Выношу на обозрение фильм, созданный по мотивам состоявшейся настенной росписи Православного Морского собора в городе Петропавловск-Камчатский. Ссылка на фильм
Много труда было положено изографами Стенописной артели "Радость" для того, чтобы на русской дальневосточной земле сквозь непогоду, шторма и циклоны просияло богословие в красках во имя Пресвятой Троицы и Российского будущего.
А так как на Прозе без текста нельзя быть (и даже казаться!), продолжу объявление рассказом, написанным по окончании росписи.
СНЕГОПАД ЛЕТЯЩИЙ ВДОЛЬ ЛИНИИ ГОРИЗОНТА
Рассказ 1-й. Предчувствие циклона
Камчатка. Конец ноября. Холодно, вьюжисто, дерзко. Снег летит строго горизонтально. Щурясь от колких ударов белоснежной метеоритной пыли, наблюдаю особое атмосферное гулянье – хмурая слоистая позёмка медленно, как змея во время охоты, крадётся по краешку неба, всё ближе подползая к ровной горизонтальной линии океана. За ней облачная гряда клубится и прячется в пепельно-сизом смоге строптивой океанической непогоды.
Люди сосредоточенно и чуть быстрей, чем обычно, производят те, или иные осмысленные действия.
Приближается циклон!
Выхожу из братского корпуса. Мне навстречу поднимается по ступеням монах Павел. Спрашиваю:
- Что значит циклон?
- Камчатский циклон, - отвечает монах, - это кратковременный конец света в прямом и переносном смысле. Понятно?»
- Кажется, да... - неуверенно отвечаю, поглядывая в небо.
Павел добавляет:
- Верно отвечаете. Пока своими руками циклон «не пощупаешь», что о нём ни думай – всё будет мало.
Вхожу в строящийся храм. Слышу отрывистые разговоры:
- Занесли рулоны?
– Ещё нет.
– Да вы что, циклон же идёт!
– Ах ты, мать честная!..
Сквознячком по телу проносится испуг перед неведомым предстоящим. Испуг, на который невозможно набросить силок по причине незнания. Он растёт, множится и вожделенно поглядывает на святая святых - центральную нервную систему.
«Хватит уже! – ору я на самого себя. – Вот выйду сейчас, привяжусь к перилам и приму на грудь этого атмосферного лихоимца!» Конечно, я шучу. Перед встречей с циклоном самое время заняться чёрным юмором.
- И чем же всё закончилось? - слышу сквозь нарастающий шум ветра вопрос читателя.
Он заинтригован крепкими ощущениями человеческого испуга. Ему хочется знать страховые подробности.
- Да ничем и закончилось, - отвечаю я, перекрикивая непогоду, - прошёл стороной.
- Как это прошёл стороной? – удивляется мой визави. – Это же целый фронт!
- А я почём знаю.
То, что здесь случается, не нашего ума дело. Это Камчатка!..
Рассказ 2-й. На Тихом берегу
В ночь перед поездкой на берег Тихого океана я долго не мог заснуть. Скажу честно, мне мерещились медведи. Друзья правильно делают, что смеются надо мной. Будь я промысловик или, например, турист, любитель острых ощущений, мой страх был бы хоть как-то объясним, но я годами сижу за мольбертом или письменным столом и практически не выхожу из города. И тем не менее в море я панически боюсь акул, на суше – медведей.
Мне уже за пятьдесят, но до сих пор я впечатлён смелостью девочки Маши (ведь ребёнок же!), не побоявшейся дружить в одноимённой сказке с медведем. Что касается лично меня, то не только о дружбе, но даже о простом человеческом взаимопонимании с косолапым хищником не может быть и речи.
Да, Камчатка – страна медведей. Эти безжалостные твари могут появиться в любой момент откуда угодно. Сегодня первое декабря. Как говорят, большинство медведей уже залегло в спячку. Но раз есть большинство, значит, есть и меньшинство. Именно память о меньшинстве не давала мне уснуть до двух часов ночи. Я ворочался и придумывал одну за другой инструкции к моему же собственному поведению в случае…
На Камчатке я впервые. Московскую группу художников пригласили расписывать строящийся Морской собор. Разве могли наивные в таёжных делах москвичи предположить, что их извилистые линии жизни пройдут по медвежьим тропам и станут заложниками непредвиденных обстоятельств?
Поэтому, когда наутро мы разместились в джипе и машина тронулась в сторону побережья, я первым делом спросил нашего гида и водителя: "Нет ли сегодня возможности увидеть медведя?" Водила ответил: "Нет".
Видимо, он понял меня буквально, так как в его голосе его я уловил оттенок сожаления. «Хотя всё может быть" - добавил он. Ему хотелось меня хоть чем-то порадовать, - недавно я видел на песке следы медведя. Может, и вам повезёт». Я улыбнулся из вежливости и затих на всю оставшуюся дорогу.
Тем временем за спиной остался Петропавловск-Камчатский и наш внедорожник (чуть не написал – медвежатник) бодро покатили в сторону уникального тридцатикилометрового пляжа с абсолютно чёрным вулканическим песком. «По которому иногда ходят медведи» - добавил кто-то из моих добрых и отзывчивых друзей.
Джип мчался по горизонтальному серпантину предгорья, а слева по ходу движения высились три огромные сопки. Они, как барышни на выданье, распустили подолы, украшенные серебристо-белыми снеговыми оборками.
Неожиданно в лобовом стекле сверкнула огромная поверхность воды. Тихий…
Мы приближались к невероятному количеству глухого и тёмного норовистого блага. Тихий океан… Даже в ясную солнечную погоду, когда поверхность воды искрится брызгами света и спокойствия, чувствуется призывный мрак его неподвижных километровых глубин.
Машина въехала на пустынную смоляную косу пляжа и остановилась. Мы вышли. На первый взгляд ровная линия горизонта казалась такой же, как, например, у Азовского моря. Тем не менее, ощущение несравненного величия Тихого океана тотчас овладевает человеком и заставляет его совершить ту самую роковую ошибку, которая мучила меня всю прошедшую ночь. А именно: забыв о существовании медвежьего меньшинства, мы разбрелись по пляжу, вглядываясь в набегающие на песок волны и совершенно потеряв ощущение времени, а главное - ощущение опасности...
Не люблю пугалки, телевизионные страшилки и прочие намеренные испытания человеческой психики. Поэтому сразу скажу: роковой встречи с медведем не произошло. Единственный раз мне почудилось присутствие зверя. Я обратил внимание, как один наш художник слишком далеко (ну, очень далеко!) отошёл от машины. "Что если косолапый, грешным делом, набросится на нашего товарища? – подумал я тогда. - Ведь это его (я имею в виду медведя) не остановит. Товарищ слишком мал ростом и худ, чтобы полностью насытить таёжного великана..."
Однако, слава богу, ничего не случилось. Товарищ «в целости и сохранности» вернулся к машине, влекомый, как он сказал, запахом счастья.
Дело в том, что на мангале поспевал рубленный палтус. А палтус, скажу я вам, это – ой-ой-ой какое великолепие вкуса! Я очень люблю палтус, мне даже смотреть на него приятно. В Москве эта рыба запредельно дорога, а на Камчатке её вылавливают и продают намного дешевле. Более того, здесь несложно найти свежий палтус и приготовить самостоятельно.
Тут в мои восторги вклинилась подлая мысль: «товарищ вернулся на запах...». Я стал беспорядочно оглядываться по сторонам, определяя направление ветра. Говорят, медведи чуют запах на расстоянии километра. "Если средняя маршевая скорость медведя примерно двадцать километров в час, - заработал внутренний калькулятор, - то ровно через три минуты эта тварь будет здесь, даже если между нами целый километр. О, как!"
В это мгновение порыв ветра прокатился по моим щекам, и я внутренне успокоился. Ветер дул с материка в океан.
- Хрена вам! – воскликнул я, оборотившись в сторону предгорья.
- Ты что-то сказал? – спросили меня сразу два моих товарища.
- Выпьем, друзья! – сказал я, загадочно улыбаясь. – Ветер нам в спину!..
В третий раз разлив «по единой» припасённый в дорогу коньякчок, я понял, что больше не боюсь медведей. Более того, мне захотелось на них поглядеть не через небо в клеточку, а в естественной, так сказать, натуральной обстановке. Я хитро подмигнул водиле, мол, где ж твои хвалёные мишки? Тот лишь пожал плечами и виновато опустил голову.
Мы отошли от догорающего мангала и направились к кромке берега. Волны одна за другой мерно оплёскивали чёрный вулканический песок. Они уползали обратно в глубину, шевеля пенистыми ресницами и с любопытством оглядывая нас. Сквозь плотный поток солнечного света мы любовались густым сверкающим серебром океанической воды. Океана было столько, что как ни двоился он в наших подвыпивших глазах - воды не прибавлялось!
Неожиданно у самого берега вынырнули две чёрные нерпы. Они посмотрели в нашу сторону, потом глянули друг на друга и исчезли в воде. Что они подумали и что о нас сказали друг другу, так и осталось для меня загадкой.
А жаль, о Камчатке хочется знать всё!
Рассказ 3-й. Соборяне
Два монаха, кутанные в простенькие тулупчики поверх чёрных подрясников, встретили меня в аэропорту и на стареньком японском джипе, лихо выруливая по извилистым камчатским дорогам, доставили в монастырь. По приезду первым делом накормили, чем «Бог послал», в том числе красной икоркой, выложенной на суповую тарелку "по края". Ради бога, не подумайте, что предложенный мне монастырский стол ломился от разнообразия деликатесных яств. Вовсе нет. Рыбный суп, простая каша, очень вкусный чёрный хлеб, резанный лук и чеснок – вот, пожалуй, и всё разнообразие. Ах да, не упомянул красную икру. На Камчатке этого добра столько, что порой забываешь об особой ценности этого продукта.
Говорят: то ли в прошлом году, то ли в позапрошлом икры «наловили» такое количество, что цеха переработки не справились с объёмом, и тонны не переработанной красной икры были… закатаны бульдозерами в отходы.
Не зря о России поют: «широка страна моя родная». Полёты в космос в нашей удивительной стране «гармонично» соседствуют с абсолютной и нереальной бесхозяйственностью. Сколько бы россияне не призывали друг друга сменить глобальный российский пофигизм на ответственное отношение к Родине, чтобы каждый заботился о себе не как о дикаре-одиночке, а как о представителе тысячелетней российской цивилизации - всё напрасно! Таков наш национальный менталитет и вековая российская «правда» -
история не даст соврать. Но чтоб бульдозерами!..
Прав был Фёдор Михайлович Достоевский, когда говорил «широк русский человек, я бы его сузил».
По окончании трапезы (иными словами застолья) меня проводили в заранее приготовленную келью, кратко объяснив главные дисциплинарные особенности монастырского быта.
Предельно усталый после многочасового перелёта я повалился на кровать и тотчас уснул. Проспав остаток дня и пропустив призыв колокольчика на ужин, я проснулся среди ночи от того, что совершенно потерял сон. Между Москвой и Петропавловском-Камчатским разница во времени составляет 9 часов. Поэтому, когда в Москве день, на Камчатке ночь. И наоборот. Как мне потом объяснили, адаптация к местному времени длится дней десять. Так оно и случилось. Первую ночь десятидневного курса "Здравствуй, Камчатка!" я пролежал до утра с открытыми глазами, размышляя над причудливыми зигзагами линии жизни, которую, казалось бы, мы сами и каллиграфируем.
В 5-30 раздался громкий перезвон колокольчика. Я услышал в коридоре голоса и понял, что братия пробудилась.
Ранняя побудка созывает монахов и монашествующих мирян на утреннее молитвенное правило. Так начинается монастырский день.
Я же (честно признаюсь) во все дни моего пребывания в монастыре, заслышав звук колокольчика, переворачивался на другой бок и блаженно досыпал в мёртвой тишине опустевшего келейного корпуса.
Сегодня 4-ое декабря, двунадесятый праздник "Введение во храм Пресвятой Богородицы". После утреннего молебна братия направляется на праздничную службу. По ранним голосам в коридоре я чувствую общее приподнятое настроение. Церковные праздники монахи ощущают с особым внутреннм причастием. Оттого в праздничные дни чуть больше радости в глазах и улыбок на лицах.
О разговорах. Если прислушаться, речь монаха проста и бесхитростна. Но странное дело, в кратких репликах невольно замечаешь особую благодатную интонацию. А уж если церковный праздник на дворе, душа инока щебечет по-птичьи, будто (почему – будто?) напрямую общается с Богом.
Приходит на ум сравнение братии с птичьей стаей. Подоспел праздник – встрепенулась стая, запела божественные песни-молитвы. Кончилось праздничное время – вновь защебетали твари небесные тихо и прикровенно.
Я работал и исподволь наблюдал неведомую мне монашескую жизнь. Порой, грешным делом, позволял себе "братский" ропот: мол, бездельники все и житейские неудачники, прибились на всё готовенькое. Обман вокруг и подделка!..
Не скажу, что от этих грязных мыслей мне становилось плохо или неуютно. Наоборот, я ощущал себя неким Садко, заброшенным по воле судьбы в непригодное для счастливой жизни пространство. Я перебирал личные заслуги, как гусляр перебирает струны. И уже готов был в душе заиграть плясовую…
Но!
Случилась со мной оказия, самая настоящая непредвиденная «фигня» – я принял позывные добра! Это добро источала не милая сердцу Москва, не мой добропорядочный в целом образ жизни, но… скупая на эмоции, угрюмая монастырская братия. Да-да, эти ребята «в чёрных штанишках» научили меня видеть добро не в привычной услужливости «ты – мне, я – тебе», но в любви и абсолютном бескорыстии.
Это монастырское добро, чистое, как слеза, непривычное уму и чёрствому сердцу, долго возилось в моей душе, нехотя по чуть-чуть растекаясь по кровотокам. Но вот оно коснулось «святая святых» - скаредного ума. И... (ей богу, не вру) случилось чудо! Меня будто подменили. То, над чем я раньше посмеивался, вдруг представилось как мужество и духовная воля. То, что я не мог принять и «от души» осуждал, находясь в плену житейских представлений, - я ощутил как высоту помыслов и жизненную силу.
С того дня, проснувшись поутру, я гнал сон и мысленно глядел вслед братии, уходящей по зову молебного вестника сквозь камчатскую непогоду на очередное духовное дежурство. Думал не о минутах "праведного" сна в безлюдном общежитии, но испытывал сожаление, что не нахожу сил следовать за ними.
С каждым новым днём, прожитым в монастыре, монахи, молодые симпатичные ребята, меня удивляли всё больше и больше. Например, перед трапезой, на которой не присутствовал ни настоятель, ни какое-либо другое начальство, братия дотошно вычитывала долготерпеливые молитвенные славословия. То же происходило и по окончании застолья. Ежедневно монахи и послушники, не занятые в неотложных делах, выстаивали долгие изнурительные часы всенощного и литургического молебства. Поначалу мне казались странными бесконечные повторения одних и тех же молитвенных текстов. Я видел в этом лишь бесцельную потерю времени. «Зачем, - возмущался я, - десятки раз повторять одно и тоже, одно и то же?!»
Спустя дни, когда моя внутренняя душевная вьюга поутихла, мне пришло на ум сравнение молящейся братии с часовыми, выходящими на ежедневное дежурство туда, где ничего не происходит. Не происходит именно потому, что неусыпна стража. И если ослабить охранные усилия – тотчас жди непрошенных гостей. «Неужели монастыри, - думал я, - это сторожевые крепости, призванные оградить нас, несмышлёных буянов, от всякого зла?
«То, что вы так возвышенно называете молитвой – обыкновенный набор слов!» - улыбнётся образованный и циничный «доброжелатель». Он заранее знает: ответить на его вопрос не просто. Как убедить человека в том, что на свете есть чудеса, если он твёрдо знает - «их там» нет? Даже, если с ним самим произойдёт чудесное явление, сердце такого человека скорее всего останется глухо к случившемуся. Зато ум тотчас отправится на поиски разумного объяснения. И обязательно найдёт. Обязательно подвернётся ловкий софизм, глухой, как и сам человек, к фактам божественного чудотворения, и всё объяснит с разумной точки зрения.
Мне подумалось: «А ведь монашество – это спецназ». В духовной среде всё не от мира сего. Поэтому ратная служба войска Христова нам непонятна, странна и пугающе однообразна. Мы привыкли к калейдоскопу событий, он – носитель времени нашей жизни. А в монастыре времени нет, и это не сложно доказать. Вот смотрите.
Основное свойство времени – движение. Рай – это полнота. В абсолютной полноте движение невозможно, так как любое движение возникает тогда, когда где-то чего-то не хватает. Значит, в раю времени нет. Далее.
Рай – обитель Бога. Всюду, где бы ни был Бог, вокруг него по благодати райское состояние материи и пространства. Далее.
Монастыри - островки рая в житейском море, земные подворья Бога. Значит, все свойства рая и Божественной Личности присутствуют в монастырях. А именно, вместо привычного и текучего, как вода, времени – вечность.
Я пробыл в обители около месяца. Свидетельствую, уже на третью неделю у меня реально начались проблемы со временем. Я перестал понимать его количество, просто доверился колокольчику и братским распоряжениям. Наверное, в моём сознании появилась глубина, потому что я перестал спешить, стал всматриваться в каждую мелочь, окружающую меня.
Внутри меня произошла непредвиденная деструктивная вещь! Целостное амёбное существование современного горожанина развалилось на три разновеликие части: огромное невыразительное прошлое, странное и небольшое по размеру настоящее и громадное внезапно открывшееся будущее.
При этом прежнее мироощущение, выверенное высшей школой и благами цивилизации, как ветхое рубище, упало к ногам и превратилось в сентиментальное житейское воспоминание.
Видимо, сместилась точка отсчёта в восприятии действительности. Привычные игровые понятия: спорт, политика, телевизионные шоу уступили место размышлениям о смысле жизни, о долге и личной жертве во имя добра и любви.
И хотя столь разительные перемены произошли во мне явно не без «ведома» монастыря, сугубо церковным человеком я не стал.
Монастырские будни развеяли во мне некий туман. В протуберанцах этого надмирного млека я годами хранил «целостный набор» душевных, вернее, чувственных заблуждений современного интеллигента. Монастырь же приоткрыл возможности именно духовного зрения. Оно помогло по-новому самоопределиться и в отношении к окружающему миру, и в религиозном отношении.
Теперь, если кто-то спросит меня «Как жить?», я не стану важничать и надувать щёки или велеречиво проповедать «истину» как скороспелый православный гуру. Но тихо скажу: «Вам нужен духовный совет. Ступайте к мудрому священнику – он подскажет».
Слишком ответственно давать духовные советы другим, если ты не находишь в себе силы стремиться к постижению религиозной полноты и любишь Бога не столько за христианскую идею о личном спасении, сколько за Божественную красоту, которую Господь явил, распахнув перед человеком тварное великолепие этого мира!