Первая встреча с...
«Ага, — вздохнул появившийся Таббиус, — вот я и здесь, но всё же по сю от меня сторону, то есть, по ту ото всех других. Не страшно, ведь может случиться с каждым из живущих и нет, да и случается каждый день. Поэтому не досадно и разницы большой нет, буду ли я писать (говорить) о Таббиусе, или как сам/сама Таббиус, или обращаясь к нему (к ней?)».
Таббиус оказывается на высоких качелях, крепко застывших в усыпанном звёздами пространстве; держась за холодные цепи, медленным маятником создаёт движение — всё вненаходящееся молчит и сосредоточенно ко всему безразлично, особенно к Таббиус. Девушка или, скорее, её набросок, тянется к тому, что находится за, и её глаза вспыхивают бирюзой и фуксией: вненаходящееся дрожит и рассыпается множеством сверкающих небесно-ночных осколков; они оседают на изумрудно ласковую траву огромного поля, но когда Таббиус делает первый шаг, трава превращается в клевер, Таббиус — в элегантно одетого мужчину. В небе — а оно появилось вместе с Клеверным Полем — серые, серо-белые и грязно-голубоватые мазки облаков: гуашью, толсто («довольно небрежно», — подмечает Таббиус); сквозь них периодически просвечивает солнцем Странный Циферблат, усыпанный веснушками незнакомых цифр, с тремя стрелками, вьющимися вокруг них.
«Так-так, — хмурится Таббиус, шагая по не заканчивающемуся для взгляда Полю, — и с Часами разберусь, только позже, если оно здесь, конечно, есть, а впрочем, есть конечно, ведь «раньше» появилось пусть только что, но уже, а я нахожусь в «сейчас». Хотя утверждать этого вовсе не смею, — Таббиус обеспокоенно перебил самого себя, — ведь я не могу разобраться ровным счётом ни в чём и ни в ком, а в себе — тем более; что же я тогда могу знать из той правды, что самая есть настоящая? Сейчас я лишь мысль о себе, а возможно даже, что-то гораздо мельче, потому что уже заключён в конкретное слово».
А Поле, казалось, росло словно напитанный летней добротою дождя гриб, а затем превратилось в ветер, и Таббиус вдруг оказался в объятиях зелёного сказочного Вихря, которому мог только покориться. Он был уже почти влюблён в его ласковый с ним танец, когда Вихрь докружил его до вершины голой скалы и на ней оставил, сам же унёсся дальше, вбирая в себя всё зелёное, что встречалось на его пути.
«Я опять одинок», — прошептал Таббиус, сел на камень и надолго растворился в созерцании каменной пустыни, которую оставило ему сбежавшее вихрем Клеверное Поле. Где-то далеко исполняли романс Рахманинова, но звуки добирались до Таббиуса хорошо до удивительного, поэтому он и сам решил застыть как можно острее, так, чтобы ненароком не пролетел какой-нибудь звук мимо его души.
29.06.2019
Вторая встреча. Соприкосновение
Я в тумане, и в клеточку разлинована моя мысль; столько жадности в кармане, а намерений разбросанных — больше в некоторое число раз. Много грёз, ясность глаз отнимающих, а впрочем, всё есть мечта и грёза, они наслаиваются друг на друга и создают реальность, ту самую, что у кого-то костью встаёт в горле, а у другого поёт счастья горлицей, а несчастному мне лишь временами является во снах. Да, Таббиус, да, такова она, в которую влюблён и с коей связан зелёной цепью и хрупкостью слова, что уже не ново, но и в старости своей требует постоянного слововысказывания и фразотворения — зачем, к примеру, это шаткое ритморифм сплетение? Но доказано ведь почти, что всё важно в равной степени, то есть обесценено и вознесено в-душе-поэтами до значительного. Так что, натурально, Таббиус, не грусти по людям — грусти по красоте: стоит того оно и не так мучительно глупо; скорее, трагично и немного трогательно, потому что тянешься к границе опыта общечеловеческого, но дай хоть вечность тебе, как бы не старался, не вышагнешь за убегающую черту мечты сбывающейся, потому что ожидания не оправдывались ещё никогда. Но жизнелетопись свою продолжай — она цепь велосипеда, рассекающего стремящееся пространство, а дорога — жизнь — странствие ради странствия, где буранствия поисков оправдания и приводят в движение механизм.
30.06.2019
Встреча №3. Продолжение
Поэтина разорвалась, и пришлось очнуться, вновь оказавшись на вершине Голой Горы. Музыка исчезла: видимо, перебралась в более далёкую даль Каменной Долины. Таббиус, скучая, убрала свои длинные волосы в косу: она заплелась в цвет недавно обструганного дерева, застигнутого сереюще холодными днями дождей, но Таббиус увидит это потом, как и свои весенне зелёные глаза, если успеет встретиться с отражением. А сейчас она вновь обратила внимание на Циферблат, застывший в сиянии на облачном полотне: символы на нём, как смогла она заметить, переместились, но вроде бы остались всё теми же, — большего она вывести не могла, так как по прежнему не понимала начертанного.
«Как же я хочу найти то Клеверное Поле, — встрепенулась она и обратилась птицей, взмыла на один порыв вверх, но тут же другая сила вернула её обратно, на камень и гору. — Даже если и найду его, не покинет ли оно меня снова? Что пытаться, и мучиться, и намеренно, быть может, глубоко страдать, если знаешь, какой маленькой, и, возможно, разочаровывающей будет заветная встреча? Не лучше ли остаться здесь, или спуститься в Долину, того найти, кто Рахманинова пел, попросить, чтобы тебе, горемычной, сыграли и спели ещё — ну, хотя бы разочек. И не нужно Поля... Да?»
А Гора рассыпалась и сказала, что нужно. Даже если для этого придётся перейти не один Хребет Времени, добавила она. Таббиус встала, стряхнула с себя сердитость возразившего до разрушения в пыль камня, и, посмотрев на вновь изменившийся Циферблат, направилась на поиски музыкантов.
30.06.2019
Встреча №4
Таббиус проснулась и обнаружила, что она, устроившись между корней огромного мёртвого дерева, задремала и пропустила в странствиях по стране Морфея вечер. Прозрачность неба мигала звёздами, теперь далёкими и похожими на мерцающий рис. Каменная долина холодом обдать не спешила, но ужасно хотелось есть (а если нет, разве помыслилось бы девушке подобное сравнение?), но вокруг была только накрытая безмолвием широта равнины, где даже деревья почти не встречались на пути, когда Таббиус бродила по ней днём в поисках музыкантов. Странный Циферблат не исчез, но заметно потускнел, а символы, постоянно на нём перемещавшиеся, как-то исказились: приглядевшись, Таббиус поняла, что то были уже не они, а их точные отражения. «Будто бы я смотрю в зеркально честную гладь озера», — с восхищением подумала Таббиус, и тут же её взгляд встретился с зеленью глаз собственного отражения. В следующую секунду они уже стремились навстречу друг другу, и не важно, кто тогда падал, а кто — взлетал; Таббиус, а быть может, только её зазеркальный двойник, погрузилась в холодную тьму озера и поспешила вынырнуть на поверхность. С высоты её по-прежнему снисходительно дарило светом звёзд и Циферблата небо, а вокруг озера теперь высился старый Лес. Таббиус с уважением разглядывала хвойных великанов, пока плыла к берегу. Почти около самого берега росли водяные цветы, в которых тонко сплелись и жили свет и мелодия. Девушка, было, потянулась к ним, но сердце сжала особая старая печаль, давно преследовавшая Таббиуса. «Как посмею я укоротить и без того краткое существование красоты?», — Таббиус, сдержав порыв, поплыл дальше. «Спасибо за соприкосновение с ней. Только вот и некому даже её выразить, эту мою благодарность...» Он выбрался на берег и сразу же продрог. На другой стороне озера что-то пленительно сияло и плели причудливый танец тени. Таббиус, завернувшись в найденное на берегу пончо, направился туда. Оглядываться он не стал, но свет печали пронзил его целиком. Он точно знал: цветы пропали.
30.06.2019
Встреча №5
Старик, закутанный в тёплое пончо, не спеша брёл по берегу озера, юркие жители вод которого охотились на мерцающие отражения-точки и изредка проглатывали даже целые созвездия. Подошва стариковских туфель заставляла ласково шуршать песок, окрашенный в непонятный цвет временем дня, «позволявшим себе небывалые иногда в этом плане вольности», — покачал головой идущий и осторожно дотронулся кончиком своего высохшего острого носа до заполненного светом костра пространства. Оно приветственно зашевелилось и, мерцая, втянуло в себя продрогшего старика, приглашая подойти поближе к затейливому очагу: вместо хвороста в нём горело Время, а рядом ютился задумчивый мальчик с серьёзным, по-детски сосредоточенным лицом. Старик опустился на землю с другой стороны костра и стал наблюдать за мальчиком. Мальчик смотрел на огонь и, если видел, что время его подходит к концу, подкидывал в пламя песочные часы, которых рядом с ним лежало довольно много — самых разных по размерам и на вид.
Старик, будто бы пробуя на вкус первые звуки, приветливо нарушил прижившийся в его мире покой тишины.
«Представились бы Вы, юноша».
Мальчик, не отрывая сосредоточенного взгляда от пламени, кивнул.
«Табби. А Вы, соответственно, Ус», — констатировал он, на что старик печально усмехнулся.
«Вроде бы и ищу я постоянно кого-то другого, — медленно пробормотал старик, — но сколько не блуждай по свету, постоянно буду натыкаться на одного тебя. Только должно ли мне быть от этого досадно, если каждый вынужден скитаться в ловушке, смастерённой по такому же принципу?..»
«...А эти встречи становятся всё приятнее, только с каждым разом грустней чуть-чуть, когда я как следует прогреваю у твоего костра свои не молодеющие кости», — заключил после долгого неторопливого монолога старик и рассмеялся тихо так и почти что счастливо.
«Скажи, так нашёл ли ты то Клеверное Поле?», — посмотрел на смеющегося старика мальчик, но тот лишь неопределённо кивнул, или покачал головой, — это было неясно, — оставив без ответа вопрос.
Мальчик вздохнул и подбросил в костёр парочку маленьких песочных часов. Искры вспыхнули и смешались со звёздами, заполнив пустоты, проеденные проворными обитателями озерных глубин. Табби протянул Усу пиалу с небесным рисом, в котором нашла свою последнюю обитель пара неосторожных рыб. Старик дотронулся до пиалы, и вот уже нет ни старика, ни мальчика: есть сидящий у самого обыкновенного костра странник, поглощающий самый обыкновенный ужин и — книгу, коих на свете много, только всех Таббиусу не перечитать.
1 июля 2019
Встреча №6. О книгах и мечтах
Таббиус закрыл книгу, уставшую от того, что её страницы так долго и небрежно изучали, и оказалось, что уже давно костёр потух, а на него самого хмуро взирает предутренняя пустота, привыкшая к одиночеству и, наверное, обеспокоенная присутствием его мысли. Он со сладкой усталостью потянулся и погрузился в журчание внутреннего монолога, который лился ясно и прозрачно под кромкой оцепенения в преддверии сна.
«Вот такая вот очередная будто бы незнакомая книга: я делаю первый шаг, второй, третий... а после энного количества шагов оказываюсь в поразительно знакомом пространстве, где даже двигаться можно на ощупь — и не упадёшь. Но я не разочаровываюсь, а упорно и с каким-то детским любопытством продолжаю исследовать его: кажется, и это не здесь стояло, а о том ещё не говорилось точно же так — и так далее, пока меня не вышвыривает наружу из этого сна наяву, который начинает таять в памяти, как только попадает в каталог воспоминаний. Кажется, я не боюсь забывать и уже стремлюсь делать это чуть ли не нарочно, а когда всё же вспоминаю, во вспышке озарения открывается, что совершаемое сейчас, в общем-то, уже не раз было, разве в другом созвездии черт, но всё же — произошло...
Но отсюда вопрос, который при осознании выведенного сейчас насущен и важен — зачем так жива моя давняя и противоречащая сегодняшним воззрениям мечта? Какую не напишешь книгу, в тело её всегда будет заложена одна песнь, древняя и пускай, что могучая и у каждого на свой лад, но всё же старая, как человеческий мир. Так зачем же тянуться мне туда, куда уже протянута не одна сотня и тысяча, быть может, ещё сильнее бьющихся сердец, мне, в душе исследователю и искателю нового, первооткрывателю, родившемуся так поздно? Не лучше ли теперь, пока не истекло моё земное время, отложить перо и направить инструмент — мой ум — на обтачивание того, что ещё живо, не ограничено сбруей теории и не в плену терминологических тенёт?
Только смог бы впасть я в такую дерзость — решить, что мне подвластно многое, как невольно подсказывает предыдущая мысль, и не оказаться разбитым напором действительности кувшином, вознамерившимся вместить в себя более ему положенного? О, ты знаешь, как на самом деле ты, Таббиус, слаб даже в том, что не стыдишься называть «движением по своему Пути», — куда тебе мечтать об иных дорогах, если на своём поприще ты жалок и, наверное, даже смешон, и не натурален, так как сам понимаешь это, и глуп? Слушай больше и верь тому, что о тебе говорят другие: когда по-настоящему уверуешь в их хвалы, потеряешь последнюю хворостинку, не дающую окончательно проглотить тебя болоту, имя которому Смирение и Обыденность. В прочем, дай ему насытить тобой свои топи, и оно в какой-то мере избавит тебя от привычных переживаний, погрузив в грёзу искусственного счастья. Но ты ведь знаешь себя всё же довольно неплохо: когда душа твоя будет касаться поверхности и просыпаться, никакой образ грёзы не оправдает тоски и чувства вины, которые ты, Таббиус, не сможешь заглушить полностью никогда, как бы глубоко ты не погрузился, потому что от правды сердца сбежать очень, очень сложно.
Так что, Таббиус, живи и люби жить: делай никому не нужное и стремись в своё никуда с чистым сердцем и детской простотой. Быть может, однажды ты заденешь краем попытки всепонимания кусочек большой правды, что правит миром, но это будет только на мгновение и ни частицей времени дольше — да и нужно ли — просто жди и старайся грустить чуть меньше. Напиши книгу или вовсе забудь о том, что такое и как это — писать; не важно: всё одинаково не плохо и не хорошо — эти понятия придумали люди, такие же и не такие, как ты, так же спрашивавшие мир и получавшие единый для всех ответ — безмолвие ко всему безразличного, которое из века в век умудряются трактовать по-разному; поступи же, Таббиус, так и ты».
И здесь в речи Таббиуса что-то запнулось и моментально иссякло, только разлилось тепло умиротворения, когда не думается уже ни о чём, а образы, посещающие сознание, отрывочны и рождены из удивительных палитр. Таббиус влюблённо встретил ранним солнцем вспыхнувший Циферблат, символы на котором, как обычно, оказались не на своих местах, но уже вновь стали собою: тусклые отражения забрала ночь. Новый день поцеловал сердце Таббиуса и тут же он почувствовал, как, незримое, прошло сквозь него и теперь удаляется в неведомом направлении Счастье — в направлении, всё же чуть ощутимом, если двигаться непременно наощупь вслед за ним, не держась за него, но и не ослабляя стремления. «Если отправлюсь прямо сейчас, смогу отыскать Клеверное Поле», — улыбнулся Таббиус и... уснул.
4 июля 2019
Продолжение следует?