Старый больничный городок, помещения которого после открытия новой больницы отдали под жилье врачам после выселения недужных и страждущих, почему то прозвали аулом. Может быть, из-за обособленности и отдаленности.
Жили врачи и их семьи теперь в привычной обстановке. Кто в роддоме, кто в приемном покое, кто в морге. Нам досталась операционная, до потолка отделанная белым кафелем, от которого постоянно отваливались обои. Я сетовал жене что, будучи гинекологом, не настояла на смотровом кабинете, который проще приспособить под жилье. Опять же аура другая.
Рассказываю, чтобы читателю была понятна среда моего обитания. Сразу скажу, что врачи это обыкновенные люди и не понимаю чем гордился кандидат в канцлеры Гельмут Коль, когда в своей избирательной кампании подчеркивал, что вхож в какой-то национальный клуб врачей Германии. Не замечал такого пиетета ни в генсеках, ни в президентах России.
Единственное преимущество у меня было в том, что в очередях не стоял и обслуживался по-соседски на дому. Иногда принудительно, если кому-то понадобилось позвонить. Телефон на весь аул был только у меня, что автоматически сделало всю семью посыльными при звонках извне.
Благодаря такому окружению, я познакомился с необычным человеком, о котором хочу рассказать.
Один из соседей, невропатолог Иван Иванович Зацепин побывал на специализации в Казани. Человек коммуникабельный, легко сходящийся с людьми, он за месяц пребывания обзавелся там кучей друзей, людей все неглупых и примечательных. В советские времена попасть на отдых на Черное море было проблемой, а Иван Иванович гарантировал им и размещение и развлечения.
В следующее же лето в нашем ауле появились люди, разительно отличающиеся от местных жителей и обликом и говором и поведением.
Жители Поволжья. Русские, татары, башкиры и метисы всех комбинаций. Веселые, непосредственные, без комплексов. Все в своем деле именитые, повидавшие мир на симпозиумах, конференциях, в том числе и международных. При этом достаточно молодые, около сорока лет и веселые.
Расместил их Иван Иванович по разным пансионатам и частникам, но они предпочитали отдыхать вместе и с утра появлялись у Ивана Ивановича, который поселил у себя своего полного тезку, профессора Казанского университета, в котором и специализировался. Кстати, тоже татарина, несмотря на русскую фамилию Петров.
Сразу оговорюсь, поскольку я не имею разрешения от моих героев, то имена поменял. Но настоящее не менее русское.
Я о нем вспомнил сейчас, спустя четверть века и сразу полез в интернет в надежде отыскать. Не может затеряться такая личность в социуме. Забил ФИО, род занятий, город. Сразу получил с десяток ответов. Когда открыл, понял, что ошибся. При полных совпадениях на фото был симпатичный молодой человек. Кандидат наук, невропатолог, остеопат, мануал и т.п., блестящие отзывы, превосходные характеристики. При этом формы обращений пациентов и никаких личных контактов. Возможно сын. По возрасту вполне вероятно, я это светило видел лет четырех от роду. Жив мой приятель, нет ли, не знаю.
Итак, тезки. В их именах путались недолго, сначала казанского стали звать татарином. Но он воспротивился, аргументируя протест тем, что знает поговорку о незваном госте. Тогда стали звать его Фантомасом. С этим он смирился, ибо облик его навевал определенные ассоциации.
Он, этот самый облик, был удивителен. При первой встрече человек с трудом удерживал на нем взгляд, единственно из вежливости. Хотелось отвести из чувства неловкости и сочувствия к человеку, которому так не повезло.
Блеклые почти бесцветные глаза в глубоких впадинах, совершенно безволосое лицо и идеально круглый голый череп с наростом точно на макушке сантиметра три высотой и такого же диаметра.
Продолжалось это с минуту, пока Иван Иванович присматривался в свою очередь.
Он был не только невропатологом, но и отличным психологом. Сказывался опыт преподавательской работы.
Всегда сам проявлял инициативу в общении. Как я замечал, со всеми по-разному. Минуты ему хватало, чтобы определить, как человека можно расположить к себе и разговорить.
Потом узнал, что он владеет методиками гипноза. Но здесь другое. Никаких пассов, манипуляций. Просто через минуту лицо его преображалось. Как бы исчезало. На нем уже не фиксировалось внимание, и стеснение испарялось, будто знаешь этого человека всю жизнь и не замечаешь его особенностей.
Кроме всего был хром. В бане я увидел, что одна нога у него совсем высохшая и удивлялся как он на ней ходит, хотя и изрядно припадая. Ростом Бог его тоже обделил, метр шестьдесят самое большее.
Но как Всевышний не старался, все его спецэффекты не возымели действия. Иван Иванович был симпатичен, хоть ты лопни, и интересен людям.
Не менее впечатляющим было его окружение. Семья, прежде всего. Жен у него, как и полагается истинному мусульманину, было две. Как он умудрился это устроить еще в советское время, непостижимо. Гораздо моложе мужа, обе красавицы. Одна, Гуля, татарка. Вторая русская, Таня. Двое детей от Гули, с которыми возилась больше Таня. Дети обеих считали и называли мамами.
Когда познакомились поближе, наши кумушки выведали, что они одноклассницы, окончили с красными дипломами казанские ВУЗы. Одна медик, вторая математик. Работают по специальности весьма успешно. На сочувственные вопросы, не является ли Таня чем-то вроде прислуги и не пора ли ей начинать нормальную жизнь и заводить своих детей, сдержанно отвечала, что живет вполне счастливо и дети у них есть, ей хватает.
За несколько лет до этого я на МАЗе попал в аварию, которую мы с водителем сами и учинили. Шофер, на ходу достав из-за сидения, предложил мне яблоко. При этом в руке у него их было два. Одно очень хорошее и румяное, второе сморщенное и невзрачное. Памятуя болгарскую поговорку о том, что «человека можно узнать по тому какое он выбирает яблоко», я решительно попытался взять второе. Водитель, простецкий и радушный армянин, не мог этого допустить и настойчиво старался всучить мне хорошее. Борьба отвлекла его внимание от дороги и закончилась в кювете, в который мы угодили, пробив ограждение и завалившись на бок.
Я при этом встал на голову, так что хрустнули позвонки шеи, которую потом долго лечил. Периодически боль возвращалась примерно раз в год. Я это ощущал заблаговременно по постепенному сковыванию всего верхнего отдела позвоночника. Часа через два становился недвижимым, и недельный постельный режим был обеспечен.
Однажды в командировке по снабженческим делам почувствовал знакомые симптомы. Времени для принятия решения было мало. Быстро оформил бумаги, попросил товароведов отпустить материалы снабженцу и помочь в погрузке, сел на «Волгу» и поехал домой. Расстояние четыреста километров, дорога хорошая, рассчитывал часов за пять доехать.
Как обычно часа через два понял, что из всех органов управляемыми остались руки и частично голова. Выйти из машины не мог, поменять положение тела тоже. Смотрел на дорогу и рулил, не чая когда же будет ей конец. Помощи ждать не от кого. Редких гаишников пролетал на большой скорости, чтобы не спЕшили по причине немощи. Благо в те времена представительские машины останавливали редко. Каждая складка дорожного покрытия отзывалась резкой болью.
Конец наступает всему. К дому подъехал часа в четыре дня. С трудом открыл дверь и стал сигналить. Соседи выглядывали недоумевая. Потом организовали бригаду и вынули меня из салона. Занесли на руках на второй этаж, вкатили какой-то укол и сказали, что нужен покой, будто я без них этого не знал. Врачи без границ.
Часа через три вбегает Иван Иванович под шафе и радостно сообщает, что мне повезло. Приехал Фантомас, сейчас они пьянствуют у Крюковых, и он приглашает меня к себе. Сам-то он отлучиться не может, ибо является поводом гулянки.
Несмотря на возражения, на руках спустили меня вниз, погрузили в машину и увезли на банкет.
После того как внесли в квартиру Крюковых на четвертый этаж я от боли ничего не соображал и как в тумане рассмотрел худенькую фигурку гостя энергично размахивающего бокалом.
Закончив тост, пригубив, он поздоровался и распорядился уложить меня в соседней комнате. Я лежал, с тоской ожидая продолжения мучений.
Как всегда с прибаутками Фантомас вошел в комнату. Начал переворачивать меня на живот неожиданно сильными руками, не обращая внимания на стенания и скрежет зубов. В соседней комнате стоял веселый гомон, кое-кто пытался запевать.
Фантомас после некоторых манипуляций приподнял меня, посадил и стал осторожно ощупывать шею. Усыпив бдительность, резко повернул голову, и я лишился чувств, как принято писать в романах о нежных барышнях. Очнулся в полной тишине. Потом мне говорили сотрапезники, что многие из них наполовину протрезвели. Взвыл я так, что соседи начали стучать по батареям.
Минут через двадцать суматоха закончилась, пьянка упорядочилась, и кто-то предложил подать мне в кровать рюмочку коньяка. На что Фантомас решительно возразил. Вошел ко мне и спросил, почему я симулирую и не пора ли пойти к столу.
Хотя в этот момент я ничего не ощущал, все равно смотрел на него почти с ужасом, а уж к юмору был совершенно не восприимчив. Но он вполне серьезно попросил меня подняться. Когда я вставал, то вопреки ожиданиям чувствовал, что боли нет. Встал, шагнул, нагнулся под смех своего спасителя и пошел за стол, где уже не знали, за что пить. Тост за мое исцеление оказался к месту.
На следующий день я был на работе, про травму с тех пор забыл. После этого направлял к нему нескольких родственников и знакомых с застарелыми недугами. Все были благодарны.
Мне через год он предлагал в порядке профилактики повторить процедуру, но я, помня ощущения первого сеанса, отказался.
Через несколько лет, после распада Союза и вхождения страны в полный хаос мне по делам пришлось быть в Набережных Челнах. Стоял слякотный метельный декабрь. От нечего делать вечером из гостиницы позвонил Ивану Ивановичу в Казань. Между делом в разговоре посетовал на то, что в нашей глухомани невозможно найти установочные диски какой-то программы. Иван Иванович сказал, что не вопрос, он все решит.
Годом ранее он же мне привез компьютер вместе с наладчиком и установил. У нас еще компьютеров и специалистов не было.
Каково же было мое удивление, когда в два часа ночи он ввалился ко мне в номер с этим проклятым диском, продрогший и усталый.
Оказалось, ради этого сам за рулем проехал по гололеду 250 километров. Да еще на несчастной «Оке», которую автомобилем можно назвать с натяжкой. Ее только начали выпускать и звали «выкидышем КАМАЗа», потому что выпускалась она тогда на их заводе.
Как я его не уговаривал остаться, чтобы утром дать провожатого или отвезти на грузовике с машиной в кузове, он отказался. С утра его ждали больные. Я тоже не мог ему помочь, утром ждали дела, а среди ночи в чужом городе никаких возможностей не имел. Мучила совесть, когда представлял, что из-за меня инвалид рисковал жизнью.
Друзья мне потом сказали, что с ним себя нужно вести аккуратнее, часто его отзывчивость приводит к несоразмерным действиям.
Надо сказать, он себя неполноценным не считал и привилегий не добивался.
Главное чего он добился всей своей жизнью это признания, которое заставляет всех отзываться о нем только в превосходной степени.
Вот об этом человеке мне захотелось рассказать. Думаю, что Гельмут Коль тоже гордился бы знакомством с ним.