Память

Андрей Кд Лаврик
Старый писатель жил в доме на берегу
У самой черты морской набегающей пены.
Любил он встречать пожилую певицу одну,
Делился с нею мечтами, что сокровенны.

Они пили чайные сборы из Тегерана,
Но чаще вино – по южному колориту.
И он ей читал куски своего романа,
Она ему вкрадчиво пела «Кармен-сюиту».

Бывало, заспорят чайки, подует ветер,
Бегут по причалу послушные волн барашки.
Он ей стихи декламирует на рассвете,
Она пришивает петельку к его рубашке.

Погашено солнце в закате, как сигарета,
Под песню цикад доверить кому мечту бы?
Он дарит билеты на оперу «Риголетто»,
Она «тру-ля-ля» напевает и красит губы.

Восходит луна, и звёзды – её сестрицы,
Над морем клубится послушная дымка тумана.
Он пишет восторженно в день по 4 страницы
Под голос её – очень нежное меццо-сопрано.

Когда же она попадает в больницу с инфарктом,
То шторм в 10 балов шумит у него внутри.
Он мчится в аптеку с таким молодецким азартом,
Как будто ему 37, а не 73.

Таскает таблетки, инъекции, спирт и вату.
«Ты что, Моя Радость? Я рядом! Не вешай нос!»
В день выписки он приходит в её палату
С огромным букетом любимых её белых роз.

И снова театры, проза, стихи и песни,
Морские пейзажи, прогулки вдвоём по пляжу.
Бегущие с бешеной скоростью месяцы вместе.
Жаль, время – пожар, что жизнь превращает в сажу.

Предчувствие неизбежной тревоги странной.
Себя успокоив, что с каждым ведь так бывает,
Она проверяет конфорки и краны в ванной,-
В последнее время он часто всё забывает.

Сначала писал в неделю с трудом лишь строчку,
То суффикс упустит, то префиксы потеряет.
Теперь же глядит всё время в одну он точку.
Врачи говорят, ничего уже не понимает.

Вывозит его в коляске в часы прилива,
Из сумки берёт бумажную вереницу,
Читает вслух эту рукопись бережливо,
А там про писателя, что полюбил певицу.

А там оживают чайки, закаты, лето,
И пахнет вино, между строчками разливаясь.
Он слушает, щурясь от яркого-яркого света,
И смотрит куда-то в прошлое, улыбаясь.