В оригинале первая глава заканчивается обращением мисс Кин к мистеру Бресу <Помогите мне сойти в каюту>. Начало второй главы в переводе опущено:
Для небольшого судна салон «Эксельсиора» был неожиданно просторным и для своего времени превосходно обставленным. Сквозь раздвижные окна солнце освещало чистый, аккуратно накрытый для завтрака стол. Лишь наличие мощных штормовых стоек и бортиков для стекла и фарфора, а также отсутствие наиболее чувствительных пассажиров напоминали о грозной мощи Калифорнийского залива. Но и те, кто присутствовали на завтраке, чувствовали себя недовольными и усталыми, и в разговоре то и дело проскальзывали отрывистые междометия, характерные для компании людей с общей обидой, но различным индивидуальным опытом. Мистер Уинслоу не смог побриться. Миссис Маркгем, неосмотрительно попытавшаяся впустить в свою каюту свежего воздуха во время одевания, пережила вторжение в нее Тихого океана и была вынуждена звать на помощь и переодеваться. Джек Кросби, одетый в парусиновые брюки для тропического побережья и лакированные туфли, вздрагивал от острых северо-западных пассатов и оплакивал сигары, которые он ожидал дешево купить в Масатлане. Появление мисс Кин, которая, казалось, принесла с собой с палубы кристальную свежесть и чистоту морского воздуха, побудило молодых людей к некоторому галантному оживлению, омраченному, однако, легким чувством самоуничижения.
Только сеньор Перкинс сохранял свое обычное спокойствие. Сидя за столом между двумя оказавшимися без надзора детьми миссис Бриммер, он доброжелательно выполнял родительские обязанности в ее отсутствие. Деликатно контролируя детей и готовя им кушанья, он не прерывал беседу с миссис Маркгем на этнологическую и политическую тему.
– Ах, моя дорогая леди, – продолжал Сеньор, намазывая горячее печенье маслом и смородиновым желе для младшей мисс Бриммер, – боюсь, что со свойственной вашему полу брезгливостью вы позволяете своим изысканным инстинктам настраивать себя против расы, которая теперь смешивается с нашей, и приуменьшаете ее способность к просвещенному самоуправлению. Возможно, это справедливо в отношении аборигенов Старого Света – таких, как наши друзья ласкары, присутствующие среди членов нашего экипажа...
– Они выглядят такими кровожадными и коварными! – перебила его миссис Маркгем.
– Должен с вами не согласиться и заметить, что тип рослого блондина, такой как англосаксонский, не говоря уже о хитрых греках, тоже выглядит достаточно коварно. Кто из нас может с уверенностью сказать, как должен выглядеть коварный человек? Но вернемся к нашим ласкарам. Они, г-жа Маркгем, относятся к раннему азиатскому типу цивилизации, уже распавшейся или возвратившейся к варварству, в то время как аборигены Нового Света, существующие в настоящее время, никогда ее не знали или, подобно ацтекам, погибли вместе с ней. Современный североамериканский абориген еще не вышел из племенного состояния, но смешавшись с кавказской расой, как то случилось в Мексике или в Центральной Америке, он вполне способен к самоуправлению.
– Тогда почему же он так и не получил его? – спросила миссис Маркгем.
– Его угнетали и сдерживали колонисты латинских рас! Последние два столетия его положение было немногим лучше положения раба, – сказал Сеньор Перкинс, и его ласковый взгляд потемнел.
– Это чертовы головорезы-индасы то! – прошептал мистер Уинслоу мисс Кин.
– Кто хочет быть свободным, бьет с плеча... и все такое, как сказал поэт, – оживился Кросби.
– Да, но небольшая помощь и поддержка от человечества в целом очень помогли бы им, – продолжил Сеньор. – Ах, моя дорогая миссис Маркгем, если бы они могли рассчитывать хотя бы на сочувствие таких женщин, как вы, их независимость была бы гарантирована. И подумайте, какая это привилегия – способствовать рождению Идеальной Американской Республики – такой, какой она должна быть – Республики одной крови, одной веры, одной истории.
– Может ли что-то на земле или на море заставить старину угомониться? – спросил Кросби скорбным шепотом. – Проходит две недели с тех пор, как он представит нам какой-нибудь независимый центральноамериканский лоскут, и этого достаточно, чтобы тамошние ниггеры и индсмены устроили полдюжины революций. Вы знаете, что суда, которые отправляются в Сан-Хуан, салютуют одному флагу утром и подвергаются обстрелу под другим к полудню?
– Тише! – сказала мисс Кин. – Он такой добрый! Взгляните, как он снимает с этих детей салфеточки, как утирает их... Да он добрее к ним, чем их няня, и разумнее, чем их мать. А половина его бесед с миссис Маркгем только, чтобы угодить ей, потому что она думает, что разбирается в политике. Он всегда пытается кому-то помочь.
– Вот-вот! – воскликнул Брес, желая поддержать мисс Кин. – И он столь же внимателен к этим заморским неграм из экипажа. Не представляю, как бы капитан справлялся без него. Он единственный, кто разбирает их тарабарщину и может их успокоить. Я сам видел, как он шептался с ними, когда они спорили. Мне кажется, – продолжал молодой человек, несколько театрально понизив голос, – когда мы доберемся до порта, окажется, что он предотвратил несколько мятежей среди них.
– Думаю, что эта работа как раз для такого человека, как он, – сказал Уинслоу, чью надменность нисколько не убавила солидарность мисс Кин и Бреса. – Я замечаю, что его политическое реформаторство и его поэтически-возвышенный тон не заходят так далеко на полубаке среди мужчин, как в салоне с женщинами. Скорее, он – что-то вроде стюарда, а его пассажи – часть работы с нами. Отсюда этот гладкий, равновнимательный ко всем стиль общения. Вспомните, как он на днях кружил вокруг миссис Бриммер и миссис Маркгем. На мой вкус, это было немного слишком профессионально.
– Полагаю, поэтому вы так внезапно спустились, – вспылил Брес, чья не в меру горячая кровь уже зарумянила щеки и воспламенила взор.
– Нельзя оставаться внизу в такое утро, – сказала мисс Кин, инстинктивно угадывая и причину раздора и средство против него. – Пойду-ка я снова на палубу – если сумею туда добраться.
Три джентльмена бросились ей помогать, и благодаря их усилиям по поддержанию физического равновесия, было восстановлено и равновесие социальное.