Идём рекой, идём горой,
а на горе нашли мы плоскость;
мы не дошли до «мостовой»,
уже сдавала наша стойкость.
Уставшие, боясь пурги,
поставили свою палатку,
к полуночи часы дошли,
а сон не шёл, не брал в охапку…
Что было дальше – слышим гром,
он приближался за секунды,
потом рвануло за углом,
нас из палатки будто сдуло;
и если б то был только гром,
был крик, как шелест крыльев беса,
кто в чём, кто даже босиком
спасался на деревьях леса…
Отбиться чем – одни мечты,
где только хруст – пуста «берлога»,
ни шёпот, а ни крик души
нам не сулят спасение Богом.
Животное страшней чумы
нас находило и швыряло,
как кошка, в разные углы,
нет – не поесть, оно играло…
А я, как дятел тороплюсь
и режу колокол палатки,
все главы тел я ворочу,
борюсь и бьюсь в смертельной схватке…
И вспомнить страшно,
как оно могло нам ночью появиться,
летало надо мной и, всё,
мне оставалось лишь молиться.
А как молиться, если я
дышать не смела у сугроба,
и тут, лохматая нога
метнула искру в крышку гроба.
Душой от тела отошла
всего в какие-то мгновенья…
Крылато-зверская чума
светилась образом горенья!
Кто спрятаться успел, тот лёг
глазами в снег, чтоб не светились,
не долго отдыхал наш «гость»,
все игры зверя повторились…
Похоже, кто-то за дитём
не уследил своим, к несчастью,
его забрал потом с собой
летящий панцирь, тоже страшный.
(Медикаменты, вызывающие галюцинации, которые унаследует душа погибшего как пережитую правду, нашли бы в крови, как и упаковки доставки таблеток, а в зрачках могли остаться застывшие отображения убийц).