В двадцатом веке свой итог.
События в нём - чередою,
Пусть, что-то смог я и не смог,
Всё это он унёс с собою…
Родился в городе Чите,
Ходить учился в Ленинграде.
Отец военный и везде
Свой уголок был как награда.
Потом Воронеж, финский дом,
Второй этаж под самой крышей.
Тот шум дождя и балок стон
Мне до сих пор сквозь время слышен.
Дитё. Шалун я был всегда.
Мать позже вот, что вспоминала:
Ей грудь прикусывал слегка,
Ведь просто есть мне было мало.
Потом за мамой наблюдал
И щурил хитрые глазёнки.
Реакцию от мамы ждал,
Прижав к груди свои губёнки.
Не проходило даже дня,
Без шуток покусаться.
Хоть мама шлёпала меня,
Не мог потом нахохотаться.
И начав я ходить когда,
То на себе узнал о шишках.
Не знали памперсов тогда,
И были мокрыми штанишки.
Как надо писать на горшок,
Мать объяснить пыталась действо.
Я попытался, но не смог,
Мужское в руки взяв «хозяйство».
Мной перепутан был черёд,
Я дул, но не туда с излишком.
Ведь надо было наперёд
Хотя бы, приспустить штанишки.
Стал первым - коммунальный мир,
В нём люди жили очень просто.
Дом финский был из трёх квартир,
В которых был желанным гостем.
Всегда давали сладкий чай,
И гоголь-моголь с чёрным хлебом,
А что-то слаще я не чаял
Увидеть под тогдашним небом,..
На общей кухне - аромат.
О вафлях мы тогда не знали.
И угостить сосед был рад.
Что будет после, ведь не знали...
А мой поступок был не лучш,
Я в дверь соседскую шмыгнул,
И в ней внутри торчащий ключ,
Вокруг два раза повернул.
Там были вафли, хрумкал вновь,
В замке жильцы вращали надфиль.
- Пожалуйста, открой нам, Вов! -
В ответ услышали хруст вафель,
Но тихо стало вдруг затем,
Что думал можно угадать.
- Я как хюстящие все сем,
И двей откою вам тода…-