6 сентября 1976 года возле Ереванского водохранилища сошёл с трассы троллейбус битком набитый людьми, рухнул в воду и затонул на глубину десять метров. По просто невероятной счастливой случайности в этот момент делал пробежку по берегу чемпион мира по подводному плаванию Шаварш Карапетян. Он тут же нырнул в воду, при нулевой видимости разбил ногами заднее окно троллейбуса и вытащил 46 пассажиров из 92. Тело Карапетяна было изрезано осколками разбитого окна. После спасательных работ Шаварш тяжело заболел пневмонией и его самого пришлось спасать. Осложнение, температура – сорок, пролежал в больнице полтора месяца и надолго выбыл из спорта.
Не помню, сколько, то ли один, то ли всего лишь два человека из числа спасённых людей приходили в больницу к своему спасителю. Проведать как он сам то теперь. Шаварш не обижался, он горевал о том, что сорок седьмым был не человек, а большая подушка. Уже обессиленный он вытащил её в самый последний сорок седьмой заплыв. Она снилась ему ночами. Он мог спасти ещё одну жизнь, а та подушка помешала.
Журналистов и их читателей тронуло не только это. Они возмущались поведением спасённых людей. Читатели тоже возмущались, не задумываясь о том, а как бы они сами повели себя на их месте. Те пассажиры были обыкновенными советскими людьми и ничем от других не отличались. Пытаюсь это теперь себе мысленно представить. Советское время. За меня отвечает государство, оно за меня думает и всё за меня решает. И вот в этом государстве, чиновники допустили головотяпство и троллейбус вместе с людьми затонул в водохранилище. Всё было хорошо, был здорово и прекрасно. Теперь мне плохо. Чуть не утонул. Гады!
Советский менталитет в капиталистическом обществе резко бросался в глаза тем, кто о нём не имел никакого представления. Особенно отчётливо это можно было проследить по поведению российских немцев, переселившихся на родину своих предков в Германию. Переход из социализма в капитализм произошёл у них не в течение двадцати лет, а в течение суток.
Моментально перестроить своё сознание к новым социальным условиям невозможно. То, что раньше воспринималось как немного досадная обыденность, стало непростительным отклонением от общепринятых правил.
Поведение наших людей в Германии в первые годы вызывало у местных граждан смех, удивление, восхищение и негодование. Больше всех удивлялись и восхищались нами пасторы. Они завидовали белой завистью нам и нашим взаимоотношениям – человек человеку друг, товарищ и брат. Друзья, товарищи и братья могли заявиться тебе в гости в любое время суток в любом количестве и места в квартире всем хватало. Местные прихожане такие визиты обговаривают загодя, толпами по гостям не ходят. Пасторы проповедовали любовь к ближнему, но их любовь была не сродни нашей. Хотя наши люди в большинстве своём были атеистами, к христианской морали они были намного ближе местных верующих христиан.
Это в плане товарищества и братства. А в другом плане как? Повара в переселенческих лагерях возмущались тем, что наши люди брали со шведского стола в два, в три раза больше, чем могли съесть и выкидывали объедки в мусорный бак.
В первые дни наши люди заходили на ягодные поля и без спроса рвали клубнику. Зайти в чужой палисадник им в ум не приходило, это ж воровство! Зайти на чужое поле и сделать то же самое – это не воровство. Там же клубники много! Если много, то можно. Даже нужно.
Городское коммунальное хозяйство не могло понять почему наши люди протоптали по всему городу на газонах целую сеть тропинок. По ним не только ходили, но ездили на велосипедах. Им, работникам городского коммунального хозяйства, глупым, ведь не понять было, что самое короткое расстояние между двумя точками – это прямая, а не ломаная линия.
Наши не привыкли обходить острые углы и срезали их на своём пути, где бы это ни было. Все дороги ведут в Рим, а тропинки в «русский двор». Первыми торила дорогу ребятня. Если в живой изгороди появлялась дыра, то туда, сокращая свой путь, устремлялись вслед за детьми и взрослые.
Я видел, как наши соседи, из местных горожан, засаживали саженцами такой лаз в живой изгороди. Тут как раз идут из магазина двое наших с сетками. Остановились перед дырой как вкопанные и уставились на неё как баран на новые ворота. Вчера был проём, за проёмом дом, тот самый куда им надо и вдруг такое препятствие. Немцы! С лопатами!!! Была возможность поздороваться и спросить, как дела, постоять, похвалить за работу и заботу, дойти до конца изгороди, обогнуть её и пойти к своему дому, где делать всё равно нечего. Времени то уйма, куда торопимся, люди?! Всё произошло по-иному. Те двое смутились, ни здравствуйте, ни до свидания, отошли пару метров в сторону и, не щадя своей одежды, продрались через колючий кустарник к своему дому. Сократили путь метров аж на сорок.
Представляю какой мороз прошёл по шкуре в тот момент у наших соседей. После саженцев была перед той зелёной изгородью простая сетка, потом была колючая проволока, но всё это не сломило упорства наших переселенцев. Ведь дураку же понятно, что по прямой идти короче, но соседи наши этого так и не сумели понять.
Они всё же нашли верное решение. Рассчитали в каком метре от края зелёной изгороди новосёлам из Сибири и Казахстана уже не захочется продираться через эту изгородь, и они всё же обойдут её. До того места, и ни дальше, они воздвигли солидный деревянный забор из дубовых штакетин, которые привинтили крепкими болтами.
Город целый месяц готовится к сочельнику, а русский двор к Новому году. Пиротехнику наши люди запасали в первые годы пораньше, так что фейерверки полыхали уже в начале декабря. Взрывы гремели не только во дворе, но даже в подъездах. Уронит какая-нибудь хозяйка с перепугу чашку на кухне, откроются двери на всех этажах, кто-нибудь покроет обормотов отборным русским матом, часа на три всё стихнет, но потом начнётся снова. Неудержимый декабрьский зуд одолевал в это время подростков. Мужики грозились надавать по соплям, а женщины позвонить в полицию, но дальше этих угроз дело ни разу не доходило. В результате все почтовые ящики уже были изувечены, лестничные площадки стали напоминать сибирское общежитие.
Весной подростки построили из отбросов прямо у прогулочной дорожки страшного вида балаган и ночами жгли перед ним всё, что горит. Отдыхающие в страхе шарахались от этой хижины дяди Тома и полгода обходили то место стороной. Более ужасное поведение наших хулиганов было на кладбище. Там никто из наших ещё не лежал. Взрослые туда не заходили и понятия не имели о том, что малышня там творит.
Горожан также шокировало наше отношение к их подаркам. Чего только нам не дарили: резную мебель из красного дерева, старые, но ещё целые кожаные диваны, дубовые кресла, мраморные столы, велосипеды… Когда наши люди немного обжились, всё это полетело в мусорную кучу. Приехала пресс-машина, пережевала всю кучу в крошку, спрессовала и увезла. Можно бы было передарить другим нуждающимся, если уж самим разонравилось, но для этого нужны усилия какие-то. Надо же узнать кто нуждается или подать объявление в газету, а зачем?
Волонтёры удивлялись тому, что никто, ни один из нас, не спросил откуда новая обувь и новая одежда, которую можно было получить со склада бесплатно. Эти подарки ведь не с неба не упали. Их подарил нам Рабочий Самаритянский Союз Германии. Рабочие свои кровные отстегнули для нас. Мы же даже не поинтересовались тем, кто это сделал и кому мы должны были сказать спасибо.
Меня такое поведение моих земляков задевало профессионально. Профессия советского педагога заключалась в обучении и воспитании коммунистического мировоззрения. Младших не обижай, старших уважай, будь непримирим с пьянством и воровством. Родители регулярно обмывали получку и аванс, уносили с производства всё, что плохо лежит и не считали это воровством. Школьникам трудно было ориентироваться в выборе своего мировоззрения. Они обязаны были любить своих родителей и в то же время осуждать их поведение.
Волею случая мне довелось в Германии пять лет проработать руководителем интеграционных проектов. Моими подопечными были наши дети, подростки и молодёжь. Я сам составлял план работы, сам рассчитывал бюджет и сам подбирал контингент. Бюджет инвестировало федеральное правительство Германии и спонсоры. Основной формой интеграционной работы я выбрал детский туризм и краеведение. Мне доверили дело, которое мне нравилось и которое знаю. Немногим моим бывшим коллегам подвалило такое счастье. По всей Германии такую работу получили всего лишь двенадцать человек.
Во походах и экскурсиях дети и подростки были много дней у меня на глазах. Я мог наблюдать как они ведут себя в своей компании, на улицах села, на улицах города, и на природе, причём не час от часу, а постоянно, круглосуточно. Такой возможности у родителей нет. Они не знают, как ведут себя дети вне семьи. Перед походами и экскурсиями местные немецкие родители спрашивали меня о том, кто платит за проезд, за проживание, за питание. Наши никогда. После походов местные спрашивали меня каково мне с их чадом было. Хватило ли мне денег. Наши об этом не спрашивали никогда.
В этом были и плюсы. Мне не надо было ждать разрешения родителей, дети сами решали принимать участие в походе или не принимать. Немецкие коллеги обговаривают такие мероприятия за полгода.
Однажды я пожаловался своей немецкой коллеге, на немецкий менталитет. Не понимаю их. Она сказала, что нас она тоже не понимает. Познакомилась в горсовете с российской переселенкой. Ей положено было пособие в размере 1000 евро. Чиновник не выдал ей какую-то справку. Коллега решила помочь нашей женщине. Целый месяц вела тяжбу с горсоветом. Через полгода встречает ту женщину, спрашивает как у неё идут дела. Вдруг узнаёт, что ту тысячу ей всё-таки выдали. «Я же ведь бесплатно всё это делала. Не сказала спасибо, ладно, бог с ней, но хоть бы уведомила меня, что я не зря старалась.»
В советское время привыкли, что чиновник просто обязан о тебе беспокоиться. Это его работа. Я же тоже работаю и что мне каждый час кто-то должен спасибо говорить?
26 лет живу в Германии. Пять раз побывал на море, почти каждое лето проводил на Алтае. Изменения в Германии и в России вижу каждый год. Могу сравнивать. Об этом меня земляки не спрашивают. Они лучше меня знают, что в Германии происходит, хотя там ни разу не бывали. Кстати, много немцев пытаются мне объяснить что происходит в России, хотя сами в России ни разу не были.
Советский менталитет сложился на основе русского. Ментальные особенности русского народа учитываются "нашими партнёрами" в их агрессивной войне против России.
Умом Россию не понять, аршином не измерить. Эта поговорка устарела. Россию измерили до миллиметра. Всю. До людей ещё не дошло, что военными психологами до миллиметра измерена не только территория России, но русский менталитет. ОНИ там знают, как в какое время надо надавить на самое больное место, чтобы получить тот результат, который ОНИ запланировали. Знают какая будет у общества реакция и что за этим последует.
Простой пример. Моё советское детство прошло в атмосфере полной свободы и безнадзорности. Во время ледохода мы плавали на льдинах, зимой на горе сооружали трамплины, с которых опасно было прыгать, летом учились плавать в протоке где глубина была с ручками. Родители доверяли нашему инстинкту самосохранения и мальчишечьему кодексу чести. Морду могли набить честно. Морду могли набить нечестно.
Судьями были тоже свои пацаны. Мы их не выбирали. Кумиром становился самый сильный и самый честный. С него мы брали пример. Родителям в ум не приходило, что найдётся в деревне какой-нибудь взрослый человек и будет целенаправленно развращать наше мальчишечье братство. Такое себе представить невозможно было, потому что таких вредителей не было. А если бы они появились, то самого первого бы прогнали бы из села.
В век интернета такое возможно. Достаточно просмотреть на политические демонстрации, в которых участвуют подростки. Несут плакаты со смешными названиями: «Путин, верни нам наши деньги!» Откуда у девятиклассника деньги? Как мог Путин их у него отобрать? «Путин уходи! У нас нет выбора!» Какой может быть выбор у девятиклассника? Всего два варианта: идти в школу или не идти.
Это всего лишь один пример антироссийской агрессии, которая разрушает сложишиеся в народе устои.
И в России, и в Германии взрослые считают, что молодое поколение тупеет. Если они не знают того, что знаем мы, то это не значит, что мы были умнее их. Были бы умными, не превратили бы россияне в России почти все государственные строения в руины, а немцы в Германии не назначили бы министром обороны женщину гинеколога.
Летом 2018 года мои немецкие внучки, им по пятнадцать лет было, поехали с нами в гости к своим российским двоюродным сёстрам. Побывали в степи и в горах, в городах и сёлах, сплавлялись по Катуни на рафтах. Вернулись домой полные впечатлений. Разочаровали своих одноклассниц тем, что не встречали медведей на улицах, что супермаркет в Новосибирске в три раза больше тех, которые они видели в Германии. И вот тогда девчата задали моим внучкам вопрос, который мне за 26 лет никто ни разу в России не задавал. Меня поразил вопрос, также как и ответ моей внучки Изабели.
Вопрос: «Что тебе бросилось в глаза такого, чего в Германии нет нигде, ну просто быть не может?
Ответ: Представляете, стою в душе, намылила голову, вдруг кончилась вода. Она кончилась из-за коня. Да, да, из-за коня, не шучу. Хозяин привязал его к водопроводной трубе возле водонапорной башни. Конь потянулся к траве, которую ещё не съел и разорвал водопровод. До речки далеко, да и с намыленной головой я бы не пошла по улице. Пришлось ждать пока найдут сантехника, пока сантехник найдёт всё, что нужно и не направит водопровод.