Тихо было в лесу, только лягушки квакали на болоте, да молодая мать, баюкая новорожденную дочь, напевала колыбельную:
"К ча;ду в зыбку положу;
Дрёму ря;дом да кажу;
Ты с дитя;ткою сопи
Сме;жа очи сон крепки;
Ма;тери словеса в ночь
Сладко спи коха;на дочь
Добри в нощи созерца;й
Спи дитя;тко ба;ю ба;й…"
Десять лет не было детей у Богдана и Марьи. Люди начали поговаривать о проклятии, которое выкрикнула старая Лада:
- Не видать тебе счастья, девка. Не слыхать тебе смеха детского. Не качать тебе колыбель. Будь ты проклята, - кричала Лада, грозя молодым кулаком.
Слишком счастливы были тогда молодожёны, чтобы принимать близко к сердцу слова старой сумасшедшей.
Но шли годы, а детей боженька не давал. От людской молвы перебрались супруги в лесную избушку.
Не могла Марья смириться со своей участью, пошла к ворожеи, живущей в самой чаще леса.
- Знаю зачем пришла, знаю, - процедила сквозь зубы старуха.
Она сидела на заваленке, возле своей избушки, и толкла что-то в ступке.
Марья низко поклонилась.
- Прими дар, и помоги мне в моей беде, - сказала она, протягивая старухе узелок.
- Что там? - спросила старуха, не переставая толочь.
- Пять серебряных монет, это всё, что у меня есть.
Старуха, оторвавшись от своего занятия, посмотрела на Марью, и захохотал. Она хохотала так страшно, что у Марьи сжалось сердце, и она хотела бежать.
Смех резко оборвался, ворожея смотрела на Марью с ненавистью и презрением.
- Монеты. Ты хочешь за пять серебряных монет купить счастье. А знаешь ли ты, что цена счастья равна тому, от чего ты готова отказаться? Слишком дёшево ты его ценишь, - сказала она, возвращаясь к своему занятию.
Слёзы горя и отчаяния потекли по щекам Марьи, упала она перед старухой на колени.
- Проси всё, что хочешь, но помоги мне зачать ребёнка, - рыдала она, хватая старуху за руки.
Ворожея оттолкнула Марью, вскочив с места.
- Ты получишь то, что хочешь, но как бы тебе не пожалеть об этом.
- Не пожалею, ради детского смеха, не пожалею.
Марья лежала на земле, когда старуха вышла из избушки.
- Эта кукла поможет тебе, - сказала она, бросая к ногам Марьи куклу.
Она подняла её, недоверчиво посмотрев на старуху, спросила:
- Кукла? Как она мне поможет?
Старуха оскалилась, показывая гнилые зубы.
- Ты готова была заплатить. Ты заплатишь. В течении месяца ты зачнешь ребёнка, но при условии.
Старуха замолчала, пристально глядя Марье в глаза.
- Говори, при каком условии, - закричала Марья.
Взрыв хохота поднялся к верхушкам деревьев, заставив лесных птиц умолкнуть.
- Кровь твоего мужа будет платой за счастье. Слушай меня внимательно, и не перибивай. Каждое полнолуние, ровно в полночь, перед куклой должна стоять чаша с кровью твоего мужа. Запомни, каждое полнолуние! И не дай бог тебе пропустить хотя бы одно из них, - сказала старуха, ткнув пальцем в куклу.
Марья в ужасе отшатнулась.
- А что будет, если пропущу?
- Лишишься счастья навсегда, - сказала старуха, и захлопнула дверь избушки.
Богдан плёл корзину, когда Марья вернулась из леса.
- Где ты так долго была, Марьюшка? - ласково спросил он жену.
- По ягоды ходила, где же ещё мне быть, - второпях ответила Марья.
Она хлопотала у печи, поглядывая на куклу, сидящую возле окна на лавке.
Что ни говори, но кукла была хорошенькой: из под соломенных волос выглядывали большие, синие глаза, которые, казалось, следили за каждым её движением.
Марья улыбнулась и отвернулась к печи. На нарисованных губах куклы мелькнула тень улыбки.
- Выпей, Богдан, ты устал сегодня, - говорила Марья, протягивая мужу чарку с медовухой, в которую добавила отвар сон-травы.
Сытный ужин, да медовуха, сделали своё дело, к полуночи Богдан спал богатырским сном.
Марья взяла руку мужа и острым ножом сделала надрез на запястье. Алая кровь быстрыми каплями потекла в чашу. Наполнив чашу, Марья перевязала руку мужа. С радостным трепетом она поставила чашу перед куклой. Погасив лампу, Марья легла рядом с Богданом.
Тихо было в лесной избушке, мирно спали муж и жена. Лунный свет падал на лицо куклы, губы которой были красны от крови.
На утро Богдан почувствовал слабость.
- Худо мне что-то, Марьюшка, сил нет совсем. Полежу я ещё маленько.
- Полежи, родной, полежи, - хлопотала она, укрывая мужа одеялом.
Чаша, стоящая перед куклой, была пуста. Синие глаза, выглядывающие из под соломенных волос, стали фиолетовыми.
Убирая пустую чашу, Марья улыбнулась, вспомнив слова старухи: " Зачнешь в течении месяца..."
Три дня ещё проболел Богдан. Марья ухаживала за ним, поила снадобьем дающим силу. Окреп Богдан и потекла жизнь своим чередом. Он плёл корзины из лозы, ловил рыбу, охотился. Марья хлопотала по хозяйству, да ткала сукно. Тем они и жили, тем и были довольны.
По истечении месяца Марья занедужила и поняла, что долгожданное счастье случилось. Обезумев от радости она побежала в избу, схватила куклу и начала её целовать.
Подошло время следующего полнолуния. Марья сделала всё тоже самое, что и месяц назад. Богдан после этого опять болел, Марья его выхаживала. Кукла сидела на своем месте, взирала на людей своими потемневшими глазами, и улыбка не сходила с её красных губ.
Марья была счастлива. Младенец в утробе уже шевелился, она пела ему колыбельные, держа руку на животе.
А Богдан угасал с каждым месяцем. Вот и черные его кудри поредели, и виски побелели, и сам он весь как-то высох и согнулся.
Пришло Марьино время. Богдан привел повитуху, а сам ушёл в лес, чтобы не слышать стонов жены, рвущих ему душу. Долго мучилась Марья, но к полуночи разродилась дочерью.
На небе светила полная луна, когда повитуха открыла дверь избы и разрешила Богдану войти. Счастливая Марья лежала на кровати, а рядом с ней, в колыбели, мирно спала их долгожданная дочь.
Мирно было в избе и спокойно. За печкой пели сверчки, в колыбели сопела дочь, рядом спали счастливые родители. Лунный свет осветил лавку, где сидела кукла, глаза которой горели гневом, а губы искривились от обиды. Это было первое полнолуние, когда она не получила своё жертвоприношение.
Доченька Марьи крепла с каждым днём, розовые щёчки наливались румянцем. А Богдан чах на глазах, всё чаще от еды отказывался, и ноги волочил как старик. Сядет бывало у колыбели дочери, смотрит на неё, а сам плачет.
- Ну что ты, Богдан, счастье то какое у нас, - говорила Марья, обнимая мужа.
- От счастья я, Марьюшка, от счастья, - отвечал Богдан, гладя жену по руке.
Поняла Марья причину болезни мужа, с ненавистью посмотрела на куклу, и в ужасе отшатнулась. Глаза куклы побелели, а губы исказились в страшной гримасе. Испугалась Марья, схватила её, да бросила в огонь. Страшный крик вырвался из печи, заплакала дочь в колыбели.
Кукла сгорела, оставив после себя горстку золы, да какой-то черный камень, который Марья выкинула в болото. Жить бы теперь поживать, да горя не знать, в счастье своем купаться. Да не тут то было. Слова старой ворожеи будили Марью по ночам.
" Лишишься счастья навсегда", - хохотала старуха во сне.
Не проснулся однажды Богдан. Смотрит Марья, а он остыл уже. Упала она на колени, закричала страшным голосом:
- Ох, прости ты меня грешную, прости мой любимый.
Схоронила Марья мужа, померкло её счастье. За первым горем пришло другое. Доченька занедужила, лежит, глазками смотрит на мать, от груди отказывается.
На руках у Марьи померла дочь. Три дня и три ночи сидела она с мертвым дитем в руках. Сидит, качает, и колыбельную поёт. На четвёртый день встала, положила дочь в колыбель, и простоволосая пошла из избы. Пришла к болоту, в котором камень оставшийся от куклы утопила, да и бросилась в самую трясину.
С безмолвной радостью болото приняло свою жертву, ни ветерка, ни птичьего щебета. Тихо было в лесу и спокойно, только колыбельная песня эхом разносилась по болоту.
К ча;ду в зыбку положу;
Дрёму ря;дом да кажу;
Ты с дитя;ткою сопи
Сме;жа очи сон крепки;
Ма;тери словеса в ночь
Сладко спи коха;на дочь
Добри в нощи созерца;й
Спи дитя;тко ба;ю ба;й…