Письмо для товарищев. С фронту. Читни, однако, и ты, ты же ведь тоже товарищ... Будь хоть бы ты и суровых моих дней только подруга, таки же один же хрен – Товарищ, и знамо читни... Звиняюсь если таки не очень суровых дней. Ну, и на всякий случай, есчо и еще раз извиняюсь (там далее и будет видно за что).
Скрипач, я тебя полюбил и я тебя научу (Кин-дза-дза).
И я вам сейчас подскажу тоже, бо и я ж влюбленн в вас, и ужо давно, а уже вы потом сами как ни будь.... в «плюку» эту играйте(сь)... – Это моё здесь заднее слово (оттуда же).
Итак, сперва малость о «перевертышах», «передергиваниях» и о подменах. – Доложу сразу, я этим делом неблагодарным не занимаюсь, как и не пробовал даже. Всяк по идейным, видимо, соображениям... да и не умею, собственно. (когда б умел – давно б передернул). И даже не представляю чего это такое, и как заниматься делами такими. Но, уже когда я говорить затеваю о страхе, то СТРАХ мне и нужно чтоб собеседник увидел, то есть сам предмет разговора. И один, например мышей боится, другой высоты, а третий тараканов. То я и упоминаю об этих делах, только совсем не для того, чтобы уйти в сторону насекомых или в иную сторону, но лишь дабы обнаружить искомое в непонимающем собеседнике. То есть предмет (страх) на рассмотрение вынести. – Докопаться до него, разлюбезного. Одна барышня, например, никак не могла понять как это можно тараканов бояться. Она их и руками давит, и ногами их давит, и вообще выказывает к ним полнейшее пренебрежение; то есть не к ним, разумеется, а к чувствам страха, брезгливости и тому подобным чувствам по отношению к жучкам этим милейшим. Однако мышей она боится просто неимоверно, панически, категорически, ярко и до чуть ли не потери сознания, при том даже и мертвых, а толи мертвых мышей даже еще и в большей степени. И вот я когда о страхе с ней говорить пробовал, а она не понимала никак, то я про мышей и упоминал. – Как это так, - заявляла она, - как это возможно, тараканов бояться?! – Вот, - говорю, - это же самое, только по отношению к тараканам многие люди и испытывают. – Поняла что ли? – Думаю, что не поняла, но это её уже дело. А я передергивал? Я о мышах говорил, иль тараканах? – Нет же, я страх в ней искал. Объяснял ей, как это, что это такое – бояться... А страх в большинстве случаев может быть и вовсе неосознанным, подсознательным, логикой не объясняемым... Ну, да флаг ему, ей, и мышам с тараканами в руки. Мы ведь о словах здесь. Дык не о флагах же. Итак, о словах.
Да хоть бы за ради вот такого сочетания слов: Вначале было СЛОВО.... – уже и стоило бы относиться к этому слову внимательней, с уважением, с трепетом, со любовью. Слова же – это слово во множественном только числе. Слово есть – смысл, или объяснение смысла и всего чего угодно. И ты в словах своих (и не своих) варишься, живешь в них, состоишь из них. Как состоишь из материи, которая приходит в тебя из пищи материальной. Так же и любые знания, разумения, образы мыслительные приходят, усваиваются и остаются внутри тебя, создавая твое тело тонкое, т.е. образное, мыслительное, небесное, если угодно. Где небесное – это значит не земное, не телесное, не материальное. Именно же «небесное», если «СЛОВУ» верить.... А если не верить ему, то чему еще верить-то? И вот если ты кушаешь яд, например, то тело твое им отравится сразу или чуть позже. И ты будешь блевать, страдать, мучиться или умрешь даже, ибо яд не сочетается с твоим физическим телом... а толи лишь тело с ядом*. Яд телу вреден, противопоказан, он его разрушает, уничтожает, делает слабей и немощней. Яды разные, одни разом и наверняка; Другие накапливаются и убивают лишь потихонечку, но по мере накопления критической массы ядовитость свою сильно усиливают. – Это касается ядов физических, вредность коих очевидна, и споров с вопросами не вызывает. Таки передернем теперь это же «одеяло» на то, на иное, на то чем мы «питаемся» по части пищи «небесной».
Но, отвлекусь еще малость. Есть игра такая «камень-бумага-ножницы» называется. Так вот – все эти три слова – это слова (однако!). В игре они взаимоисключающие, где каждое следующее как бы преобладает над предыдущим... Не слово, конечно, но смысл, значение этих слов. Так вот – слово любое может быть и камнем и ножницами и бумагой. А коли так, то от чего же нельзя и заколоть этим словом, и убить этим словом, и если угодно в слово это чегось завернуть.
Но заберем из сего обсказанного за эту игру только «камень» и «завернуть». Камень – пусть это смысл будет сказанного, суть. А бумага – это множество слов, которыми я всю эту суть объясняю. И вот одни говорят, что сильно много такой бумаги я трачу, много воды я здесь лью, что непонятно тут многое (многим, мол, твердовата бумага, или не так приятна для глаза их чувственного) – и это здорово. А бумага же она будучи одинаковой, т.е. одной и той же для всех читающих (все же читают именно одно и то же), будет совершенно же разной для всех. Ведь же люди все разные (тут я думаю, что в этой части все же не удивил никого) и чувствительность ко «бумаге» у всех тоже разная. И у каждого свое, индивидуальное восприятие одних и тех же слов, и даже словосочетаний (шутк.). Скажу больше – кто-то и вовсе этих слов не поймет, ни одного! Тот зловредный (хотя возможно и наипридобрейший) чужестранец не владеющий языком этим. И он этот язык не поймет... А вот ты сидишь, и ты его понимаешь. Еще точней - можешь понять, но поймешь ли – это сугубо дело твоё. Тут уже я ничего не могу с этим поделать, как и с тем чужестранцем несчастно-счастливым. Я говорю, а уже решать-то тебе. – Ощущаешь ли как я заворачиваю свои мысли? – Под какой камень водицу проливаю? И понимаешь ли смысл «камня», т.е. куда я клоню? Куда теперь этот камень? Куда он летит? Летит ли? В кого? Должон ли лететь? И вообще есть ли в «бумаге» сей, камень? (в бумаге сей, камень... или в бумаге, сей камень – одно и то же вроде бы.... а «камень» меняется... а тут и не слово даже, а только разрыв между словами меняет все до аж основания!!!) – вот, что язык делать умеет! – А не только то, чтобы то есть блюда лизать (спроси у любого из лизоблюдов) (эт тоже здесь шутк. – так-то вообще-то шутить я дружно горазд, то есть любитель бойкий, но сие не есть нехорошо, так думаю). Ну, да ладно, оставим им ихние блюда, пусть лижут, коли уже они любители. Так, дабы было понятней еще лучше, еще устойчивей я ешо вот чего тебе расскажу.
Вот получаешь ты какой-нить подарок, пусть новогодний, и кто бы не подарил тебе этот подарок, он будет или хорошим, или не очень буйно хорошим. Пусть это камень и будет. – Смешно что ли? - Подарок и камень...? – Ну, вот, я так и знал, что снова будет смешно.... - Смейся. Однако, камень может быть и алмазом... – Такой, знаешь ли, совершенно никчемный, как и многие камни, но... дорогой, сука*, подарочек. Но дело не в камне. Я за другое здесь. И я здесь за то, как этот подарок украшен. Он либо в красивой упаковке содержится, коробченке такой с бархату краснага. Либо в газете потертой старательно и аккуратно, с следами нехорошо пахнущими от совершенно естественного применения – размазывания довна обо задницу (шутк. пусть будет только по йагодицам). Да, каюсь, перегнул малость, но таки для того только, чтобы ты разглядеть сумел ситуёвину эту. Разглядел то, что во мирной жизни глаз твой не видит, при том давненько уже, т.к. привык к таким же точно «оберткам» «газетным», как и привык язык твой в такие же «газеты» «тертые» каменья оборачивать.
Отвлечение очередное (всего несколько, наиболее распространенных термина):
Плять – слово ругательное, обозначающее крайне распущенное в половом ракурсе, низкое и низменное существо, хотя и обычно женского рода.
Гуй – половой член, только грязный, ругательный, оскорбительный, пошлый... потому хоть бы, что сам половой член таковым не является, ибо и делать этого он не умеет просто.
3,14зда – кроме полового органа всё самое грязное, гадкое, пошлое и противное, коим сам обозначаемый орган быть тоже никак не может.
Й-оп твою мать – если и имел половую связь с твоей матерью, то, все же таки лишь с целью оскорбления её в самой грязной, унижающей, унизительной и уничтожающей форме... Надругался над ней с помощью гуя, конечно.
Й-обанаврот – примерно то же самое только в отношении не матери, а всего вообще, или просто так... для «украшения», т.е. не интим, секс или нечто из этой области, но лишь грязное и унизительное, оскорбительное и ругательное... с целью унизить, оскорбить, употребить гуй в лучшем виде.
**Сука – слово хотя и цензурное, но применяют-то его, уже никак не в смысле, чтобы обозначить присутствие собаки определенного толку... Но, только лишь для «связки» (вязки этой суки), и с целью приукрашивания во все соответствующие цвета... хотя в основном только коричневые такие тона, то есть опять же – вонючие только, дурно воняющие, гнилые, тухлые. Например: Я, сука, пошел нагуй, в.... кино.... Ты где, сука, ходишь? Ты где, сука, плять, ходишь? – Где ты сука-плять-на-гуй, ходишь? – Где ты сука-плять-на-гуй-йопанаврот, ходишь?
Правда же на много красивей заворачивается? – Вместо примитивнейших: «я в кино пошел», или «ты где?», «ты где?- я сильно взволнован». (я очень сильно взволнован и негодую). А тут так «коричнево» я, глять, сука, нагуй, йопанаврот, йоптваюмать, и весь гиздец!»
-Ну, что каково? Понятно? Не понятно? Не очень понятно? – А ведь это только самые распространенные упаковочные материалы, в кои быки (быдло) обычно заворачивают свои «камни», многие из которых сами по себе являются вполне нормальными (и быками и камнями). А теперя, дорогие друзья, и уважаемые старушки, думайте сами... решайте сами – иметь или не иметь. Теперь вы знаете это. Хотя и раньше вы это знали тоже. Но, думайте, чьёрт побъери вас, и, верую я, вы должны таки додуматься...
Мои же наблюдения над этим всем: И я не замечал этого... этого «тут рыбу заворачивали»... хотя там далеко не рыбу заворачивали, но дерьмо круто дерьмовое. Однако, когда долго сидишь на «очке» то и принюхиваешься что ли... и так сильно в глаз уже не бросается эта вонь... (или «своё «давно» не пахнет – народная мудрость). Однако, выйдя из сортира, и проветрясь хоть бы малость вонь «толчка» ощущаешь уже издалека, при лишь приближении к оному. Так вот – наблюдения мои в этой части эти наблюдения лишь подтверждают.
И тут решайте сами, толи вариться далее в этом... А толи вариться не в этом, без этого.
То есть об том я, вкратце, что яды вкушать не советую более и далее.
Такие-то, братцы мои, дела. Или, - такие-то, братцы, дела мои...
А что есть реплики такие, что, мол, дескать, нельзя иной раз без этого... И на то есть удивительнейший в плане доходчивости своей ответ – слова, сказанные одним великим товарищем, ТрОфимом, вот они: Ощути разницу, брат, между посрать и обосраться!!!! И ведь же разница есть таки! Такшта жить теперь советую с этими мыслями, не то и в самделе второе только и будет возможно.
На сем письмец сей к вам буду заканчивать. Аки обычно, желаю усим крепчайшего и несгибаемого! (и в особенности же, конечно, несгибаемого). С теплым поклоном всех обнимаючи, горячий собственный и бодрый шлю вам физкультпривет.
Пы. Сы. О передергиваниях и подмене.
Тут же вона оно дело какое, Леня. Правило, оно тем же и хорошо, что действует во всех случаях, акромя исключительных. Но и еще лучше, когда и без таковых. Вот пример простой такого утверждения: Убивать человека нельзя. Вообще никак и никогда. И если убивают человека, то это нехорошо. И даже тогда это нехорошо, когда человек того заслуживает, и если не убить такого, то и еще большее «нехорошо» сделается. Так вот бОльшее нехорошо – это, конечно, больше нехорошо, чем меньше «нехорошо». Только же один хрен (а толи и не один даже) нехорошо от этого в хорошее никогда превратиться не сможет. Тем, однако ж и нехорош тот же аборт. – Все совершенно ясно с ним и вполне очевидно – нехорошо это. И вот же сегодня, (статистика так говорит) – на сотню родов около сорока абортов в России. – Вот, ты понимаешь, какая хреновина. И когда мы говорим об убийстве или абортах, или еще каком ни будь виде убийств, при самообороне ли, при предотвращении ли акта террористического – это не передергивания и подмены, а это все и есть убийства. И это нехорошо. Подмена же, на мой взгляд, это когда виноватый один, а наказывать норовят другого. И передергивание – это тоже чтой-то не хорошее. Вот так думаю.
* Или вот точно так же и яд действует. Всегда и так только – это правило, аксиома. И как яд физический действует на все физическое, так же и яд не физический действует на не физическое. А, полагаю, не секрет ни для кого, что душа и тело в нас неразрывно связаны (до определенного момента) и собственно взаимодейтсвуют. И отравляя тело тонкое (переживаниями ли, злобой, словом матерным) мы убиваем и тело не тонкое... Только оно чутка более бронебойное что ли, особенно же у некоторых. Но, если душу отравить, то и тело умрет тоже. Как и наоборот, если умерщвить человека, то и душа в нем жить сразу ж откажется. – Эт, брат, кибернетикы... (шутк.), а это тебе не фухЫ-мухрЫ какие ни будь.
Ну, и последнее уже в тему. Товарищ тут спрашивает, боевой мой товарищ тоже один. – От чего же, - он вопрошает так, - с фронту-то письмо, с какого-такого со фронту? - Дык, а с такого фронту, - это я так ему и отвечаю тогда, - что давно уже фронт у нас тута... во месте этом, во плане во этом... на небе на этом. За то битва убойная (в которой человеков во нас убивают, и что нехорошо, как и ты наверняка уже догадался) чтобы не то на небе быть нам и жить с этим далее. Не то же, - во недра земельные кануть. Где, как известно, жить душе совсем неположено. Ибо же место ея на небе, во мире ином... Где слов «крепких», как и вони адской, вонючей и гадкой нет, как и не было... – Вот так, - говорю я тому товарищу. И линия фронта того аккурат происходит по самоей середине по нашей, по каждого из нас середине, где-то промеж души и тела каждого... А толи и внутри только души этой, словом – всё это там, внутри нас... Внутри каждого.
П.С. № 2.
Однако, Бог, мать, ребятенок маленький (желательно собственный или просто очень хорошенький) – все это обычно из области чистого, хорошего, доброго, незапятнанного, любимого и ко маранию не предназначенного, т.е. неприкосновенного. А ни какие-то это разные и совершенно далекие слова, смыслы и термины (камни). Так вот об чем это я. (это об чем это я? – шутк.). Это к тому я, что как ты ни крути, говоря о том, что в некоторых случаях слова гнилые не так уже и гнилые, а то и даже вовсе здоровые, то есть нормальные, сие не так. И вот, дабы рассеять эти иллюзии, - спробуй в этом случае и произносить их пред обозначенными выше категориями слушателей. А именно пред добром незапятнанным, т.е. пред ориентиром, символом даже этого добра, чистоты, неприкосновенности. И вот на фоне этого, истинного, и высветится истинная природа (коричневость) множества слов этих крепких, гадких, воняющих, тухлых, а проще – гнилых. Так в месте отхожем трудно представить, что воздух тот чем-то испортить можно. А с свежим воздухом тут наоборот всё – сделать это очень легко. Взял..., пукнул даже маленечко... и испортил, т.е. здесь наиболее заметно таковое действие.
– Такие дела.
01-07,09,19