— Пап, а почему ты нам больше не рассказываешь про Джека?
Уайт испуганно посмотрел на Тесс.
— Потому… потому что… — неуверенно начала та.
— Потому что Джек помер, — зло закончил Твик.
— А если и выжил, все равно уже не торт, — хмуро добавил Квик.
— Выжил? — ухмыльнулся Твик. — После предыдущей-то серии? Да ты хоть помнишь…
— Мальчики, прекратите! — вмешалась Тесс. — Папа тогда неудачно пошутил. Разумеется, Джек жив.
— Правда, жив, пап?
Три пары глаз с надеждой уставились на Уайта.
— Конечно, — улыбнулся тот. — пришёл в себя, отдохнул немного и стал как новенький. Вы же знаете Джека. Его так просто не возьмёшь.
— Ур-ра! — радостно завопил Мик и тут же нахмурился.
— А Доктор?
— Доктор, к сожалению, тоже отдохнул. В том числе и от Джека, — со вздохом признался Уайт. — И, боюсь, пока отдыхал, со скуки напридумывал целую кучу коварных планов. Так что стоило Джеку закрыть больничный, как у них случилась очередная стычка.
***
— Начать, наверное, стоит с того, что у Каменного Доктора, черт его знает с каких пор и откуда, хранилась урна с прахом Лернейской гидры. Хотя нет, откуда — это понятно. Большинство злодеев стоят друг за друга горой. Те, что ещё живы, заботливо ухаживают за могилками тех, кто уже почил. Хранят в качестве сувениров и амулетов их вещи, забирают себе оставшихся без хозяев питомцев, какими бы страшноватыми они ни были, и все такое. Вот и Доктор хранил изрядную коллекцию артефактов, оставшихся от злых гениев прошлого. В том числе и старинную амфору с прахом Лернейской гидры. По легенде, конечно, Геракл её закопал, да ещё и придавил сверху здоровенным камнем… Но злодеи, вы же знаете, никогда не унимаются. Нашлись поклонники, которые камень свернули, гидру выкопали, торжественно сожгли, а прах поместили в урну. Вот его-то Док и хранил у себя в числе прочих реликвий. Сентиментален он был до ужаса.
Но это так… отступление. Началось-то с того, что Док выследил Воздушного Джека, когда тот завтракал.
Ну хватит перебивать. Сами можете догадаться, не маленькие. Чем, по-вашему, питается ветер? Конечно. Листьями. Джек, например, предпочитал эвкалипты. Ну и вырастил для себя рощицу в укромном местечке. А Док выследил. Сначала-то он думал просто срубить все под корень и уже даже вытащил карманную бензопилу, но вдруг застыл на месте, задумался, и губы его искривились в отвратительной злобной усмешке.
Он терпеливо выждал, пока Джек вволю выпасся среди своих эвкалиптов и, сытый, удалился на подвиги. После этого Док достал походный набор плотника, и до самой ночи из рощицы доносились стук топора, молотка и визг пилы.
А на следующий день изумленный Джек обнаружил в своей роще новенький скворечник… Точнее, колибречник. А ещё — бабочник. И стрекозник. И все это было так кстати, и так красиво все это было, что Джек лишь диву давался, как же он мог жить без этого раньше. И, конечно, на этот раз он провел в своей роще куда больше времени, чем обычно, наслаждаясь нежданным богатством. И даже Док, внимательно следивший за ним издалека, почувствовал, как что-то защемило в том месте, где у него могло бы быть сердце; отнял от глаз бинокль и с удивлением стёр с окуляров какую-то влагу. Полупрозрачное серебристое тело Джека, пронизанное косыми лучами солнца, казалось, было соткано теперь из цветастого водоворота колибри, на голове трепетал невесомый венец из бабочек, а за спиной, прозрачные, сверкали на солнце крылья, сотканные из тысяч стрекоз. Казалось, какой-то из древних духов леса пробудился ненадолго, чтобы станцевать свой ежегодный ритуальный танец.
«Я поднял руку на бога», — прошептал Док.
Но, раз поднятая, рука должна была опуститься. И каждый раз, когда Джек проходил мимо деревянных поделок Дока, его на секунду окутывало едва различимое облако мельчайших водяных брызг. Или, лучше сказать, раствора. Раствора лучшей ключевой воды и… впрочем, не важно. Важно то, что Джек промок до нитки и, сверкающий в лучах солнца, счастливый и безмятежный, отправился в город — вершить, по своему обыкновению, справедливость.
Сегодня его внутреннее чутье было абсолютно уверено, что в городе все спокойно, а потому Джек и не спешил, вовсю наслаждаясь тёплым летним деньком. Ему даже пришло в голову, что, возможно, он мог бы взять ненадолго отпуск и провести его где-нибудь в горах, подальше от людской суеты… Он настолько замечтался, что совершенно пропустил момент, когда боковое зрение сообщило ему, что он уже не один. И опомнился, только осознав, что уже довольно приличное время идёт плечо к плечу (если только не щека к щеке) с каким-то незнакомым ему господином.
ещё даже не повернувшись к нежданному попутчику, Джек резко шагнул влево, но в тот же миг качнулась влево и летящая рядом тень. Это уже было скверно. Джек остановился и, сохраняя абсолютное хладнокровие, повернулся и не спеша окатил незнакомца взглядом.
От этого взгляда, бывало, стыли лужи и увядали цветы, но на этот раз заледенел Джек. На его собственных плечах, чуть правее его собственной головы, располагалась теперь ещё одна, чуть поменьше, но, вне всякого сомнения, тоже его. Эта новая дополнительная голова представляла собой точную копию его собственной — разве была чуть поменьше размером и значительно моложе. «Значительно» означает, что было ей месяцев семь или девять от роду, и круглые её глаза смотрели на мир бессовестно и наивно. И тем не менее в чертах этого младенческого лица уже можно было различить будущего Джека. Да что там, Джек был совершенно уверен, что уже видел эту, и именно эту, голову на своих детских снимках.
«Эй…» — неуверенно позвал он, и младенческая голова с готовностью повернулась на звук.
«Па-па», — радостно изрекла она своим дурацким неустоявшимся голосом.
Джек вздрогнул и огляделся по сторонам, точно ли он один видит этот кошмар. Да, он был один, но вот то, что творилось с его левым плечом, ему здорово не понравилось. Там, точно молодая почка, уже набухала новая голова, точная копия предыдущей. Ну, возможно, чуть меньше. Однако понаблюдать за её ростом Джеку не удалось, потому что из груди у него вдруг высунулась крохотная детская ручка, а из живота выскочила детская же нога. Насколько Джек мог судить, то же происходило со спиной. А потом… Потом младенец уверенно отделился от Джека и плавно опустился на дорогу рядом с ним. Если он и умел ходить, то делать этого явно не собирался. Он уселся на дороге прямо в грязь и принялся горстями запихивать себе в рот камешки. Джек повернулся налево — и как раз вовремя, чтобы увидеть, как отпочковывается второй младенец, а за ним и третий, и четвёртый, и пятый. Каждый новый — точная копия предыдущего, только чуточку меньше. Оно и понятно: каждый новый младенец отбирал какую-то часть Джека, и следующий копировал уже уменьшенный оригинал. Естественно, уменьшался и Джек. И не успел он опомниться, как очутился в окружении дюжины орущих младенцев мал мала меньше и, самое неприятное, уменьшился сам настолько, что первенец оказался уже вдвое его выше. К счастью, на этом процесс почкования замедлился, а вскоре, кажется, прекратился и вовсе.
Вот в этот момент на горизонте и показалась какая-то точка. Приблизившись, она превратилась в Доктора, который не спеша катил по дороге на велосипеде, что-то жизнерадостно насвистывая. Подъехав к расположению детского сада, он спешился и удовлетворенно оглядел дело своих рук и праха Лернейской гидры. Потом присел возле взрослого, но крохотного Джека на корточки, вытащил из кармана стеклянную банку и накрыл ею Джека. Перевернул, завинтил крышку и небрежно сунул в карман. Потом, все так же сидя, насмешливо оглядел Джеково потомство и вдруг нахмурился. Невероятно, но факт: продумав план до мелочей, он совершенно забыл о младенцах. Вероятно, это случилось потому, что меньше всего на свете Доктор интересовался детьми. И, однако, имел теперь на руках дюжину беспризорников с крайне непростой наследственностью: половина от Джека, половина от гидры, ну и какая-то часть, вероятно, все же от самого Доктора, без которого они уж точно на свет не появились бы.
Доктор раздражённо зацокал языком и огляделся по сторонам. На горизонте, со стороны, противоположной той, откуда он прикатил, стремительно сгущались тёмные тучи, а деревья покорно гнулись под усиливающимся ветром. Проще всего, конечно, было оставить молодняк на дороге, предоставив дождю и ветру разметать воздушную мелюзгу по свету. Но, как я уже говорил, Док был сентиментален. Он посидел ещё немного, разглядывая выводок крохотных Джеков, и наконец обречённо махнул рукой. Сорвав пару лопухов, он выстелил ими сетчатую корзину велосипеда, сгрёб младенцев в кучу, вывалил их в корзину и, вскочив в седло, бодро завертел педали, направляясь к городу. Вот так и закончилась эта история. А теперь, молодые люди, нам пора в сад и в школу.
— Как это закончилась? — хором возмутились дети. — А Джек? С Джеком-то что?
— Джек? — Уайт на секунду задумался. — Так почкование-то, хоть и медленнее, продолжалось и в банке. Не прошло и недели, как новые Джеки стали настолько мелкими, что без труда выбрались через щель между банкой и крышкой и отправились за помощью к друзьям Джека — другим супергероям: Мокрому Джону, Сухому Джиму, Подземной Джейн и Огненной Джоан. Добирались они, конечно, долго, ничего не скажешь, но уж зато когда добрались… То уже через пять минут от жилища Доктора камня на камне не осталось, сам Доктор был самым буквальным образом стёрт в порошок и развеян по ветру, а все Джеки от мала до велика тщательно собраны в корзину и помещены в приют для юных героев, где они стремительно возмужали, окрепли и выросли, обогатив мир сотнями новых Джеков.
— А теперь, — распахивая дверь, сообщил Уайт, — мы все выходим из дома, и мне совершенно наплевать, если кто-то отправится в сад без штанов, а ещё кто-то окажется в классе босиком.