Авторы Доба Каминская и Виталий Райзберг
Мы расскажем, вернее- попытаемся рассказать о необычайном человеке, снискавшем мировую известность благодаря сделанным им открытиям и изобретениям в атомной физике. Это стало возможным в силу его исключительных человеческих качеств, но нельзя писать о них не касаясь сложного для понимания предмета его трудов, и пусть нас не судят строго специалисты за такое вторжение.
Сочетание его уникальных черт представляется неправдоподобным.
Во-первых, безотказная интуиция, позволявшая быстро и глубоко проникать в механизм сложных физических явлений, и оценивать их количественно.
Во-вторых, упор на необходимость не следовать вдогонку за другими, а прокладывать новую «лыжню».
В-третьих, неистощимая фантазия и изобретательность, являвшиеся источником множества свежих физических идей, опиравшихся на глубокое знание возможностей современной техники и потому вполне осуществимых.
Слово «невозможно» для Будкера не существовало. Чем труднее была задача, тем больше она его увлекала. Такую же изобретательность он проявлял в своей научно-организационной деятельности и в области человеческих взаимоотношений. Решения, которые он находил, были оригинальными, простыми и эффективными.
Вот как прекрасно о нем написал известный сибирский журналист Ролен Нотман: «Помню, как приехал в ИЯФ вместе с группой иностранных журналистов. Ровно через две минуты беседы все были под гипнозом обаяния Будкера. Особенно одна немецкая журналистка, которая тараторила, как восторженная птичка. Будкер смотрел на нее так, словно все, о чем она спрашивала с пулеметной скоростью, было ему понятно. Хотя, как это ни странно, Андрей Михайлович не знал ни одного иностранного языка. Среди физиков случай почти исключительный. Сейчас буквально все они знают, по крайней мере, английский язык. Но вот Будкер не знал, однако, ничто в нем это незнание не выявляло. Правда, почти при всех встречах он приводил один и тот же пример, когда рассказывал о «точности полета» частиц. Он вспоминал про Вильгельма Телля, который пускал свою стрелу в яблоко на голове человека. Это сравнение, безусловно, весьма условное, ему явно нравилось, и он его эксплуатировал постоянно. Но каждый раз приводил его с такими живыми и новыми деталями, что пример никогда не наскучивал.
Кроме того, физики часто говорят, а то и пишут лучше, чем литераторы. В Будкере это проявлялось особенно. Он любил театр, литературу, встречался с артистами и послами и влюблял в себя без всякого напряжения почти любую аудиторию. Эти особенности натуры делали его не стареющим. Появившаяся седина и заметная полнота под свитерами, которые он любил носить, ничего не значили. Характерно, что когда Будкер умер, то все его многочисленные друзья и ученики вспоминали о нем, как о человеке, который молод и... по-прежнему рядом. Это влияние светлого таланта». Итак – теоретик, технарь и артист в одном лице.
Герш Ицкович (именуемый далее Андрей Михайлович) Будкер родился 1 мая 1918 года в селе Мурафа Шаргородского района Винницкой области. Отец работал на мельнице, мать – обыкновенная неграмотная сельская женщина. Отец погиб, когда сыну было всего две недели от роду. Полыхал пожар Гражданской войны, и это маленькое украинское село оказалось буквально на линии фронта. В день своей гибели отец батрачил на мельнице, расположенной над рекой. Возникла отчаянная перестрелка между красными и петлюровцами и крепкое тело отца будто сломалось под градом петлюровских пуль. Он как-то неловко, боком, рухнул в реку. Все это произошло на глазах у матери, стоявшей на берегу. Она долго следила взглядом, как успокаивалась вода после падения убитого мужа в реку, а затем побрела прочь, не осознавая ещё, что с этой минуты осталась девятнадцатилетней вдовой с двухнедельным младенцем на руках.
Худой рыжий мальчик рос сиротой. Мать была доброй, работящей, но совсем неграмотной – расписывалась крестиком. К концу жизни она научилась читать и читала много, жадно, упиваясь страстями и страданиями, так красочно описанными Мопассаном, Флобером, Стендалем. Вся её жизнь в те годы – это постоянная борьба с нуждой. В голодные двадцатые годы они чуть не погибли, их спас от голодной смерти красный командир, который попал к ним на постой. Он был потрясён быстрым умом и необыкновенными способностями маленького заморыша и, уходя, оставил мешок пшена. Мать растянула это пшено на всю долгую зиму (с тех пор Андрей не брал в рот пшена. Ну, разве что – на войне). Мать постоянно испытывала страх за своего рыжего, лобастого, непоседливого, быстрого, как ртуть Эську – так называли Герша в детстве. Совсем пацаном он уже знал наизусть целые главы Библии и Торы – его научила этому набожная бабушка
.Эську ставили на стул посереди комнаты, и восьмилетний мудрец вёл ожесточённые споры с убелёнными сединами старцами... Может быть, именно с тех пор он не признавал незыблемых авторитетов перед лицом истины? Однажды озорной атеист Эська решил перевоспитать священника. «Бог всемогущ? – спросил он у священника». – «Да, конечно», – торопливо согласился служитель церкви. – «Тогда, сможет ли он выиграть в карты, если у меня будут все тузы?» Вот тут священник задумался, а потом воскликнул с негодованием: «Так он тебе, дураку, и позволит, чтобы у тебя были все тузы!». Будкеру очень нравилось это воспоминание: потому, наверное, что он всегда хотел иметь «все тузы».
Детство Герша прошло в Виннице, где он окончил в 1935 году среднюю школу. После чего он отправился в столицу, поступать в Московский государственный университет. Но принят не был. Его взгляды по одному из вопросов физики разошлись с взглядами экзаменатора. Андрей вернулся в родную школу. Учителей не хватало и ему предложили преподавать физику и математику. Порядок на занятиях поддерживали признанные силачи и забияки. А в заработках Эськи были кровно заинтересованы все: если у него водилась копейка, он щедро делился ею с товарищами. Почему Андрей выбрал университетскую науку? Мальчишки в то время бредили авиацией, а наука мало кого интересовала. Однако в девятом классе Андрей уже твёрдо знал, что пойдёт в университет. Хотя это и не было в моде, там даже и конкурса не было....
Не потому ли, что слово «универсум» означает «мир, как целое»? А ему было интересно всё. И хотя университет сулил в будущем разве что распределение в среднюю школу, но ему он обещал ЦЕЛЫЙ МИР с ядерной физикой, которой он серьёзно заинтересовался ещё в школе, прочитав выпущенную в 1934 году книжку Антона Карповича «Атака атомного ядра». С автором этой книги он познакомится много лет спустя, когда будет уже членом-корреспондентом Академии наук и директором Института ядерной физики. Вот как вспоминает он эту встречу: «Карпович долго не мог принять моего отношения к нему, как ученика к учителю. А я до самой его смерти с благоговением относился к человеку, чьи слова позволили мне когда-то понять красоту удивительного мира».
В подростковом возрасте у Герша начал пробуждаться первый интерес к девушкам. В школе он испытал чувство первой любви, увлекся гордой и независимой девушкой, дочкой школьной уборщицы. Однажды в результате одного из его увлечений он чуть было не погиб. Провожая после танцев девушку, он посмел появиться во владениях слободских заречных парней. За эту неслыханную дерзость был жестоко наказан: ему кастетом рассекли голову, и Андрей едва дополз (в буквальном смысле этого слова) до порога своего дома, где над ним склонилось бледное от ужаса лицо матери.
В 1936 году рыжий, вихрастый и с виду нахальный пацан снова появляется в столице и становится студентом физического факультета Московского Государственного Университета.
Вот как сам Будкер вспоминает об этом времени: «В шестнадцать лет я явился в столицу – страшно не уверенный в себе провинциал, с плохими манерами и корявым русским языком».
Их курс оказался очень сильным: из 100–120 человек не менее 20-ти (огромный процент!) стали потом докторами наук, членами академий, признанными учеными в своих областях физики. А сколько ярких ребят погибло в период Великой Отечественной войны, не дожив до славы и признания! Коренастый и настырный провинциал выделялся способностями даже среди самых сильных студентов. Но была своя, особая сфера, где с ним не мог тягаться никто – самозабвенное хвастовство. Чем же он хвастался? Да чем угодно – шириной своих плеч, гимнастическими успехами, знанием самых современных танцевальных па. Но его хвастовство почему-то не раздражало: возможно, потому, что в нем не было оттенка карьеризма, просто он самоутверждался, этакий юный провинциальный лев в среде интеллигентных московских мальчиков.
На третьем курсе он женился и нахально появлялся в университете только раз в месяц – в день выдачи стипендии. Андрей работал, зарабатывая деньги для семьи, чем мог, начиная с модных тогда танцев и разгрузки арбузов в столичном речном порту и так далее.
Обратим внимание ещё на одну его особенность – умение танцевать. Танцор он был каких поискать… Однажды, уже через много лет, он после утомительного совещания, сел на переднее сидение присланной за ним чёрной Волги и не сразу взглянул на водителя. А когда взглянул... «Постойте, постойте! А Вы не играете на рояле?». И сорок минут пути они, перебивая друг друга, вспоминали подробности тех счастливых молодых и голодных дней, когда рыскали в поисках заработка рыжий молодой учитель танцев и его лихой, зажигательный тапер – черноглазый грек Семерджиев. «Подумать только – как будто не веря самому себе, произнёс Семерджиев, – договариваться об уроках Вы ходили в моём пальто (своего у Вас не было) и в тапочках на босу ногу. И на тебе, академик!».
На лекциях он ничего не записывал, запоминал. К экзамену готовился одну ночь и неизменно получал отличные оценки. Первую научную работу, будучи ещё студентом, выполнил под руководством Игоря Евгеньевича Тамма. Она была посвящена теории относительности Альберта Эйнштейна.
Первого апреля1941 года Герш исполнил немыслимый танец под окнами роддома – недалеко от их студенческого общежития не Стромынке: в этот день у него родился сын! Будкер очень рано сложился, как человек мыслящий нестандартно не только в вопросах науки, но и в вопросах общественной жизни... На политзанятиях (их проводил преподаватель кафедры политической экономии – Островский) рассматривался вопрос о Советско-германском пакте Молотова-Риббентропа. Докладчиком был Будкер. И он высказался вполне определенно: этот пакт является вынужденной мерой, он носит временный характер. Не может быть гитлеровская Германия другом СССР. Выведенный из равновесия преподаватель рявкнул о вылазках классового врага и выскочил из аудитории. Студенту очень повезло – его не арестовали и даже не выгнали, но стипендии лишили, на этом настоял Островский. И студент разгружал баржи – надо было кормить жену с грудным ребёнком.
Прямо с последнего государственного экзамена 23 июня 1941 года Будкер пошёл записываться на фронт добровольцем, хотя имел броню, которая освобождала его от призыва, как специалиста, нужного оборонной промышленности. Надев военную форму, Будкер сразу же явился в университет – бить Островского. Но не нашёл. Тот успел спрятаться в женском туалете.
С первых дней в армии Герш Будкер стал именовать себя простым для понимания и произношения солдатами и командирами именем – Андрей Михайлович. Когда прошло уже тридцать лет после Победы, Будкер рассказал своему младшему сыну историю, которая сохраняется в семейных преданиях под названием «Как папа был дезертиром». Он попал вначале не в регулярную воинскую часть, а в один из отрядов Московского ополчения. Командир, усталый седой человек, не знал, куда спрятаться от этого шумного, рыжего, постоянно вертевшегося под ногами новобранца, который задавал кучу вопросов и требовал немедленно выдать ему оружие. Но в один из жарких июльских дней1941 года в расположении отряда появился грузный человек, который был военпредом оборонного предприятия и срочно разыскивал дезертира Будкера! Оказывается, за несколько месяцев до начала войны он, как обременённый семьей выпускник, был распределен, в порядке исключения, не в школу, а на подмосковный завод – дефектоскопистом. В первый же день войны этот завод стал оборонным предприятием, а дефектоскопист Будкер, выпускник МГУ, попал в число очень дефицитных специалистов по контролю качества металла. Один Бог ведает, как удалось военпреду его разыскать в суматохе и неразберихе первых дней войны. Военпред обрушил на голову Андрея поток брани и страшное обвинение –дезертир. И тут произошло неожиданное: измученный до этого Будкером командир отряда, вдруг начал горячо его защищать, он буквально взорвался: «Какой он, к лешему, дезертир? Он же воевать пришёл, и всю плешь проел своими вопросами! А ты – "дезертир!"».
Тридцать лет спустя после этих событий, Будкер так и не смог решить, кто же был тогда прав? Доброволец, рвущийся из тыла в пекло войны, или же военпред, которому позарез нужен был в тылу редкий специалист. Но вскоре он попал на фронт, командовал визвании лейтенанта зенитной батареей. В Мироне время он часто вспоминал лица девочек- зенитчиц, которыми он командовал.
был он тогда худой, неуклюжий, в мешковато сидящей гимнастерке. Пройдёт много лет после войны, и эти девочки сольются в его воображении с героинями повести Бориса Васильева «А зори здесь тихие» и, читая, он будет плакать, не скрывая слёз, над их загубленными войной судьбами. Когда в Театре на Таганке был поставлен спектакль по этой повести – А.М. снова душили слезы. Он рассказывал в антракте о девочках-зенитчицах своей батареи: он не мог без боли слушать их почти детские голоса и, как мог, старался защитить их от тягот военного времени. Ночами, когда на фронте выдавалась спокойная минутка, он всматривался в звёздное небо и размышлял о красоте и парадоксах теории относительности, которая так заинтересовала его в студенческие годы. Впрочем, времени для таких размышлений оставалось не много. Тревожное небо ставило перед воентехником по артиллерийским приборам иные задачи.
И там, на фронте, в полевой зенитной части, он сделал первое своё изобретение – усовершенствовал систему управления зенитным огнём. Командир его части назвал созданный им прибор «АМБ» – Андрей Михайлович Будкер. В начале1945 года он участвовал в работе слёта армейских изобретателей в Москве. А.М. всегда с благодарностью вспоминал своих боевых товарищей, он считал, что армия много ему дала для понимания человеческих отношений. При всей его преданности физике, А.М. говорил, что его поколение запомнится не атомной бомбой, а тем, что оно переломило хребет фашизму. «А мы в этом, с удовольствием, даже со страстью, – уточнял он, – принимали участие». И такие радость и гордость были в его словах, что каждый понимал, что Андрей Михайлович тоже фронтовик.
6 августа1945 года застало его на Дальнем Востоке – их воинская часть была переброшена сюда после победы над Германией. Сообщение о том, что произошло в этот день над Хиросимой и Нагасаки ошеломило его. Он, физик-теоретик, хорошо знал, что означают загадочные в то время слова «атомная бомба». В этот день он твёрдо решил принять участие в решении атомной проблемы, но работать только на «мирный» атом. В 1946 году А.М. снова появляется в Москве. Все та же военная форма, но без погон. Судьбой его распорядился случай. Он пришёл в университетское общежитие на Стромынке и кто-то посоветовал ему разыскать учреждение, где занимаются какими-то хитрыми проблемами: там позарез нужны физики. Так А.М. нашёл знаменитую «двойку» (лабораторию измерительных приборов Академии наук СССР), которой руководил Игорь Васильевич Курчатов. Андрей начал оформляться на работу в теоретический сектор, который возглавлял Аркадий Бейнусович Мигдал. Он приехал в Москву вместе с женой и сыном, поэтому отказался вселяться в общежитие. Пока оформлялся допуск к секретной работе и решался жилищный вопрос, разгружал на вокзале вагоны. А тут Берия увидел фамилию Будкера Герша Ицковича и вычеркнул непотребное имя. Пришлось И.В. Курчатову похлопотать и через два месяца ему все-таки удалось выписать молодому физику пропуск в сверхсекретную «лабораторию», которой он руководил. Вскоре «двойка» была преобразована в Институт атомной энергии, АН СССР. Теоретический сектор, в котором начал работать А.М., имел небольшой, но яркий состав. В этом секторе сочетались решение важных практических задач с фундаментальными теоретическими исследованиями. Молодой А.М. оказался в самом центре работ по решению атомной проблемы. Обстановка тех лет в Курчатовском институте («Курчатнике») была совершенно особой – работали с энтузиазмом, сутками не вылезая из лабораторий, работали радостно, взахлёб. Отдавали все силы на то, чтобы научные и технические проблемы, которые стояли перед коллективом И.В. Курчатова, были решены лучше и быстрее. И фигура Андрея полностью вписалась в эту картину общего напряжённого труда и энтузиазма. Ему посчастливилось с самого начала работать непосредственно с выдающимися советскими физиками-теоретиками: И.В. Курчатовым, А.Б. Мигдалом, Л.А. Арцимовичем.
Выполнив несколько первых профессиональных работ, в которых А.М. проявил свою инициативность и самостоятельность, он начал заниматься теорией ускорителей заряженных частиц. Ускорители позволяют получать пучки заряженных частиц с огромными энергиями и интенсивностью, причём эти пучки можно сфокусировать на мишени площадью в несколько квадратных миллиметров. В качестве «первичных снарядов» чаще всего используются протоны и электроны. Только с помощью ускорителей можно решать такие задачи, как получение новых частиц или новых состояний экспериментально уже открытых частиц.
работа проводилась в связи с созданием, гигантского по тем временам, ускорителя заряженных частиц на Большой Волге (сейчас это город Дубна). Итогом выполненной А.М. работы стала защита кандидатской диссертации и получение Государственной премии СССР за участие в создании Дубненского циклотрона в 1949 году.
В Институте атомной энергии и, в частности, в его теоретическом отделе, царила весьма демократичная обстановка. Дискуссии были совершенно свободными и часто проходили даже слишком горячо, выявляя индивидуальные темпераменты их участников. К Будкеру относились как к талантливому, но очень невоспитанному ребенку. Он постоянно вторгался в дискуссии и по новым для него проблемам, причём пытался даже перехватить инициативу. «Андрей, Вы узнали об этом только полчаса назад. Неужели Вы считаете, что в состоянии чему либо научить меня в проблеме, которой я занимаюсь многие годы?» – увещевал его на семинаре А.Б. Мигдал. Но иногда реакция Мигдала на поведение Андрея бывала и гораздо более резкой. Вот одна из подобных сцен: Мигдал за рабочим столом глубоко погружён в теоретические исследования, но рядом стоит Андрей и непрерывно даёт ему совет: «Сделайте подстановку1/х».
Мигдал, наконец, взрывается: «Андрей, идите вон!» – «Ну, Кадя (сокращённое имя Мигдала) сделайте подстановку 1/х», – отвечает ему на это А.М. После этого Мигдал хватает Андрея в охапку, выносит за дверь и запирается на ключ. Но Андрей продолжает кричать в замочную скважину: «Сделайте подстановку 1/х».
В ходе своей научной работы А.М., как правило, не читал специальную литературу, извлекая новую информацию из многочисленных устных разговоров, Однажды между Андреем и Мигдалом по этому поводу произошёл такой диалог:
Будкер: «Скажите, Кадя, я знаю физику?».
Мигдал: «Знаете».
Будкер: «Если я ничего не читаю, но тем не менее физику знаю, значит, я гениален?».
Мигдал, после некоторого раздумья: «Нет, Андрей, Вы не гениальны. Вы просто знаете физику понаслышке».
Свое отношение к выполняемой тогда работе А.М. описал в 1974 году, в статье «Возраст познания»: «Когда я вспоминаю годы решения атомной проблемы в СССР, мне кажется, что это была не наука, а поэзия! Музыка! Эти годы ежедневной работы до двух часов ночи, без выходных, без отпусков вспоминаются мне как самые светлые, самые восторженные годы моей жизни. Никогда больше я не слышал столько музыки, не читал столько стихов. Мы творили симфонию радости, симфонию красоты. По красоте и изяществу каждая формула не уступала венецианской вазе. Живи Пушкин в наше время, он бы непременно стал физиком. Сам характер деятельностям людей, занятых такими трудными делами, был поэтическим! Ведь известное противопоставление физиков и лириков в то время было надумано, конечно, физики, будучи влюблёнными в свою работу, становились лириками. Равно как и все влюблённые в свой труд».
В 1976 году А.М. с женой Аллой Александровной Мелик-Пашаевой и младшим сыном Володей поехали в Винницу на празднование сорокалетия окончания школы. Он увидел город своего детства в солнце, зелени и цветах. На окраине города А.М. нашёл чудом уцелевшую, вросшую в землю подслеповатую халупу-дом, в котором прошли все его детские и школьные годы. В доме была всего одна комната под покосившейся крышей, неокрашенный столик и узкая кровать у окна. На столе стояла фотография отца: на него внимательно смотрел худощавый молодой человек в сюртуке, цилиндре и с тростью – всё взято напрокат у фотографа. А.М. так долго вглядывался в эту фотографию, что запомнил её на всю жизнь, до мельчайших подробностей. Никто из собравшихся на сбор одноклассников не видел в А.М. академика, физика с мировым именем. И он видел в них только своих товарищей тридцатых годов. А.М. поцеловал руку своей учительнице – высокой худенькой старушке в деревенском ситцевом платочке. Он посетил также могилу, вернувшийся на родину, своей матери и, может быть, впервые глубоко осознал её непростую судьбу.
* * *
Разумеется, А.М. Будкер знал о чудовищной стороне атомных проектов США, СССР и других стран. Но его романтическая душа отделяла то доброе и прекрасное, что давала людям современная наука, от того страшного и мрачного во что превращала её борьба за господство в мире. Однако, восхищаясь деятельностью своих коллег по решению атомной проблемы, он полагал преждевременным само открытие человечеством атомной энергии, приводя такие соображения: незадолго до открытия в1938 году процесса деления урана (то есть до открытия возможности использования атомной энергии) академик А.Ф. Иоффе утверждал, что практическое использование атомной энергии возможно только через сто лет. Но атомная энергия появилась на многие десятилетия раньше. Эти преждевременные роды вызвала Вторая мировая война. В это время человечество было совершенно не подготовлено психологически к практическому освоению атомной энергии, наука была тоже ещё не готова: не было теории атомного ядра. Да и потребности в атомной энергии общество в то время по-настоящему не испытывало. Но преждевременно родившееся дитя – атомная энергия выжило и стало быстро развиваться. Никогда ранее человечество не сталкивалось с задачами столь грандиозными.
Вернемся к личности А.М. Будкера, на формирование которой, конечно же, наложило свой отпечаток само непростое время. Друзья и коллеги оставили яркие штрихи к портрету «раннего» Будкера.
Уже тогда за ним прочно установилась репутация человека веселого, остроумного, отличного волейболиста (он был капитаном команды), превосходного танцора, эпикурейца, несомненно одаренного, но со следами провинциального воспитания. А.М. любил рассказывать анекдоты всевозможного сорта, делал это со смаком и очень смешно. Он всегда был готов поспорить на какую-нибудь философскую или политическую тему. Вначале его юмор носил отпечаток некоторой провинциальности, а также многолетней военной службы, но с течением времени уровень юмора А.М. неизменно повышался. По отношению к друзьям (а часто и к малознакомым людям) он был добр и заботлив, бегал по «бухгалтерии» и «кадрам», хлопоча об ускорении выписки новым сотрудникам теоретического сектора первой зарплаты.
Далеко нестандартными были отношения А.М. с русским языком, он говорил, что писать грамотно – дело машинистки. Коллегам А.М. запомнились такие «перлы» его правописания: маса (вместо масса), осоцелятор и самое рекордное – инергия, написанное на доске во время выступления в Дубно (кстати, где-то в 1970 году!). Писал он, как «курица лапой», но устная речь и стиль письма были у А.М. исключительно складными и непринужденными. Поэтому он любил диктовать свои работы прямо набело.
В 1950 году коллега А.М. В.И. Коган посвятил ему стихи:
Андрею Будкеру
Философический танцор
(или танцующий философ?),
Знаток всех жизненных вопросов,
Куда ты устремляешь взор?
Твоя могучая фантазия
Влечёт тебя в просторы Азии –
То председателем колхоза,
То избавителем Формозы.
А ум, живой и энергичный,
Рождает множество теорий,
И как они не фантастичны,
Они бесспорны априори.
Поэт в науке, ловелас, –
На вид – нахал, по сути – скромный,
И кроме лысины огромной,
Талант огромный есть у нас.
На этом заканчивается первый период научной деятельности А.М, который лежит в кругу более или менее известных и общепринятых идей. Вскоре он становится ярким физиком-теоретиком и начинает выдвигать собственные кардинальные экстравагантные идеи, которые, по существу, и определили всю его дальнейшую научную деятельность, разворачивается его талант исследователя и изобретателя.
Непосредственный руководитель и первый учитель Андрея – А.Б. Мигдал так оценил его высочайший научный потенциал: «Я горжусь тем, что мне удалось разглядеть в этом провинциальном молодом человеке необычный характер мышления, размах и широту взглядов. Размах – одна из его главных черт, проявлялась во всем уже тогда». Выдающиеся таланты А.М. начали по-настоящему проявляться с началом его работы по управляемым термоядерным реакторам. Работы по новой, захватившей всех проблеме управляемых термоядерных реакций развернулись сразу же после решения в СССР атомной проблемы. И.В. Курчатов назвал имена нескольких теоретиков, которых надо непременно привлечь к этой работе. Среди них был и А.М. Будкер. Ему было поручено обеспечить регулирование будущего термоядерного реактора, чтобы тот не очень «разогнался», не вышел из-под контроля. С осени1950 года все мысли А.М. поглощены этой проблемой. Он регулярно встречается и беседует с Курчатовым, потом долгими часам размышляет в тишине.
А.М. повторял много раз, что физики его поколения, создавшие атомное и термоядерное оружие, в долгу перед человечеством и просто обязаны создать необозримый океан энергии не для разрушения, а для созидания, что они просто обязаны решить задачу управляемого термоядерного синтеза.
Вечером он возвращался в свой финский домик, расположенный рядом с институтом, и вместе с матерью копался в земле. А.М. сажал цветы – эта страсть сохранялась у него всю жизнь. Излишки помидоров его мать продавала на рынке. Ведь А.М. был тогда одним кормильцем в семье из шести человек (он, жена, трое детей и мать) и жить на одну его зарплату было трудновато.
У участников работы была полная уверенность в возможности покорения термояда в течение двух-трёх лет. Лишь много лет спустя академик Л.А. Арцимович скажет, что перед физиками никогда ещё не стояло проблема, сопоставимая по своей сложности с проблемой управляемого термоядерного синтеза. Управляемый термоядерный синтез (УТС) – образование более тяжёлых атомных ядер из более лёгких с целью получения энергии. Таковой в отличие от взрывного термоядерного синтеза (используемого в термоядерных взрывных устройствах) носит управляемый характер. Управляемый термоядерный синтез отличается от традиционной ядерной энергетики тем, что в последней используется реакция распада, в ходе которой из тяжёлых ядер получаются более лёгкие ядра. Итак, вначале шла речь о двух-трёх годах. Но прошло несколько лет и стало ясно, что до решения проблемы ещё очень и очень далеко, что необходимы систематические фундаментальные исследования по физике плазмы и А.М. был одним из тех, кто предложил их развернуть.
Плазма – частично или полностью ионизированный газ. Это наиболее распространенное состояние вещества во Вселенной. Солнце и другие звёзды состоят из полностью ионизованной высокотемпературной (выше миллиона градусов) плазмы. Основной источник энергии излучения звёзд – термодинамические реакции синтеза, протекающие в недрах звёзд при огромных температурах. Эта субстанция оказалась сложной и коварной. Её повадки нуждались в тщательном и длительном изучении, что привело к возникновению науки, именуемой «физикой высокотемпературной плазмы». Через многие годы выступая на закрытии международной конференции по физике плазмы и проблеме управляемого термоядерного синтеза в 1968 году, А.М. Будкер отметил, что хотя до завершения изучения физики плазмы ещё далеко, но накопленный международным сообществом опыт достаточен для того, чтобы приступить наконец к решению основной задачи – созданию термоядерного реактора (установки, где энергия получается за счёт самоподдерживающегося управляемого термоядерного синтеза). Своими работами А.М. основал новое направление в проблеме управляемого термоядерного синтеза, предложив идею удержания высокотемпературной плазмы с помощью открытой магнитной ловушки с магнитными пробками в отличие от известных закрытых магнитных систем для удержания плазмы – «Токамаков» – тороидальных установок для магнитного удержания плазмы. С помощью этого метода можно создавать сверхплотные пучки заряженных частиц и удерживать их на орбите в экспериментальной установке. В процессе разработки этой идеи А.М. выполнил большой объём фундаментальных теоретических исследований, что позволило ему не ограничиться «обычной» плазмой. Пытливый ум А.М. стремился дальше – от «обычной» плазмы к плазме релятивистской, то есть к плазме с частицами, движущимися со скоростями близкими к скорости света. В этом зыбком, странном, неустойчивом мире частиц он мысленно различил нечто реальное, почти осязаемое: ему удалось ТЕОРЕТИЧЕСКИ определить удивительно красивое образование электронов и ионов, которое он назвал «Стабилизированный релятивистский пучок» – эдакое яркое светящееся кольцо. Оно могло часами неподвижно висеть в вакууме. «Что-то в этом чудилось мистическое», – признавал Будкер.