Одна из подруг как-то сказала, что основное качество Иры – полное отсутствие инерции. Странное определение: техническое, а не этическое. Словно речь идёт не о человеке, а о машине. Но оно идеально подходит к Ирине: это в самом деле заводная машинка, всегда активная, яркая, весёлая, не обременяющая себя и других рассуждениями и размышлениями. Она живёт – и этим всё сказано.
С детства она любила активные игры, движение, музыку, танцы. Родители отдали её в балетную школу, и она впитывала в себя и повторяла, наслаждаясь, все балетные упражнения и позиции. Это был воздух, которым она дышала: всех подруг она пыталась научить основам балета…
Росла она в хорошей интеллигентной семье преподавателей немецкого языка; её отец был одним из лучших учителей города и пользовался любовью и уважением учеников. Конечно, Ира с детства хорошо знала немецкий язык, на котором часто говорили в семье; но по остальным предметам она училась весьма средне: её деятельная натура требовала движения тела, а не мысли.
Лучше училась её младшая сестра, девочка тихая, спокойная и целеустремлённая. Её увлечением был театр, которому она хотела посвятить себя. Как часто бывает, младшему ребёнку уделялось больше внимания и заботы; а Ира, активная и живая, всегда могла сама за себя постоять. И сестру, младше на три года, она всегда опекала; и казалось нормальным, что всё внимание – маленькой тихой Свете, а Ира… Ира со всем справится сама.
Когда пришло время выбирать путь после окончания школы, Ира хотела только в балетное училище. Но серьёзные родители воспротивились: это не работа. В искусстве нужно быть гением, намного выше других, чтобы запомниться и оставить свой след в мире. А тихое прозябание посредственности в искусстве – самая ужасная судьба на свете: твоя работа не нужна никому, ты не сотворишь ничего, твоя жизнь прожита даром. Водопроводчик оставит после себя тысячи починенных кранов, швея – сотни сшитых одежд; любая работа кому-то приносит пользу, но посредственность в искусстве – никому никакой. Балерина в 45 лет выходит на пенсию, и остаётся без специальности и без цели в уже формально законченной жизни.
Разумеется, есть возможность педагогической работы – но Ира не родилась педагогом, и родители-педагоги ясно видели это. Кроме того, они посоветовались с преподавателями балетной школы, которую закончила Ира, и те сказали, что, кроме любви к профессии, в балете важны физические данные, а у Иры они недостаточны: плохая выворотность, совсем нет баллона, «неправильные» колени… Короче, звездой ей не стать; а работать всю жизнь в кордебалете – совсем неподходящая перспектива для юного, полного жизни существа.
А Ира хотела полной жизни. Она хотела хорошо одеваться, любить мальчиков, слушать современную музыку – жить в динамичном и ярком стиле. И на семейном совете решили, что она пойдёт в торговлю – самое выгодное занятие в позднем Советском Союзе. Какая-то их дальняя родственница oкончила торговый институт, работала – и как сыр в масле каталась. Она и посоветовала.
Но в городе было только вечернее отделение столичного института; Ире пришлось пойти работать, что было опять-таки кстати: она могла уже иметь и тратить на себя свои собственные деньги.
Сначала для девочки из интеллигентной семьи работа показалась ужасной. Устроиться в торговле в те годы без протекции было нелегко, и она попала продавщицей в обувной отдел небольшого универмага. Выносить целый день мелькание покупателей, их требования, окрики, часто оскорбления; слушать тупые разговоры товарок-продавщиц; дышать целый день спёртым воздухом, наполненным испарениями людей, запахом пластика, резины, кожи от выставленной обуви…
Но лёгкий, живой характер пересиливал всё. Многое можно легко перенести в 20 лет. К тому же, оказалось, что есть средство забить, заглушить все эти неприятности. Во время обеда подруги-продавщицы покупали на всех бутылку лёгкого сухого вина – и вторая половина рабочего дня уже проходила легче и веселее, как-то меньше обращалось внимания на всё дурное, легче было переносить обиды, забывался запах… А после работы, чтобы совсем развеять впечатление от этих одуряющих восьми часов, продавщицы собирались уже капитальнее: тут же, в другом отделе, закупали вино и закуски, и пировали до позднего вечера. Домой идти никому не хотелось; всем по разным причинам.
Ире – потому что родители, естественно, заметили запах и поздние возвращения, и не были этим довольны. Ира вышла замуж за мальчика, с которым познакомилась в какой-то компании, чтобы избавиться от ссор и нравоучений дома. Но брак длился недолго. Невероятно, но и мальчику не понравилось, что она выпивает: он подал на развод, указав её пьянство главной причиной.
Так было впервые вслух произнесено слово «пьянство». Для родителей, для близких друзей Иры, знакомых с ней с детства, это было шоком, ударом. Ира?!? Такая лёгкая, весёлая, всегда в хорошем настроении – пьяница?? Как опухшие, грязные ханыги на улицах? Нет, этого не может быть, это ложь и клевета! Никто из прежде знавших Иру этому просто не поверил.
После развода Ира вернулась в родительский дом. Родители к тому времени умерли, а сестра уехала в столицу и поступила в театральный вуз. Как часто бывает, злая судьба старшего как бы освещает путь младшим братьям и сёстрам, показывая им, куда идти не следует. Родители уже не запрещали младшей дочери идти «в искусство», видя, как сломалась судьба старшей. Может быть, она была бы счастливой, танцуя в кордебалете?
Но она не танцевала в кордебалете; она работала всё в том же магазине, повышаясь в должности, получая всё большую зарплату и отдавая её всю тому, что стало её пленом. Раньше она любила путешествовать… но ведь это стоит денег! А оторвать от «главного» она уже не могла.
Она ещё раз вышла замуж, за брата своей старой подруги. Он как мог останавливал её: Иру нельзя было не любить, и все друзья пытались как-то помочь ей. Но она вошла уже в стадию запоев; работу она бросила, перебиваясь частными уроками немецкого языка – когда была в состоянии их давать. Но вскоре по её виду и по отзывам учеников, их родителям стало ясно её состояние, и уроки прекратились.
Муж не давал ей денег – она продавала всё из дому. Он запирал её дома, уходя на работу – она по телефону договаривалась с другой пьянчужкой, живущей этажом выше, и та на верёвке спускала ей выпивку.
Однажды она упала и сломала ногу; однажды свалилась где-то в кустах, и её обкусали бродячие собаки.
Муж, сестра, друзья – все в отчаянии смотрели на неё, потому что пути назад уже не было. Её устроили судомойкой в монастырь, чтобы спасти от компании «дружков», дать духовную опору. Она понимала всё, когда была трезва; но сил остановиться уже не было. Она винила во всём родителей, которые сломали ей жизнь, не дав заниматься тем, что она хотела.
Натура простая и прямая, она не умела изменяться, приспосабливаться. Раз сломавшись, она уже продолжала этот путь вниз.
Потом умер и муж; некому стало отыскивать её по канавам и кустам, приволакивать домой, отмывать, кормить. В квартире раньше было много красивых редких вещей (родители время от времени ездили за границу, где у отца были родственники). Теперь там пусто и голо, и царит мерзость запустения. Страшно воняет рвотой, мочой, грязным человеческим телом и бельём. Там ночуют случайные собутыльники; и соседи боятся, что когда-нибудь там устроят пожар или потоп. Но права на квартиру – у сестры, которая живёт в столице; поэтому квартиру нельзя будет прибрать к рукам, и нынешним властям она абсолютно не интересна.
Ира уже не работает даже в монастыре. Страшная, опухшая, еле движущаяся, она бродит от помойки к винарке, и никто не узнает в ней весёлую девочку из хорошей семьи, которая так любила танцевать…