улицу!
…А та ночь осталась в моей памяти, как что-то важное и незаменимое. Оказывается, нет нужды учить реальность наизусть, чтобы запомнить надолго: она сама учит нас, даря впечатления, забыть которые невозможно!..
Двоечники взяли власть
Двоечники
Захватили власть
В нашей школе:
Жопой с разбега на рояль!
Вот вам и " Брямс"!!!
Легко!
Легче, чем научиться красиво играть!
Зато сколько удовольствия!
А еще можно:
Ссать с крыши
На благостных прохожих,
Все еще верующих в божью росу!
Забрасывать снежками отличников!
Бросаться хлебом в буфете!
Засорять унитазы,
Чтобы закрыть школу
По техническим причинам —
Хотя бы на несколько дней!
Директора запереть в кабинете!
Завуча —
Не пустить в класс
(Лучше сказать:
Подвергнуть люстрации:
Двоечники обожают непонятные слова!).
У младших оборвать вешалки
И не пустить в туалет:
Для "важных дел" —
Есть место и в коридоре!..
Чем бы еще заняться?
Не знают: плана нет!
План им не нужен!
Никакой!
Даже хулиганский!
Ведь выполнение Плана
Могут и проверить!
За него придется отчитываться!
Долой план!
План, — значит, работать надо!
Даже мысль о работе ужасна!
Двоечники
Захватили власть
В нашей школе.
Наберутся ли смелости отличники?
Когда-нибудь
Снимут они все же розовые очки?!
Засучат рукава!? —
И вылетят из дверей!
Посыплются из окон
Исписанные мелки
И обрывки образцового вранья,
А также стобальной
Глобальной
Глупости и цинизма!!!
Аминь!
Зубы, дерзость и успех
Наш драмкружок, в полном составе, должен был участвовать в концерте для ветеранов в честь Дня победы Советского народа в Великой Отечественной войне.
Мне не повезло: как раз в то время остался я без зубного протеза, и зубов у меня во рту не было уже никаких: ни обманных, ни настоящих.
Новый протез я, конечно, заказал и уже ходил на примерки, но изготовить мне зубы к 9 мая явно не успевали.
А тут как раз ко мне с неожиданной просьбой обратился руководитель нашего кружка, человек опытный и ответственный, успевший поработать в свое время и с Татьяной Дорониной, и с Олегом Ефремовым. Просто подошел после репетиции и сказал.
— Готовься! Будешь выступать.
— Не могу, Вячеслав, Алексеич! Вы же видите, конечно, что беззубый я совсем! Прийти, конечно, приду, но только зрителем!
— Зрителей у нас и без тебя хватает! А вот стихи читать некому. Выступи, пожалуйста! Очень прошу. Лучше тебя все равно никто не прочтет!
И я согласился. Сам не знаю как! Трусишка от рождения, боящийся своей тени, звуков своего голоса и, вообще, всего сущего на свете и в тени, — я все-таки согласился.
До сих пор не пойму, почему я так обнаглел! А может быть, мне самому вдруг захотелось выступить, хоть с зубами, хоть без зубов?
Говорят, — охота пуще неволи…
И вот, представьте, стою я на сцене и читаю по очереди, разумеется, три стихотворения:
Маяковского — "Хорошее отношение к лошадям;
Есенина — "Все живое особою метой";
Заболоцкого — "Это было давно…"
В зале, в основном, пожилые люди. Тихо.
Слушают внимательно.
Мою беззубость никак не комментируют.
Голос у меня вдруг появился — откуда-то из самых глубин моего существа! Видно, взамен зубов! Чтобы совсем уж не опозориться! И неплохая артикуляция возникла оттуда же! Из глубин моего волнения! Как дар небесный! Как за дерзость мою — награда!
Работаю. Вдруг из середины зала одна женщина говорит — так громко-прегромко:
"А хорошо читает!"
И тут-то я, наконец, почувствовал себя Артистом! Понял, что зал мой! Что я "в фокусе", что завладел углом зрения, нужными ракурсом и вниманием и нашел правильную точку приложения своих сил.
"Дайте мне точку опоры" и… зал будет мой!
Я знаю, что уже мой! Чувствую!
Радостное это чувство помнится мне до сих пор: значит, зубы не самое главное! Да и внешняя красота не играет такой уж исключительной роли в успехе артиста! В отношениях актера и публики, по крайней мере!
Не в красоте дело!
Вернее, истинная красота — таится в чудесах единения ранее незнакомых людей!
В радости сердца,
Открытого ключом искусства, —
Да живет всегда
Человечная Красота!
Аминь!
Испуг у порога бесконечности
Чужая воля!
Страх пред чужой волей!
Ужас перед злой волей!
Трепет перед безумной волей!
Мое отражение в зеркале…
Отчаяние перед ним…
Морщины! — Они тоже чужая воля!..
Чужая воля!
Единственный способ борьбы —
Убрать из души отчуждение!
ДВАДЦАТАЯ КНИГА СКАЗОК
Содержание
-Первая осень
-Новогодний бал в лесу
-Радуга
______________________________
Первая осень
Все на земле имеет свое начало. Была, наверное, когда-то и первая осень. До этого все время было лето, и вдруг… невидимая глазом ось земли неожиданно наклонилась, дни сделались короче, реже стало показываться солнце, и птицы собрались улетать в южные страны.
Больше всего заволновались деревья: как же им теперь жить, как продлить лето, осветить землю, ну хоть немного помочь ослабевшему солнцу? Собрались на поляне в лесу дуб, береза, клен, осина и другие деревья, чтобы совет держать: что дальше делать.
Первой заговорила береза:
«Я думаю, что нам нельзя поддаваться унынию! Надо что-нибудь придумать!»
«Правильно!» — заговорил клен. — «Нас так много…
А что если мы сами попробуем светить нашими листьями? Мне нравится красный цвет, ты, береза, засветишься золотым цветом, а наш приятель дуб выберет себе»…
«Я останусь зеленым, как можно дольше!» — заявил могучий великан. — «Должен же кто-нибудь оставаться зеленым до конца! Пусть никто не думает, что дуб чего-то так испугался, что даже пожелтел!»
Сказано — сделано! Загорелся клен красным пламенем, стали березы золотыми, а дубы остались зелеными почти до самого прихода зимы. И пусть небо было серым и скучным, а солнце почти не выходило из-за облаков, — деревья светили вместо солнца, радовали глаза всех, кто на них смотрел: зверей, птиц и людей. Вот так деревья помогли солнцу. И пусть не смогли заменить могучее светило, главное, но, а это главное, никто не мог смотреть на их красоту равнодушно.
Листья постепенно опадали, и на улице становилось все темнее. Совсем оголился клен, редкие листочки дрожали на верхушках берез, только дуб еще держался, бодро неся чуть тронутую желтизной листву, как рыцарь доспехи.
Начало ноября, и правда, было грустным, но уже в середине последнего осеннего месяца выпал снег, и стало светлее, а еще через полтора месяца и солнце повернуло на лето.
Нельзя земле без света, и всегда найдется кто-нибудь, кто не пожалеет его для других.
Новогодний бал в лесу
Приближался Новый Год. Все готовились к его встрече. Наряжали елки, устраивали веселые балы, карнавалы. Города и деревни принарядились, стали выглядеть празднично Лишь в одном лесу радости совсем как не бывало. Зима выдалась малоснежная, ветреная. Деревья давно уже сбросили листву, только дуб да липа упорно держали на ветках грустные сухие листья.
«Как же мы будем встречать Новый Год?» — спрашивали друг друга деревья. — «Мы же совсем-совсем раздеты, ежимся на ветру от холода. Ничего себе радость!»
«Ах, как я мечтаю о Новогоднем бале!» — говорила румяная рябина. — «Ночью, когда отпылают фейерверки, потухнут бенгальские огни и уставшие люди заснут, мы устроим наш собственный бал, бал деревьев. И, может быть, клен с соседней опушки пригласит меня на танец!»
«На нашем празднике будет много гостей, придут все жители леса!» — размечтался дуб. — «Представляете, как веселились бы зайцы, водя хороводы вокруг разлапистой ели!»
В это время лисичка пробегала — рыжий огонек на белом снегу. Услышала она разговор деревьев и посоветовала.
«А вы обратитесь к Деду Морозу, только он может вам помочь. А если бал все-таки состоится, не забудьте меня пригласить!» Сказала и убежала.
Ночью, когда пришел Дед Мороз, старшина деревьев, трехсотлетний дуб, попросил его о помощи.
Настроение у Деда Мороза было хорошим, праздничным. Улыбнулся он довольно и сказал:
«Беда ваша — дело поправимое. И я, конечно, немного виноват. Занят был очень, по далеким таежным лесам бродил-гулял, про вас успел забыть. Хорошо, что напомнили. Эй, матушка Метелица, где ты?»
Тут вдруг запуржило, заснежило, это Метелица на зов Деда Мороза спешила. Появилась она на поляне, а стоять на месте ну никак не может, юлит, кружит, от дерева к дереву бросается.
«Ты что же, Метелица, забыла про этот лес? Видишь, деревьям холодно, ежатся на ветру, да и Новый Год скоро. Подари каждому от меня белую одежду, какой еще никто не видывал. Пусть добром помнится этот Новый Год!»
Метелица и ответить Деду Морозу не успела, тут же закружилась, завертелась, снег повалил из белой тучи. Нависла туча над самым лесом, чуть вершин деревьев не коснулась. Скоро все ветви были укрыты снегом, стволы утопали в сугробах, ветки клонились до земли. Деревья не могли узнать друг друга.
«Что это за белоснежный великан такой?» —спрашивала всех береза. — «Да посмотрите же, кто это там стоит?»
Но никто не мог ей ответить.
«Да это же я, дуб-старшина!» — вдруг пророкотал дуб, похожий на богатыря, одетого в белоснежную кольчугу. Это он только что выбрался из глубокого-преглубокого сугроба,
Вскоре деревья взмолились: хватит снега, довольно, а то все ветви до земли согнутся. А Метелица разошлась, разбушевалась, ничего не слышит в вое ветра. Да хорошо Дед Мороз сам догадался, остановил снегопад.
И стало в лесу тихо. Снег весь улегся, снежинка к снежинке, искрится, то голубой, то серебряной звездочкой блеснет, а то золотой лунной долькой. Молчат деревья, весь лес молчит. Не могут друг на друга наглядеться.
Скоро наступил Новый Год. У деревьев не было часов со стрелками, потому что такие часы им вовсе не нужны. Они и без них знают, который час. Поэтому все точно знали, когда наступила полночь.
И бал, о котором так мечтали в лесу, начался. Самые разные звери и птицы веселились, как умели, и никто никого не обижал. Только зубастый волк по привычке хотел было поймать зайца за пушистый хвост, но как раз в это время огромная сосна уронила на него большой ком снега. Одни уши остались торчать у волка из сугроба, такой был большой сугроб. Еле выкарабкался из него волк.
Вы никогда не видели, как танцуют деревья? В ту новогоднюю ночь в лесу танцевали все. Клен с соседней опушки пригласил на вальс краснощекую рябину: и сугробы им плясать не мешали!
До утра продолжался веселый праздник. После новогодней ночи деревья еще долго были одеты в красивую белую одежду — подарок Деда Мороза.
Радуга
Лето входило в полную силу. День стал таким длинным, что малыши, наигравшись, к вечеру чуть ли не на ходу засыпали: сил не хватало дождаться наступления темноты.
Солнце каждый день с утра до вечера так припекало, что тонкая рубашонка казалась тулупом. Но и дожди исправно поливали кормилицу землю, и поэтому все на ней росло не по дням, а по часам.
В поле уже начинала колоситься рожь. Вышел Художник, проводивший лето за городом, из села за околицу, долго смотрел на несказанную красоту природы и задумал нарисовать ржаное поле. Оно словно приворожило Художника, околдовало, приманило взор…
Решил он написать поле акварельными красками!
Теперь главное выбрать правильную точку зрения! Идет художник опушкой леса, смотрит на бескрайнее море ржи, ищет место, куда поставить мольберт.
Сам он высокий, с бородой, а глаза такие добрые и внимательные, что и ржаному полю они кажутся родными.
Выбрал художник место на холме, с которого открывался красивый вид, развернул холст и стал рисовать.
Увлекся живой картиной ржаного поля художник, работал, не замечая время.
А солнце уже перевалило за полдень и неожиданно спряталось за дождевую тучу.
Пошел дождь, но картина к этому времени была уже закончена. Художник быстро раскрыл зонт и прикрыл от дождя картину, на которую попало всего несколько капель. Больше досталось от дождя краскам, потому что художник не сразу взял их под зонтик.
Краски устали, ведь они с самого утра весь день были на жаре, а тут еще от дождя размыкать стали, совсем настроение у них испортилось.
Начали краски тихонько ворчать. Первая заговорила красная краска.
«Смотрю я на вас», — сказала она своим подругам, — «какие же вы все нетерпеливые, сразу раскисли, то жарко вам, то дождь на вас брызнул. Краскам, как и людям, надо иметь терпение и не жаловаться по пустякам!»
«Да меня весь мир знает!»— закричала оранжевая краска, — «я особенная: все апельсины и мандарины выкрашены моим цветом, так чего это я должна вместе с вами то на солнце печься, то под дождем мокнуть. Не желаю!»
«Эй, апельсинные корки!» — вступила в спор желтая краска, — «а помнишь ли ты, какого цвета солнце, да, да, солнце? Оно желтого цвета, оно моего цвета! Солнце будет поважнее апельсинных корок, ну, а я, желтая краска, важнее тебя, оранжевой!»
«Может быть, все это и так», — спокойно повела речь зеленая краска, — «но, сдается мне, что вы все забыли: цвет травы и растений самый важный на земле. Люди говорят, что когда они смотрят на зеленый цвет, то глаза у них отдыхают. А ваши лишние слова мне даже слушать обидно!»
«О небо!» — чуть не со слезами заговорила голубая краска, — «как вы могли забыть цвет чудного, голубого неба над вашими головами? Что может быть прекраснее голубого цвета!» — сказала краска и от огорчения заплакала голубыми слезами.
«Ну, нет, это невозможно!»— воскликнула синяя краска, — «Скажите на милость, какие они все важные персоны! А моря, реки и то же небо, которое бывает не только голубым, но и синим?! Так это, по-вашему, все не важно? Ну, и в хорошую же компанию я попала! Знайте, голубушки, что синий цвет и есть самый важный на земле!»
«Успокойтесь же вы, наконец!» — прошептала фиолетовая краска, — «и что вы все расхвастались своим цветом. Возьмите пример с красного цвета. Его издалека сразу приметишь, а ведь он не хвастается этим!
…И все-таки, как вы ни говорите, что ни думайте, а самый нежный и загадочный цвет — это фиолетовый, поэтому я больше всего люблю фиалки!
Фиолетовая краска задумалась, закрыла глаза и умолкла.
Художник слышал весь этот разговор, потому что хорошо понимал язык красок. Он ничего не сказал, только улыбнулся и нарисовал на своей картине радугу над ржаным полем.
И в тот же миг дождь перестал, тучи разошлись, выглянуло солнышко, и над полем ржи расцвела настоящая, живая, лучезарная радуга. И так красиво светились в ней краски, так дружелюбно разговаривали они друг с другом, что были все вместе прекраснее, чем любая из них по отдельности.
Притихли спорщицы-краски, радугой залюбовались.
Художник улыбнулся в широкую бороду и, чтобы его помощницы больше никогда не спорили и не ссорились, нарисовал ромашку с лепестками всех цветов радуги.
Получилась чудесная ромашка.
ДВАДЦАТАЯ КНИГА ТЕАТРА
Содержание
-Тили-тили тесто
______________________________
ТИЛИ-ТИЛИ ТЕСТО
СЦЕНА ПЕРВАЯ
Отец, Мама, Настя, Саша.
(Комната, стол, стулья. На столе еда, салфетки и т.д…
Отец, при галстуке, расхаживает по комнате. Мама хлопочет у стола.
Входят Настя и Саша.)
Настя. Дорогие мои, вот познакомьтесь… Саша, о котором вы уже столько слышали! Любите его, как меня, и даже еще больше!
Саша. (застенчиво) Здравствуйте. Очень приятно.
Отец. Очень, очень приятно, молодой человек. Наконец-то у Насти появился кавалер! Как мы вас ждали! С четырехлетнего возраста! То есть, когда Насте было четыре года, мы уже начали о вас думать!
Настя. Саша, напоминаю: папу зовут Анатолий Васильевич, а маму Клавдия Дмитриевна. Пусть моя семья станет и твоей тоже!
Анатолий Васильевич. Саша, вы учитесь или работаете?
Клавдия Дмитриевна. Подожди с вопросами, Толя! И куда ты все время торопишься? Все-то тебе узнать хочется поскорее, раньше всех! Вначале накорми, а потом расспрашивай. Садитесь, дети, за стол. Все готово, ждали только вас.
(Саша подходит к столу и пытается сесть мимо стула.)
Настя. (подхватывает его) Не дам упасть. И не старайся!
Саша. Извините. Я близорук. И вообще, зря вы так обрадовались! От меня одни только убытки!
Настя. Перестань. От тебя одни только прибыли, барыши и доходы.
Анатолий Васильевич. Ешьте, дети. Угощайтесь! Начинайте с салатов. У нас салаты четырех видов. Саша, вам какого положить? «Оливье», крабового или свеклы под майонезом? А, может, вы любитель морковки? Очень полезно для зрения!
Саша. Не беспокойтесь, пожалуйста. Я сам положу! .
(Берет салат ложкой из самой дальней тарелки, несет руку через стол. Роняет салат на скатерть.)
Саша. Какой я неловкий. Извините.
Клавдия Дмитриевна. Ничего страшного. Вам неудобно брать с вашей стороны. Позвольте, я сама вам положу(накладывает полную тарелку).
Анатолий Васильевич. Так вы учитесь или работаете?
Саша. Работаю. В библиотеке.
Анатолий Васильевич. Книжки выдаете?
Настя. Он специалист по библиотечному делу. Книговед!
Клавдия Дмитриевна. Какая интересная работа! Ну, что же дети, хозяйничайте, а мы пойдем к соседям смотреть кино… Они новый телевизор купили и пригласили нас на первый просмотр,
Анатолий Васильевич. Клава, не деликатничай. По-русски это значит: «обмыть»!
Клавдия Дмитриевна. Толя, не придирайся! Суть одна. Мы уходим, а вам задание: съесть все, что стоит на столе. Вон Саша какой бледный да худой. Ну, ничего, у меня живо поправитесь. Через полгода сами себя не узнаете. Так, смотрите, все съешьте. Не люблю, когда в тарелках остается! Мы уходим!
Анатолий Васильевич. Клава, не забегай вперед, не спеши. Что такая торопливая! Ты готова?
Клавдия Дмитриевна. Конечно, готова!
Анатолий Васильевич. А вот я не совсем! Иди, я сейчас!
(Саше) Похоже, молодой человек, вы звука своего голоса боитесь! Мне, с одной стороны, понравилось, что вы вежливый, культурный, но уж больно вы блеклый, линялый какой-то… Ластиком подтертый! Вы уж, пожалуйста, не обижайтесь на старика!
Саша. Я не обижаюсь. Вы правду говорите. На правду не обижаются.
Анатолий Васильевич. Э, молодой человек, не скажите. Именно на правду-то и обижаются! Злятся и лезут из кожи, если упрек справедлив! Вы с парашютом не прыгали?
Саша. Нет.
Анатолий Васильевич. Зря. Вам было бы полезно. Как ступень к возмужанию.
Ну, хотя бы физкультуру по утрам делаете? Небось, любите поспать, ленитесь?
Саша. Ленюсь. Да и желания к этому не чувствую. Какой из меня спортсмен?
Анатолий Васильевич. Давайте вместе по утрам бегать? Потом вы запишитесь на какую-нибудь борьбу! Надо соответствовать веку!
Саша. Не надо! Мне не нравится этот век, и я не хочу ему соответствовать!
Анатолий Васильевич. А как насчет боевых видов спорта? Я в молодости борцом был! Ох, и нравилось мне это дело: бросить соперника на пол неожиданным приемчиком, перевести в партер, потом дожать… Гм!. Ну, мне пора бежать, соседи ждут. Потом поговорим!
Клавдия Дмитриевна. (от двери) Ты его еще в Чечню пошли! Мы идем или не идем, разговорчивый ты наш!
(Выходят.)
СЦЕНА ВТОРАЯ
Саша и Настя.
Настя. Ну, как тебе мои родители? Понравились?
Саша. Замечательные, радушные, теплые люди. Теперь понимаю, в кого ты такая.
Настя. Какая?
Саша. Хорошая!
Настя. Хочешь посмотреть телевизор?
Саша. Нет лучше включи радио.
(Настя включает приемник. Звучит реклама: «Ваши волосы, вымытые шампунем «Джонсон энд Джонсон» сделают вас неотразимой!»)
Саша. А, по-моему, самый неказистый цветок совершеннее самого прекрасного человека!
Настя. Ты мизантроп!
Саша. Вовсе нет. Я люблю людей, вернее, то хорошее, что есть в людях. Может быть, мысли о несовершенстве человека возникают как сопротивление этой назойливой рекламе, хриплому воплю: «купи меня», который раздается отовсюду? Как хорошо, что цветы молчат! Красота молчалива.
Настя. Ну, ты просто Бодлера цитируешь. Помнится, он призывал любимую: «Молчи и будь прекрасна!»
Саша. А еще мне неприятно зазнайство, человеческая спесь, противопоставление себя всему остальному миру. Ведь живая и неживая природа едины. Об этом еще Владимир Иванович Вернадский писал! Только люди не желают слышать своих лучших сынов… А если услышат, то жгут на кострах или смеются над ними.
Почему человек выдумал про себя, что он прекраснее цветка, подвижнее воды, тверже камня? Легче птицы, выносливее волка, вернее собаки, доброжелательнее дельфина? Ты читала…
Настя. Нет, Сашенька. Мне теперь и читать-то ничего не надо: ты расскажешь. По-моему тебе все на свете известно,..
Саша. Что ты, Настенька! Ум ограничен сроками жизни и способностями! А Знание — оно… Как небо без линии горизонта! Меня даже немного угнетает ощущение его бесконечности. Вера, религии — напоминают уютный дом с большой жаркой печью, — ложись и наслаждайся покоем! А знания — всегда дорога! Ветер. Дождь…
Мудро сказал народ: «Век живи, век учись, дураком помрешь»! Да, в вере — есть абсолют. Я уверовал, и все тут! Гони лишние мысли прочь! А вот в знаниях — ничего абсолютного нет, одни только инспекции, ревизии да проверки Только дорога, на которой открываются одна за другой все новые и новые тайны! Знания — это дорога! Понятно, что уставшие мозги всегда будут поддерживать религию в ее споре с наукой!
(Пауза.)
Саша. (тихо) Ты еще не устала от меня?
Настя. Нет! И никогда не устану. Ты мой. Своя ноша не тянет!
Саша. Но у меня столько недостатков... Какой из меня муж?
Настя. Ты будешь замечательным мужем. Ты самый лучший. Чемпион, лидер, супер-пупер. Намбер уан! Я вижу, как вокруг тебя разливается сияние!
Саша. Северное, ледяное?
Настя. Нет. Очень южное, теплое, желто-золотое, сладкое. (целует его)
Саша. Какая ты мечтательница, Настенька. Фантазерка! Боже, я недостоин тебя. ведь ты меня всего выдумала! Ты уверена, что любишь именно меня?
Настя. Конечно. Кого же еще мне любить?
Саша. Придуманный тобой образ, твои фантазии…
Настя. Скажешь, тоже! Этак, можно договориться, что весь мир наша фантазия! Я хоть не такая умная, как ты, но и то знаю: наш мозг, наше сознание воспринимает мир опосредованно, через органы чувств. И мой мозг сейчас воспринимает лишь твое отражение на сетчатке. И ты так же видишь меня. Мы отражаем друга друга, отражаемся один в другом! Но я люблю не отражение, а тебя — настоящего, твое сердце люблю, твой голос…
Саш, вот ты говоришь, что в знаниях нет абсолюта, поэтому обладание ими не может дать человеку полного счастья… Я тебя правильно поняла?
Саша. Да! Правильно.
Настя. Скажи, а в любви есть абсолют?
Саша. Есть. Есть, пока любовь не ушла. К сожалению, это чувство куда менее прочное, чем вера, чем даже простое уважение. Люди слишком быстро разочаровываются друг в друге и теряют любовь… Вера стоит над Бытом, а Любовь… Она прочно вписана в бытовой круг…
Был такой психолог, Сергей Рубинштейн… Он дал очень мудрое определение любви, дословно не помню, но смысл такой: «Любовь это утверждение неповторимости другого человека…» Чувствуешь? Получается, что любовь это и есть вера! Я, по крайней мере, именно так понимаю эти его слова…
СЦЕНА ТРЕТЬЯ
Настя, Саша, Эдик-боксер
(Звонок в дверь.)
Настя. Погоди, открою, может, родители вернулись?
(Идет к двери, открывает.
Отодвинув Настю, в комнату быстро проходит молодой человек, лет двадцати трех.)
Эдик. Привет! Опять заседаешь с этим огрызком!?
(Саша опускает глаза. Руки его бессильно висят, как плети, плечи свернуты.
Настя поджимает губы.
Потом гневно смотрит на Эдика.)
Настя. А кто тебя, собственно, звал сюда?
Эдик. (хохочет) Анатолий Васильевич!
Настя. Неправда. Не ври. Папа тебя на дух не переносит.
Эдик. (серьезно) Я захожу, когда хочу и куда хочу. Ты ведь меня знаешь еще со школы. Неужели не привыкла?
Настя. К сожалению, знаю, но не привыкла! Наглость второе счастье! Заходишь без спроса…, Словно налетчик какой-нибудь… Может, у тебя и отмычка есть?
Эдик. Есть. Я по натуре — борец. Преодолеваю все препятствия и добиваюсь цели любыми средствами. Запертая дверь — это ограничение моей свободы. Я открою любой замок, можешь не сомневаться. Я и тебя открою!
Настя. Проваливай отсюда, слышишь?
Эдик. А ты милицию вызови. Или пусть меня твой рыцарь прогонит!
(Делает резкое движение рукой в сторону Саши, тот вздрагивает.
Эдик ухмыляется.)
Что же ты стоишь, герой? Да уж не трусоват ли ты? Настя, где ты подобрала эту рухлядь, на какой помойке?
Настя. Я по помойкам не роюсь, не имею такой привычки. Именно поэтому стараюсь с тобой не общаться. Из гигиенических соображений!
Эдик. Обидеть норовишь? Не удастся! Я — выше обид, и вообще, на женщин и дураков не обижаются! Так вернемся к твоему избраннику! Не самбист, не каратист, не из мафии. На кой ляд он тебе сдался такой!? Не понимаю!
Настя. (с силой пихает Эдика к двери) Пошел прочь, я сказала! Если еще раз замахнешься на него, сама не знаю, что с тобой сделаю!
Эдик. (нежно) Я же люблю тебя, дура! Зачем ты связалась с этим недоноском! Взрослая женщина, хоть вот на столько понимающая в жизни, выбрала бы не его, а меня! Железно! Я знаю все ваши секретные точки! Я изучил женский организм досконально, всю жизнь можно сказать, на это положил, чтобы пользу приносить конкретно! А от него какая польза? Зачем он? А ты, ты с ним в куклы играешь! Ну, и целуйся со своей куклой, хоть оближи его! Круглая идиотка, блин!
(Выбегает.)
Саша. (глядя в сторону, тихо) Он прав, Настенька. Он мужик, а я… Не-разбери-поймешь! Я просто обязан был вышвырнуть его за дверь!
Настя. Уж не хочешь ли ты меня подарить этому скоту? Какая щедрость! Саша, одного у тебя прошу: не смей сомневаться в себе! Неземной ты какой-то! Хотя... Таким и нужен! Ореол вокруг твоей умной головы нужен именно мне. Другим он, быть может, без надобности! А вот доброту твою никто сейчас не оценит. В полном человеке должен быть и полный набор чувств. И гнев, и злость, да, Сашенька, и злость тоже, и способность обижаться за себя и других, самостоятельность внутренняя, что ли… Ну, почему ты не двинул его по башке, когда он оскорблял тебя?
Саша. НЕ умею бить… НЕ боец…Иногда мне кажется, что часть меня то ли умерла, то ли спит глубоко. Огонь потух или не вовсе не загорался даже!
Нет сил бить…
НЕ могу!
Настя. Будет тебе. «Потух! Нет сил!» В жизни надо быть задорным петушком, уметь клевать, и никого не бояться, и не тухнуть, не гаснуть, в смысле!. Задора тебе не хватает, вот что! Жизненной энергии! Надо тебя макаронами подкормить! Если он еще раз будет тебя оскорблять, вдарь ему по физии для начала, а я продолжу. Обзывая тебя, он и меня обижает. А ты ведь по природе своей — рыцарь, Сашенька! Не можешь не заступиться за женщину!
Саша. А где ты училась драться?
Настя. Во дворе. А еще на борьбу ходила, недолго, правда. Папа привел… Меня все мальчишки боялись! Увидят, что я во двор вышла и стрекача! Ох, и давала я им жару! Ну, что, защитишь ты меня от приставаний наглеца?
Саша. (неуверенно) Защитю! Защищу!
Настя. (смеется) Защитю, победю… ах, ты мой Александр Великий!
СЦЕНА ЧЕТВЕРТАЯ
(Саша неуверенно входит в боксерский зал.)
Тренер. Здравствуйте, молодой человек, решили позаниматься с нами?
Саша. Да!
Тренер. Добро пожаловать! Милости прошу. Окрепнете, закалитесь, почувствуете себя другим человеком.
Саша. Да, да, конечно! Именно этого я и хочу… А вот… Скажите, пожалуйста, сколько стоит одно занятие? И какое у вас расписание?
Тренер. Занимаемся три раза в неделю, по вторникам, четвергам и субботам по полтора часа. У нас здесь сравнительно недорого. Первое занятие бесплатно! Приходите! Придете?
Саша. Ну, что же, попробую!
Тренер. Вот и прекрасно. Купите перчатки, бинты, капа не помешает, трусы понаряднее и пару маек для начала, лучше из хлопка. А пока, если хотите, можно начать прямо сейчас. Перчатки и бинты я вам одолжу.
Саша. Хорошо! Начну прямо сейчас!
Тренер. Вот вам перчатки, держите, вот бинт. Смотрите, как нужно бинтовать: так, потом так и еще раз через большой палец… Запомнили?
Саша. Кажется, да!
Тренер. Вот и отлично! Сразу видно, что у вас способности!
Саша. Простите, вы не знаете Эдика?
Тренер. У нас несколько Эдиков. Вам который нужен?
Саша. Рыжий такой.
Тренер. Рыжий такой есть! Прелестный парень. Он сейчас как раз прийти должен. Мой помощник! Помогает мне в младшей группе, с пацанами. Да вот и он! Эдик, тут твой знакомый тебя спрашивает!
Эдик. (прищурившись)
А… Хороший знакомый! Зачем пожаловал?
Тренер. Он хочет позаниматься. Поработай с ним в паре. Только смотри, не увлекайся. Горяч ты не в меру!
(Отходит.)
Эдик. Ну, что, решил взяться за ум? Не поздно ли? Ох, и обработал бы я тебя, если б на улице… Интеллигентская морда!
Саша. Начнем?
Эдик. Ишь ты, какой нетерпеливый! Сам нарываешься? Ну, ладно! Становись в позицию. Видишь, как надо держать руки? Закройся перчатками. Да нет, вот как надо! Глаза у тебя есть? Одну руку у подбородка, Вот так; вторую чуть вытяни. Ныряй под мой удар. Запоминай скорей. Мне с тобой миндальничать некогда. Понял, что надо делать?
Саша. Понял!
Эдик. Тогда начнем. Работай ногами: тогда мне труднее будет попасть. Да не стой ты, как столб, говорю!
(Эдик наносит несколько сильных ударов. Саша в нокдауне, висит, распластавшись на канатах.С трудом выпрямляется, пошатываясь.)
Саша. Все равно я побью тебя, дай срок. Ты будешь лежать под канатом! Запомни мои слова!
СЦЕНА ПЯТАЯ
(Через три месяца. В доме у Насти.
Настя в темном платье подметает пол.
Звонок. Подходит к двери. Молча пропускает в комнату Сашу.)
Саша. (с синяком под глазом, радостно) Здравствуй, Настенька.
Настя. (сухо) Добрый день.Зачем пожаловал?
Саша. Настенька, прости, ради бога.
Я виноват. Мне нужно было…
Настя. Что тебе нужно было?
(Подходит к Саше почти вплотную. Внимательно оглядывает с ног до головы).
Навыдумывал всякой чепухи, фантазер! А я вот тебя такого не узнаю! Узнавать перестала! Даже глаза забыла… Даже запах… Теперь от тебя пахнет потными бинтами и мокрыми кедами.
(Делает гримасу).
Настя. Ты помылся бы, что ли! Фу!
Саша. (виновато) Я уже два раза сегодня мылся, правда, Настя!
Настя. Ну, помойся третий, не убудет. Вид у тебя все равно не свежий.
Саша. (с горечью) Но ведь и я тебя не узнаю! Давно ли ты ворковала мне о вечной любви? Быстро же ты меняешь мнения о людях! Все, словно в опере: «Сердце красавицы склонно к измене и перемене, как ветер мая!»
Настя. Не спеши осуждать красавиц. А тебе не приходило в голову, как я жила без тебя эти три месяца? Сколько ночей не спала? Сколько слез пролила? Не приходило! Куда тебе! Ведь это так трудно: представить себя на месте другого человека! И что толку, что ты цитировал психолога Рубинштейна? Эгоист останется эгоистом, будь он хоть трижды академиком- человековедом.
Саша. Я не академик и, кстати, никого не осуждаю… Обвинять начала ты, не разобравшись. Помнишь нашу последнюю встречу? Этот твой Эдик тогда оскорбил меня… А ты мне еще добавила: драться, дескать, не умеешь! Тюфяк безвольный, трусишка, зайка серенький под елочкой скакал…
Настя. Никогда тебе такого не говорила! Не ври. Лучше скажи, почему не позвонил? Почему не вспомнил обо мне? Если ты близкий, родной человек, почему не почувствовал, как мне плохо, не представил, как запираюсь в своей комнате от родителей, как прячусь от подруг, чтобы не отвечать на их вопросы?
Саша. (гордо) Я хотел стать достойным тебя. Хотел быть другим и стал им. Я исполнил твое желание! Я поколотил его в честном бою, один на один, хотя и мне досталось, конечно!
Настя. "Я". "Мне"… До чего ж ты на него теперь похож! Чудак. Нужны мне были твои идиотские подвиги! Ты мне был нужен. Мне был нужен ТЫ! Здесь, рядом со мной. Теплый, живой, беззащитный! Ты меня прости, Саша, но, боюсь, теперь уже ничего нельзя поправить. Сожженное полено не станет больше кудрявой березкой! Сгоревшую любовь не воскресить, как Лазаря. Прости… Я не хочу больше тебя видеть!
Саша. Ну, что же. Значит, я все-таки проиграл? Сделал два шага в сторону и стал не нужен! Сам виноват. Надо было лучше понимать женское сердце. Прощай, Настя. Будь счастлива. Я больше тебя не побеспокою!
(Выходит, шагая решительно, как настоящий боксер!)
(Настя, отвернувшись от него,смотрит в зал.)
СЦЕНА ШЕСТАЯ
Через несколько месяцев.
Комната в доме родителей Насти.
Саша и Анатолий Васильевич
Саша. (входит) Он одет в военную форму.
Саша. Здравствуйте, Анатолий Васильевич.
Анатолий Васильевич. Добрый день, Саша. Чего давно не заходил?
Саша. Да все некогда было. Знаете, я ведь на Кавказ еду служить. По контракту.
Анатолий Васильевич. Вот так да! Как же ты решился?
Саша. А вот так. И с парашютом я прыгал, как вы советовали. И боксером стал, говорят, неплохим. Вот и пришел постепенно к военному делу!
Анатолий Васильевич. Так это, значит, я тебя подначил? Ну, дела! Значит, решил героем стать? А если случится что… А если…?
Саша. Ну, не всех же убивают… Кто-то и живым остается. Зато деньги неплохие дают. А насчет героя… Нет, Анатолий Васильевич, героем я так и не стал. Я ведь еду библиотекой заведовать в доме офицеров. Буду воинам детективы выдавать: малининых да донцовых…
(Грустно усмехается.)
Анатолий Васильевич. Ну, что же Саша, желаю тебе всего самого хорошего. Главное, вернуться желаю… (кашляет).
Саша. Спасибо.
(Подходит к двери, оборачивается.)
Саша. Да, скажите, Анатолий Васильевич, а Настя… Как она поживает?
Анатолий Васильевич. Да, все у нее вроде бы в порядке… Замуж недавно вышла, за школьного товарища.
Саша. За Эдика, что ли?
Анатолий Васильевич. Вы знакомы? Да, за него. Она сейчас в его доме живет, у его родителей… Хотите, я привет передам?
Саша. Да, нет, пожалуй, лучше не стоит. Ну, я пойду, Анатолий Васильевич!
(Выходит.)
Анатолий Васильевич. (кричит ему вслед) Пиши, не пропадай, слышишь!
(Закрывает дверь, качает головой.)
Ишь, как парня развернуло, а? Нарочно, не придумаешь… Ведь такой тихоня был! Военный! Неужели это я его подговорил?
Если что… Моя вина! Ну, дела!
Конец