Шла сплавбригада вдоль Печоры, бревна шукала, да в реку катала – на хлеб зарабатывала. Вдруг перед нею высоченный бурт. За ним другой, пятый, десятый. Целая делянка. Хлыст к хлысту, в двенадцать накатов.
Супер! Берег рядом. Знай, лесины с кручи сбрасывай, да прибыля подсчитывай.
Подошел бригадир к бурту, пятерней хлоп!: привет, мол, приятель, спасибо, что нашелся. А тот возьми, да и рассыпься. Весь. В пыль и прах. Только чад до небес, точь-в-точь, как в Нью-Йорке – помните? – когда Близнецы рухали? Толкнул другой, та же история; третий, четвертый… увы-увы!
Ясна картина?
Сложены были те стволы по завьюженному насту обмороженными дланями зэков в кровопускные 30-е и забыты. И выгнило и распалось их нутро, с виду цельновечное.
Потрясенно внимала бригада воплощенному предзнаменованию.
…Не также ли и быль кровопускных тридцатых сгинула, оставив лишь долгостойный смрад, дыхание спирающий.
Не от одного ли тычка пальцем сокрушился Великий и Нерушимый, копоть же и прах, до облаков и поныне вдыхаем? Вместе с угаром тридцатых, смогом демографических раскатов сороковых, правдофобией, псевдоверием, саморазбазариванием, пустоцветием последующих десятилетий.
Чад социальной катастрофы...
Осадилась бригада, ретировалась подальше от клоаки, на свежий воздух, отдышалась.
Расправим же плечи, други!
Вот осядут, улягутся, развеются осколки прежних вин и бед наших, тогда и распрямимся, поднимемся, восстанет душа рассейская!
Сколько можно смрадом дышать!