Свалка

Воскресное утро на городской свалке началось вальяжно, так же вальяжно Митька завел свой бульдозер и с крейсерской скоростью приближался к очередному  Эвересту, горе, свезенных за будние дни, отходов. Там, за горами мусора, вовсю зеленеют сады, спеют, покрытые росой, яблоки и всё живое наслаждается утренним майским Солнцем. Романтика. Митька, было начал погружаться в дрему, как вдруг по правому борту от «крейсера» громыхнула и поднялась в небо стая испуганных чаек и тут же с лаем вынырнули из мусорных закутков местные псовые посмотреть кто же нарушает их размеренный спокойный режим. Привык Митька к своей работе, даже и не вспомнит уже, сколько трудится здесь. Платят исправно и люди так же исправно продолжают мусорить. Сейчас даже больше отходов привозить стали. Видно жить стало лучше. Так и есть – выбрасывают порой, хорошие вещи, которые еще починить можно или на разборку какую отдать. Ну да ничего, бульдозеров и солярки у нас в стране хватает. Мусор, есть мусор. Уже возле самого «Эвереста» полусонному бульдозеристу пришлось проснуться окончательно – на мусорных кучах, метрах в десяти он заметил ссутулившегося, сидевшего на табуретке, одетого в одно исподнее и обутого в кирзовые сапоги, сторожа Акимыча. Перед Акимычем, на табуретке поменьше, что-то транслировал телевизор и сюжет из телевизора, по – видимому сильно возмутил старика – кулаком левой руки он грозил куда-то в пустоту, другой рукой крепко сжимал старое двуствольное ружье. Приглушил Митька мотор, высунул голову из бульдозера и спрашивает, смехом давясь: «Акимыч, что показывают?». Сторож зырнул на парня и выкринул: «Шмар показывают Митька! И днем и ночью одни шмары! Чуть сбавив голос и опустив двустволку, старик продолжил: «У меня дома такая же сидит – школу закончила и всё. Учиться не хочу, работать не хочу. С Алёнкой, говорит, в Москву поеду олигарха искать. На панель ты поедешь, больше ты там ни для чего не пригодишься. Вот тебе внученька работа, перекладывай бумажки в кабинете, работай для себя, ни мужа ни детей пока нет. А ты, говорит, старый мной не командуй. Попривыкали в колхозах своих скот гонять, а я личность сама разберусь со своей жизнью. Три года уже как школу закончила и все не разберется. Слава Богу, что от мудака какого еще не залетела. Вот ты молодой Митька, к девкам ходишь, скажи, чего они хотят от жизни в настоящее время?». Зачесал Митька затылок, призадумался, пообмыслив вопрос так ответил: «А ни хера они не хотят. Красиво жить, вон как в телевизоре этом, да на море отдыхать по два раза в год». Смутился Акимыч: «Видно работа сейчас тяжкая раз отдыхать так часто на море надо ездить. Уголь, поди, вырубают тоннами или рельсы кладут? В наше время на море чахоточных по путевкам отправляли лечиться, тех, кто после шахт угольных копотью дома плевался. Понятно, вопрос прояснили». Замолчал Акимыч, задумался, спустя мгновение повернулся в сторону Митькиного бульдозера и говорит: «Сижу я здесь давно, еще до рассвета пришел и вот что надумал – город, Митька, далеко, а дерьмо ихнее, городское, вот оно, - сторож махнул рукой в сторону «Эвереста» и телевизора одновременно, - и нюхаем мы его всей околицей. Нюхаем. А что поделать? Иные принюхались и привыкли уже. Молодежь и вовсе не знает как это – жить без смрада со свалки…Хороша работка у нас? А?Я стерегу дерьмо, а ты закапываешь. Акимыч и Митька рассмеялись так, что чайки поднялись в небо и закурлыкали. Помолчали с минуту, Акимыч засобирался было в вагончик свой, вдруг к Митьке поближе подошел, будто посекретничать решил, закурил папиросу и спросил: «Ты, Митька холостой? Так?». Парень кивнул. Сторож с особой важностью продолжил: «Дело такое. Приходи на неделе свататься. Отдам Ленку за тебя. Я старый уже, с ней не справлюсь с бесноватой. Наломает она дров без мужика. Чуть что, ремня всыплешь, чтоб дурь из башки вышла. Понял?». Митька заулыбался: «Ладно. На неделе зайду. Сообразим чего». Поплыл бульдозер по бескрайнему морю, а сторож, чуть отойдя, прицелился и разрядил ружье прямо в телевизор. Митька, услышав звон за спиной, засмеялся и пробурчал сам себе: «Выключил, значит Акимыч, телевизию».