Пасифик. Эпилог. Neumann

Рейнмастер
      Он открывает глаза посреди яркого дня.
      Яркость пестрит и множится: щебет, и голубое, и желтое перепрыгивают, перепархивают с ветки на ветку. Что-то случилось? Если бы вспомнить… Многократные ромбы движутся, повторяя узор листвы — хотя здесь нет ни листвы, ни веток, кажется, что они всё-таки есть.
      Хотя спросонья впечатления могут и обмануть. Так гудит ветер. Мышцы пружинят, а белые бугры под одеялом — должно быть, колени. Хорошо иметь колени. Когда буря стегает скалы, а чайки наперебой выкликают дождь, уже накипающий на горизонте. Прорвать плёнку слабости, и устремиться вверх, взбивая буруны — бр-р-рум, в кипенно белом: бр-рум-бру-умм…
      «Морские черти! Право руля...»

      ***

      Но ярче всего и стремительнее — прикосновение солнца!
      Для кого-то его нажатие отозвалось бы невыносимой резью. Алая сочность света проникает в окно, обливая чёрные, словно заново окрашенные ячейки решётки. Это всего лишь две кавычки, соединённые пломбой. Стреловидный клин и вертикаль, расположенная так прямо, что сперва и не понятно, где завершается чугунное литьё и начинается чужая ладонь.
      — Ага! — хрипловатый голос.
      Фигура у окна тонка и обрывиста. Поза создает впечатление ожидания. Но ожидания очень чуткого — стоит пружинам матраца скрипнуть, как быстрый силуэт перемещается ниже; лежащий видит лицо с непримиримым ртом и губами, плотно сжатыми от напряжения.
      Он садится на край кровати.
      — Больно?
      Видимо, в этом слове заключён какой-то особый смысл. Проснувшийся был бы рад помочь, но тело ещё не повинуется ему в должной степени и всё, что он может — это ответить улыбкой.
      И мигом — вжиг! — молния, ослепительно синим:
      — Как-как? Ещё раз. А ну?
      Улыбка.
      — Жарко, а будет ещё жарче, — уголок рта вздёрнулся, и складка на щеке стала явнее. — Так думает каждый, но иногда ошибается…
      Он прищурился.
      — Как вас зовут? Меня зовут Айзек, а как твоё имя? Как зовут тебя?
      — Я не знаю, — сказал проснувшийся.
      Это была правда.
      Наступающий день и впрямь обещал быть жарким, но пока золотистые полосы еще проникали в структуру ткани медленно, как мёд смешивается с молоком. Верхняя пуговица рубашки была расстёгнута, и кожа в отогнутом уголке напоминала печёный хлеб, слегка зачерствевший, подгорелый по краю. Мужчина сидел близко. Когда ищущие пальцы коснулись его, он не отодвинулся, только вздёрнул подбородок и прикрыл глаза, как волк, тоскливо следящий за лунным бликом.
      — Ер-рунда. Но я рад, даже и так… всё равно…
      Не лицо, а восклицательный знак. Тёмные стены дома местами уже раскололись — в раковых метастазах, угрюмой плесени, медленно фосфоресцирующей в темноте, а сейчас превращенной в горстку белесой пыли. Сцепленные в замок суставы так и подрагивали мелкой дрожью, пока любопытство соединяло крохотные частицы друг с другом, снимало окалину, разглаживало и сращивало то, что готово было срастись.
      Ту-ру-ру-ра! Мой император, кто взял в плен моего императора?

      Тик-так.
      
      Синхронно вздрогнув, они повернули головы.
      Крошечная стрелка пробивала себе путь на нахмуренном циферблате. Глянец-леденец. Затейливая вещица. Как прежде, маниакально настойчивая, почти трициклически устремленная, зацикленно равная только самой себе. И, как и прежде, бесцельная — ведь не считать же целью привычку дробить тождество на отрезки, а для чего, для чего? Для того, чтобы потом опять так же упрямо сложить: «Так! Tag-и-tag…»?
      — Если ты не против, позволь называть тебя Франц.
      — Франц, — повторил нулевой человек.
      Он быстро учился.


      В стенном проломе оглушительно громыхнуло — взлетели шторы. И точно тряпкой смахнули оцепенение.
      Моментальный нырок под стол — (копошение, гайки, скрежет, дизельный генератор…) — и глядь: он уже снова воздвигся ввысь, белокурый атлант — высоченный и резкий, многократно, чрезвычайно и фантастически грубо вооружённый. Вскинул на плечо большую трубу, прищурился и сделал вспышку, улетевшую куда-то вдаль и рассыпавшуюся там миллиардом ядерных солнц.
      — Вот так! Мы всё-таки не в зефирных замках.
      По-мальчишечьи ухмыльнулся. Расправил плечи.
      — Ну что ж, — позвал он. — Если ты готов, вставай. Вставай, Франц, лентяй! У нас много работы.






Конец


А вот тут арии персонажей: http://www.stihi.ru/avtor/reinmaster&book=1#1