На следующий день с раннего утра весь городок был застлан густым туманом. Клаус почти не спал; переворачиваясь с боку на бок, он как-будто пытался увернуться от навязчивых мыслей, но они снова и снова прокручивали перед ним тот маршрут, по которому он совсем не случайно прогуливался. Вот он выходит на огромный мост, соединяющий две части города между собой, по которому проходит двухсторонняя трасса, а под мостом тянется небольшая река вдоль вымощенной булыжником улицы. Вот Клаус подходит к высоким перилам моста, вот перелазит через них... Сердце сжимается от страха... Умирать страшно... Хочется жить... Вдруг какой-то прохожий останавливает его и, хватая за пальто, тянет назад через перила на мост, и Клаус спасён...
Тонкий аромат кофе щекочет его нос. Мама готовит завтрак.
- Если бы Мартин был живой... Мы скоро встретимся, Мартин! - прошептал он.
- Клауси! Завтракать! - раздался за дверями бодрый голос мамы. - Ты с кем здесь разговариваешь? - приоткрыв дверь, с улыбкой спросила она.
- Да «доброе утро» говорю... - удивился Клаус.
- А, доброе, доброе! Правда, погода сегодня скверная, такой туманище непроглядный!
- Погода — что надо... - неприятно холодным голосом проговорил Клаус, глядя в окно.
- Сиди сегодня дома! Куда в такую погоду? - одёрнула она его, когда после завтрака он засобирался уходить.
- Нет, прогуляюсь. Скучно дома сидеть.
И опять он на этом мосту, и опять смотрит с головокружительной высоты на мостовую внизу, которую сквозь туман еле видно, мысленно слышит вой сирены скорой помощи, видит себя окровавленного на носилках...
День сменялся днём, а туман всё стоял над городом, как некий надзиратель, всех держа под контролем и властью. Казалось, что он, как одушевлённое огромное существо, смотрит зорким злым взглядом прямо в душу и хочет что-то отнять; отнять последнее и неотъемлемое. Каждый день, как запрограммированный, Клаус совершал прогулку по одному и тому же маршруту. Туман в его душе и туман снаружи давили его с двух сторон, выжимая из него жизнь или его выжимая из жизни. И не было никого, кто бы был в состоянии защитить его, встав между им и туманом. Попытки людей были беспомощны, а Того, Кто действительно мог бы ему помочь, Клаус не знал. Он слышал о Нём, но Он был для Клауса далёким, расплывчатым понятием. А чтоб просто воззвать к Нему и сказать: «Если Ты есть, помоги мне!», на это у Клауса не было веры.
- Клаус, сегодня Биргит повезёт меня в магазин в центр. Может, с нами поедешь? - как -то после завтрака спросила мама, видя, что он опять собирается уходить.
- Да, поеду... - каким-то отсутствующим тоном ответил Клаус.
- Тебе плохо? - озабоченно спросила она.
- А?... Нет! Во сколько она приедет?
- Да вот уже должна подъехать. Так, пять евро приготовить ей за проезд... Она же использует момент, пока у неё мигрени нет, а то если приступ начнётся...
Раздался звонок в дверь: Биргит была уже здесь. Строгая и неприветливая, полная, с распущенными засаленными волосами, она совсем не располагала к себе.
- Ну что? Готовы? - бросив косой взгляд на Клауса, спросила она. - Машина у дороги, за домом.
Все отправились к машине; Биргит опять покосилась на Клауса: странный он какой-то сегодня, только не понятно, что именно в нём странно... «Ах, он всю жизнь странный!» - подумала она наконец и дала по газам. Её косой взгляд, конечно же, не ускользнул от Клауса, и то, что машина нервно дёрнулась с места, всё это только подхлестнуло в нём новую волну отчаяния. «Сегодня! Это будет сегодня!» - подумал он так решительно, как-будто проговорил это вслух, и испугался. Но убедившись, что ему это только показалось, он откинулся на спинку сиденья и стал смотреть в окно.
Когда они подъехали к магазину, Клаус сказал:
- Я пойду, погуляю; не хочу в магазин...
- Через час подходи, мы будем готовы. Часы есть? - строго спросила Биргит.
- Есть... - ответил Клаус и посмотрел ещё раз на маму. Она, улыбаясь, выходила из машины, затем проверила, всё ли взяла с собой, в кармане ли ключ, и совсем не заметила этого взгляда сына. Взяв под руку Биргит, она пошла с ней к магазину. Но вдруг она оглянулась и, увидев, что Клаус смотрит им в след, засмеялась и помахала ему рукой. Тревожное чувство, слегка кольнувшее её сердце, она отогнала своим оптимистичным отношением к жизни.
Когда Клаус подходил к мосту, мысленно его уже не было в живых. Он много дней подряд убивал себя здесь. С остекленелыми глазами и сморщенным, как от боли, лицом он прошёл от одного конца моста в другой.
- Молодой человек, Вам плохо? Может, Вам помочь? - спросила пожилая женщина, шедшая ему навстречу. Он её не слышал: в его воображении возникали один за другим образы то Иванки, то Олафа, то адвоката, то раздосадованных сестёр. Все они что-то возмущённо кричали, кружили вокруг него и толкали, толкали... И казалось, что на всей земле нет ни малейшего клочка, где можно было бы укрыться от них!... Женщина пошла дальше, не получив ответа. В такой пасмурный серый день машин было мало, люди появлялись редко. Клаус развернулся и пошёл обратно по мосту, приближаясь к его середине. Кто-то ещё кроме той женщины появился на другом конце моста. Пальцы Клауса начали судорожно расстёгивать пуговицы. «Он может схватить меня за пальто!» - и буквально сдёрнул его с себя; оно, как-будто застонав, упало на мост. Какая-то сила перекинула Клауса через высокие перила и он, летя с моста на мостовую внизу, слышал, как в панике кричало несколько голосов. Но один, до боли родной, кричал громче всех: «Папа! Папочка!»... Кто-то жестоко ударил его булыжником в лицо, и он отходящим сознание понял, что случилось что-то страшное и непоправимое. И что случилось это именно с ним...
Туман простоял над городом ещё семь дней. Когда он рассеялся, и солнечные лучи стали ревностно осматривать каждый уголок на земле, освещая и согревая собою всё, что им попадалось, один из них осторожно проник сквозь стекло одного окна, упал на пыльный лист бумаги, лежавший между кроватью и стеной и высветил слова:
«Где выход из кольца тумана?
Я выйду и не возвращусь!»
Похоронили Клауса, по его желанию, на кладбищенской поляне без надгробного камня, без памятной таблички. Его как-будто и не было... Даже его мама не знает, куда возложить ему цветы...
А в городской газете появилось траурное объявление сестёр Клауса с выразительным эпиграфом «Почему?», в который они вложили неописуемую боль о неожиданной кончине дорогого и близкого человека...
2011 г.