Понтонный мост был разведён, видимо, давно - на обоих берегах реки автомашин скопилось на километр, а то и дальше. И людей – по доброй сотне с каждой стороны.
«Вот засада! Прям досада!» – подумал Сенька, подъезжая верхом на Ромашке к переправе.
Засада была в том, что мост имел одностороннее движение. Соединит мост собой оба берега – так сначала двинет километровая очередь с одной стороны, затем такой же длины с другой. Да по пешеходной дорожке моста тоже никак – вон народу скопилось как на первомайской демонстрации в былые времена.
- Ну и что мы будем делать? – задал Сенька вслух самому себе вопрос, - эдак у нас весь лес сгорит…
С утра все лесники должны были ехать на отводы лесосек в самый дальний угол лесничества, под самую егорьевскую границу, но звонок о дыме над Морошково заставил лесничего направить Сеньку определить обстановку на его участке.
Сенька, сидя в седле, нервничал, а Ромашка, видимо чувствуя его переживания, стояла, переминаясь с ноги на ногу.
- Ну что РомЧик, купаться хотца? – спросил Сенька кобылу, помятуя о словах конюха Григорьича, что шибко любит она купание в реке.
Будто понимая вопрос, Ромашка закачала вверх-вниз головой и без всякой команды двинулась с дороги к берегу реки.
- Эх, делать нечего... я не против, только, Ромка, подальше от моста пойдём. Негоже перед народом голым задом сверкать. А в мокрых труселях и пятую точку враз в седле натрёшь, и гарцевать перед людьми с мокрой жопой тоже не дело. Так что купание будет как на картине Петрова-Водкина. Конь там, правда, красный был, а ты у меня красава шоколадная.
Неспешно двигались они по дороге вдоль Москва-реки. Свежий ветерок с запахом воды также легко и неспешно продувал прибрежную просёлочку, слегка приподнимая Ромашкину гриву. Доставалось от него и Сенькиной, пшенично-волнистой, почти «есенинской» шевелюре.
Будучи натурой творческой, как говорится «тонкой душевной организации», Сенька, буквально утонув в созерцании окружающего мира, вдруг запел:
На заре, ранним уутроом на заре
За рекой по траве
Ходит в поолеэ красный конь
Красный конь хоодит,
Ярким соолнцеэм зали-той,
Машет гриивоой золо-той.
Мое деэтствоо – кра-сный конь.
А в лyгах, так звенит в лyугах роса,
Только тронь. На вет-рy,
Полыхааеэт на вет-рy
Красный конь. Гоор-до
По землеэ копытом бьет,
Тишинyу из речки пьёт.
Мое деэтствоо – кра-сный конь…
«А ведь в моём детстве не было никакого красного коня, ни купания в ночном с лошадьми… - Сенькины мысли прервали его пение, - рыбалка ночная была и не раз, а вот с лошадьми, по-тургеневски ночного не было. Но вот сейчас искупаюсь от души». Сенькины уста вновь разомкнулись, и он продолжил пение:
Поманю, протянy томy коню
Я ладонь и скажy:
- Отвези меня домой
Красный конь. Рядом
Ты, наверное, неспроста,
Как людская доброта.
Мое детство - красный конь
Сенька верхом на Ромашке всё дальше и дальше удалялся от разведённого моста, периодически оглядываясь - авось свели мост и пошла движуха? Но нет, очередь стала ещё длиннее. У некоторых водителей не хватало терпежу для ожидания и они, разворачиваясь, уезжали прочь. Среди этих машин Сенька забдил авто местного барыги, полностью набитое огромными «челночными» баулами в клеточку.
«А у меня вот так жить не получится, не та натура, не торгашеская. Да и превращать жизнь в погоню за деньгами… - тьфу! Да если подумать хорошенько – нет у них в этой погоне за богатством никакой жизни. А я против них богат, сказочно богат!»
«И что же у тебя есть?» - будто кто-то посторонний вопросил Сеньку внутренним голосом.
«Всё!» - так же мысленно ответил Сеня.
«Всё что могу видеть, созерцать, чувствовать, любить!... Вот это поле с васильками во ржи, эта речка, что серебрится под солнцем водной гладью, золотые кубышки вдоль берега… ракиты над рекой, лес, который ждёт меня на той стороне; луга заливные с травой выше пояса, туманы утренние да зорьки вечерние; вон храм древний в три стены на дубровской горке, это небо богородичной сини, ночи августовские, что обжигают космическую темень искрами падающих метеоритов, даже вот эта дорога, пыль подорожная, что поднимается из-под копыт Ромашки! И этот озорной ветерок с реки…»
Ромка, будто читавшая Сенькины мысли, приподняв голову заржала, словно одобрила «подслушанный» список Сенькиных богатств. Но список этот был далеко не полным…
- Ну, дружба с тобой, Ромик, это вообще отдельная песня! – сказал вслух Сеня, и продолжил - пожалуй хорош, а то эдак мы далеко-далече прошагаем!
Послышался вой сирены, которой сигналила о своём приближении к понтонной переправе самоходная баржа «Ока».
Ромашке не терпелось войти в воду, но Сеня не торопился, ожидая, пока не пройдёт баржа.
«Ока» под номером 26, шла медленно, будучи по обыкновению загруженной «холмами» речного песка. Настоящий плавучий дом и двор – на палубе, словно когда-то в Сенькином дворе детства, на верёвке сушилось всяко-разное бельишко, среди которого отдельным флагом развивалась на речном ветру тельняшка речника.
Сенька помахал рукой капитану, и тот ответил ему коротким гудком.
Наконец-то Ромашка дождалась своей радости – Сенька, спрыгнув с седла, разоблачил лошадь, разоблачился сам и, как в детстве, безпортошным сиганул в воду. Ромка же зашла лишь по колено и потянулась пить. Затем медленно, шаг за шагом стала продвигаться глубже и, намочив брюхо, вновь остановилась. Словно понимала (или знала?), что сигать, как Сенька, вовсе не стоит, а охлаждаться надо в медленном порядке.
- Ну что мудрёна Матрона, похулиганим? – Сенька с детской радостью стал брызгать на лошадь водой, а Ромашка сделала пару одобрительных кивков.
Радужные под солнцем брызги воды, словно дождём из-под Сенькиных рук, осыпали лошадь, которая в сию минуту своей жизни была счастливой не меньше своего друга-человека.
А Сенька, вскинув руки, неожиданно для самого себя закричал:
- Вот оно, моё богатство, вот оно моё счастье! И не надо мне никаких баулов в клеточку с их турецкими и китайскими шмотками.
- Слава, те, Господи, что у меня есть большее!
Казалось не разумом, а всей полнотой души возопили Сенькины уста…
- Третий ответь первому! – с треском оборвала эту идиллию радиостанция, лежавшая на берегу вместе с Сенькиной одеждой.
- На связи! – ответил Сеня, - торчу у переправы, баржа за баржой идут. Никак не могу попасть на тот берег.
- И не надо. Возвращайся в лесничество. Тот дым от костра был. Пацаны из лагеря картохи решили напечь, так их вожатые поймали. Позвонили мне, успокоили…
- Огонь-то потушили?
- Да. Я лазил на вышку, дыма нет, - ответил лесничий, - давай назад, Ромку в конюшню, а мы на отвод лесосеки. Кобчик-то сломался, только сейчас машину поправил. Так что тебя ждём и всем гагалом и поедем.
- И это ли не счастье? – одевая портки, спросил сам себя Сенька, - вот когда б мы ещё купнулись, а Ромчик?!
На заре, ранним уутро-ом на заре
За рекой по траве
Ходит в поо-леэ крас-ный конь
Красный конь хоо-дит,
Ярким со-олнце-эм за-ли-той,
Машет грии-во-ой золо-той.
Мое де-этство-о – кра-сный конь.