Дождь припустил по-настоящему. Я сильнее задрал измятый воротник шинели и вжал голову в плечи. Вода ручьями стекала по киверу прямо на щёки, а с козырька бурным потоком лилась на нос и дальше застревая в усах.
«Чёрт побери, что я здесь делаю?» - задал я сам себе простой, но резонный вопрос и в моём внутреннем голосе явно послышались истерические нотки.
Так далеко от дома я не забирался давно, впрочем, если, конечно, не считать этого гибельного похода в далёкую и варварскую Россию. Но история моего спасения из той дикой страны, явно граничит с чудом и однозначно заслуживает отдельного рассказа.
Сейчас же мы где-то на Рейне, в Германии и этот фанфарон, наш граф командующий, бросил нас вперёд, чтобы атаковать будто бы из-под земли выросший люнет и пруссаков, что засели в нём с решительными лицами и отрывистой лающей речью.
Да, в Тоскане сейчас тоже не лето, но какой чудесный октябрь в Абетоне, скажу я вам. Закаты цвета спелых персиков и румяных щёчек местных сеньорит. А воздух? Какой воздух! Ах, и не передать. Он пьянит получше кьянти! Ещё зелёные завитки виноградных просек, дубы, что шумят совсем не по-осеннему…
«Что же я всё-таки здесь делаю?» - вновь повторил я вопрос, как будто и правда только, что очнулся от какого-то забытья. Морока… и тут же вспомнил.
Нас призвал и собрал под свои знамёна единственный достойный человек во всей Италии. Вице-король Евгений. Наш любимый генерал и король в одном лице. И не важно, что он иностранец. Здесь… Ах, чёрт, конечно же там на юге, мы зовём его на свой манер – Эжени.
Нет, есть ещё, конечно, достойные люди и среди соотечественников. Например, наш бригадный генерал, барон Карло Цукки, по прозвищу «Молчун». Да и наш батальонный командир, майор Пирло. Но уж ни как ни этот пижон и «нарцисс» Ашиль Фонтанелли. Нет, он то уж точно не думает о простом солдате.
Слева, из-за пелены дождя будто бы вынырнул небольшой двухэтажный дом. Его рыжие, местами облезлые стены высились над нами и в пустых окнах никого не было видно.
«Тот самый городок, который нам надо было взять» - вспомнил я первый приказ. Ведь начинали бой мы в резерве, но затем первым бригадам крепко досталось от прусских пушек с того берега и этот «выбражала» бросил нас в атаку.
Я пожевал нижнюю губу и повертел головой влево и вправо. Мои соседи шли молча и смотрели только вперёд, будто бы чем-то заколдованные. Я невольно тряхнул головой и целый водопад холодной дождевой воды затёк мне за шиворот. Я невольно передёрнул плечами и поёжился.
- Сохраняйте дистанцию, - услышал я хриплый и звучный голос нашего сержанта. Он донёсся откуда-то из-за спины.
Шум дождя начал стихать, но вместо него окружающее пространство наполнилось новым звуком – летящими в нашу сторону ядрами, а через мгновение «хлопками» гранат у нас над головами. Я хорошо помню эти ужасные звуки – сражение при Малоярославце навсегда впечаталось в моё сознание раскалённым железом картечи и именно этим шипящим и нарастающим свистом.
Я инстинктивно вжал голову в плечи, как и мои соседи по строю и впереди идущие парни из первой шеренге. Впрочем, это особо не спасало от осколков гранат, что завизжали между нами и над нами через мгновение.
За спиной захлебнулся разорванным горлом сержант. Сзади донеслись крики боли и стоны, которые правда вмиг стихли.
Мы продолжали идти вперёд, не оглядываясь и не сбавляя темпа, лишь закусив до крови губу и молясь пресвятой Деве в благодарность за то, что убит сейчас не ты, а кто-то другой.
Дома по левой стороне сменялись один за другим, но я не смотрел туда особо, просто ловил боковым зрением смену цветов на стенах – то жёлтые, почти рыжие стены, затем вдруг тёмно-зелёные как наши воротники и обшлага и следом коричневые.
Городок с характерным немецким названием проплывал мимо нас, а значит мы приближались к нашей цели – чёртовому люнету, что успели вырыть битюги со светлыми волосами аккурат на нашем пути через Рейн.
Вражеские ядра продолжали проделывать в наших колоннах кровавые борозды, а гранаты засыпали нас смертельным дождём из осколков и картечных пуль, смешиваясь у нас над головами с настоящим дождём – осенним, холодным, мерзким.
«Толи дело сейчас дома» - вновь замечтался я. «Тихие рассветы под лазоревым небом. Звонкие песни соловьёв и недовольное мычание коров, которых нерадивые хозяева ещё не успели подоить. Ах, что за прелесть»
Рядом рухнул сосед и я в миг забыл про отчий дом. Слева? Справа? Я завертел головой.
- Сомкнуть ряды! – выкрикивал команды уже другой голос, молодой и ломкий.
«Лейтенант Варадерро? Или новенький, как его, су-лейтенант Милло?» - подумал я, вспоминая фамилию молоденького офицера, поступившего к нам в полк накануне кампании.
Откуда-то сбоку сквозь шелест дождя и разрывы гранат донеслась ещё одна команда, но на французском – En avant, следом за ней с той же стороны заухали пушки, это наши артиллеристы стали отвечать пруссакам. Я невольно улыбнулся, в глубине души радуясь, что мы не одни под этим чёртовым дождём из воды и железа.
Дома слева всё не заканчивались, продолжая появляться из-за пелены дождя ровными квадратами и прямыми углами. Но вот они стали удаляться от нас, а значит мы сменили направление.
Я вдруг осознал, что до укрепления противника совсем немного. Не знаю, откуда у меня возникла такая уверенность, но я внутренне подобрался и поудобнее перехватил мушкет, что держал в левой руке. Мысли все куда-то улетучились и даже злиться и проклинать судьбу и своего дивизионного генерала на время расхотелось. Я будто бы был увлечён общим порывом. Будто бы все солдаты устремили свои взоры и желания на одну цель – увидеть наконец-то этот чёртовый полумифический люнет и взять его. Будто бы там, за его земляными брустверами нас ждало счастье. Именно так, счастье! Сухие мундиры и шинели, спасительное тепло костра, еда, горячая, даже обжигающая, но сытная и свежая. И конечно же рюмка-другая «лимончеллы», или чего покрепче.
Будто бы впереди, за пеленой дождя был не покрытый скользкими склонами «тет-де-пон», а оазис, до краёв наполненный всем самым необходимым для солдата.
Я стиснул зубы, машинально переставляя ноги. Раз-два, раз-два. Справа от нас наступал Первый линейный полк, ветераны многих боёв и сражений. Их светлые шинели и неспрятанные в клеёнчатые чехлы меховые шапки качались в водяном мареве, словно силуэты каких-то мифических созданий.
«Гренадёры» - просто констатировал я, продолжая двигаться вперёд. Их присутствие придало нам уверенности и ощущения общности и поддержки.
Ядра прусских пушек, выпущенных из-за реки, продолжали врываться в наши ряды с настойчивостью берсеркеров.
Минута, другая. И вот уже моя вторая шеренга стала первой, так как от первой почти никого в строю не осталось. Страх, сковывающий каждое движение моего уставшего измученного тела, трансформировался и теперь наоборот, толкал меня вперёд к люнету. Мне казалось, что будь моя воля, я бы в тот же миг, не смотря на обстрел и жижу под ногами, рванулся бы с места и побежал к оазису, чтобы быстрее оказаться в благоговейной тиши райского места.
Но через миг я наконец-то увидел люнет. А за ним тёмную массу прусской пехоты и поникшие, но всё ещё грозные батальонные и полковые знамёна, и морок по поводу благословенного оазиса испарился в тоже мгновение. Меня будто бы вернули в реальность. Вот он этот «тет-де-пон» и через какое-то короткое время, необходимое, чтобы привести в порядок наши ряды, мы ринемся к нему не смотря на меткие выстрелы прусских артиллеристов и не взирая на то, что за этими земляными валами нас ждут. Ждут солдаты, с другой стороны, решительные, готовые, такие же, как и мы, но…
Мысли мои спутались. Прозвучала команда «Сомкнуть ряды вправо» и сразу за ней «Штык на ствол». Я облизнул как мне казалось сухие, обескровленные губы и спустил мушкет с плеча. Страх, единственный мой близкий друг в то мгновение, полностью подчинил себе мой разум. Я посмотрел влево, вдоль шеренги на еле видимые цветные стены Даттенберга, затем вправо на чуть качающиеся меховые шпаки гренадёрской роты Первого полка.
Молиться не хотелось. В тот миг ничего не хотелось, как будто весь мир и время вместе с ним замерло, будто бы попавшая в вязкую смолу муха, да и застывшая там на десятилетия.
А затем будто бы набат, затрещали барабаны и чуть хриплым, но полным уверенности голосом наш батальонный командир выкрикнул: «Вперёд, в атаку».
Целое мгновение мы оставались неподвижные, будто пленённые и связанные невидимыми нитями, но в следующий миг наша шеренга пришла в движение, и мы все как один, не сговариваясь, но одновременно, заревели «Баррра!» и ринулись вперёд.
Так когда-то кричали легионеры, когда шли в бой на врага – косматых, светлых варваров на Германском лимисе.
Люнет стремительно приближался. Я бежал вперёд, держа мушкет горизонтально, на перевес. Штык тускло блестел и чуть дрожал. Сто шагов, пятьдесят, тридцать, двадцать. Мы все ждали выстрела в упор стоящих за бруствером рослых пруссаков, но выстрела всё не было и не было. Дождь был нашим союзником в этот раз. Он намочил порох в их ружьях и сделал стрельбу не возможной.
Я бежал по скользкой траве, мечтая не упасть, а всё же добраться до врага. В то мгновение голова моя была пуста как никогда. Впрочем, перед самым столкновением в ней редко бывают какие-либо мысли, они лишь отвлекают и страх, завладевший всем моим телом в тот миг, просто не пускает ничего в мозг. Кроме одного – вперёд, там враг. Надо добраться и ударить. Ударить ещё раз. И снова ударить!
Нога моя заскользила по осыпающейся земле насыпанного вала.
«Нет!» - предостерегающе выкрикнул я и даже выставил вперёд руку, но удержался.
Ещё миг и я на бруствере, как и другие солдаты из первой шеренги. Я вижу суровые и хмурые лица пруссаков. Их мушкеты топорщатся в нашу сторону, словно иглы дикобраза, диковинного животного, что я видел в зоопарке в Варшаве. Штыки также блестят от капель воды и от тусклого света, что всё же просачивается сквозь низко весящие над головой тучи.
Мне и страшно, и не страшно одновременно. Я кричу что-то невразумительное и выбрасываю вперёд мушкет, не метясь ни в кого конкретно. Просто вперёд. Шеренги вражеских солдат такие плотные, что мой штык находит свою первую жертву и вот уже с него капает кровь, перемешиваясь с дождевой водой.
Я чувствую плечо своего товарища, малознакомого новичка из нашего батальона справа. Слева тоже кто-то есть, я уверен, но времени вертеть головой совсем нет, есть только время колоть штыком противника. Словно копьём, как в древние времена. Давным-давно. Я вдруг ощущаю себя римским легионером, сражающимся с варварами-германцами. Давным-давно.
Когда-то я посещал библиотеку во Флоренции и читал несколько работ античных авторов. Так, для собственного любопытства.
Ещё один из плотного ряда солдат в сером попробовал моего штыка. Он стал заваливаться на бок, но его место тут же занял другой, такой же точно, рослый и светлоусый, затянутый в мундир. А может и не мой штык его вспорол.
В тот же миг я почувствовал, как что-то обожгло мне бедро. На мгновение я отвлёкся от боя и посмотрел вниз. По грязно-белым штанам расплывалось кровавое пятно. Кто-то из серой стены так же ткнул мне штыком и попал. Следом за резкой болью не пришло ничего из чего я сделал вывод что ранен поверхностно и продолжил бой.
Не знаю, сколько это продолжалось минут или мгновений, но мы всё так же стояли на бруствере, и пруссаки не пускали нас вниз в люнет. Они были настроены решительно, да. Я видел это по их лицам.
Какое-то время назад мы готовы были свернуть горы, пройти этот «тет-де-пон» вдоль и поперёк, но порыв ослаб. Многие из нашего батальона пали раненые и искалеченные. Врагу было легче колоть нас снизу в ноги и пах. Нам же приходилось балансировать на скользкой земле и умудряться ещё наносить удары, метя светловолосым чертям в головы и грудь.
Мы подались назад, нас как будто что-то выдавливало наружу. Дождь превратился в мелкую изморось и со стороны реки в нашу сторону потянулись кривые ручьи тумана.
Мы выдохлись. Страх оставался моим главным союзником, но он будто бы трансформировался в нечто иное. Я был похож на какую-то адскую машину, что видел выставленной на выставке в каком-то саксонском городке этой весной. Я хотел только убивать. Колоть, колоть, колоть.
Но наше время было сочтено. Мы отступали. Справа закричали что-то, сквозь шум боя было не разобрать. Мы же откатились назад на сотню ярдов от земляного бруствера. Вдруг сосед справа, я с удивлением признал в нём Марко, моего земляка из Абетона, схватил меня за плечо.
- Они смогли, слышишь? Они прорвались, - кричал он мне в лицо и смеялся одновременно.
Я недоумённо смотрел на земляка.
- Кто? Кто прорвался? Куда?
Но я тут же сообразил и увидел впереди чуть правее и ближе к реке уже знакомые мохнатые шапки. Значит гренадёры Первого полка захватили люнет? Но как? Там же так много солдат противника!
Эти мысли пронеслись в моей голове со скоростью снежного вихря.
- Тогда и мы сможем! – закричал я, пытаясь неуклюже обнять Марко.
Наши ряды стали приводить в порядок и выравнивать. Сержанты и младшие офицеры до хрипоты срывали голоса, спеша и торопясь. Мы готовились к новому штурму, к новой атаке. Моё раненое бедро начало ныть, но я был настроен решительно. Мне вновь хотелось увидеть суровые лица наших врагов. Моих врагов.
Но не успел наш батальон полностью подготовиться к новому штурму, как мимо нас от люнета отхлынули пехотинцы в такой же как у нас белой форме. Первый полк так же был отброшен назад, не сумев видимо закрепиться в люнете. Мохнатых шапок гренадёров было очень мало.
Так что команды в атаку не последовало, а была дана команда «Назад» и мы стали пятиться вдоль Городского холма и уже знакомых домов Даттенберга назад, словно побитые псы, измученные, мокрые и уставшие. А ещё понурые, и павшие духом.
В этом все итальянцы. Когда надо идти вперёд в атаку, нас ещё можно «зажечь» верным словом или увлечь какой-то идеей. Здесь мы похожи на наших западных соседей: и на французов, и на испанцев. Но стоит только сыграть отбой и всё – энтузиазм тает на глазах. Мы уже не видим смысла в дальнейших действиях.
Впрочем, сейчас мы всё же пятились назад, не бежали. Суровые лица наших врагов стали удалятся от нас. Мы видели, как они радовались своей победе, скупо и бедно. Их движения были мало заметны, а выражения на лицах оставались почти такими же, как и до нашей атаки.
Но всё же они радовались, а мы были огорчены. Усталость навалилась на нас словно… Словно…
Я даже не мог тогда придумать ассоциацию с состоянием, в котором я находился.
Бедро ныло всё сильнее и сильнее, и я стал заметно прихрамывать. Ядра и гранаты, что посылали в нас с того берега невидимые прусские артиллеристы всё больше «застревали» в Первом полку, отступающим рядом с нами. Его смешавшиеся роты были правее, а значит ближе к Рейну.
Дождь прекратился, но туман, следующий за нами будто призрачное войско, стал гуще и моё воспалённое сознание «вдохнуло» в него жизнь. Мне казалось, что белесые щупальца принадлежат какому-то чудовищу, слепому, но с очень острым слухом и оно преследует нас, двигаясь вперёд и следит по звукам, что мы издавали, где же мы находимся.
Страх в моём сердце вновь видоизменился и приобрёл иную, отличную от прежней, форму. Мне снова нестерпимо захотелось домой, в Тоскану. Слёзы не вольно выступили в уголках раскрасневшихся глаз.
Я опять стал ругать на чём свет стоит и императора французов, этого мифического полубога, которого и видел-то только раз и мельком на параде в Москве, и наших генералов, в особенности Ашиля Фонтанелли, этого щёголя с завитыми волосами. Думаю, отступающие рядом со мной солдаты, тоже ворчали и роптали. Как я и говорил, мы не сильны в ретираде.
А потом побежал Первый полк. Те самые, кто всё же смог забраться вовнутрь люнета и потеснить пруссаков. Видимо слишком много чугуна им досталось. Наш край оголился и теперь уже мы, наш полк, стал мишенью для вражеской артиллерии.
Мимо рядов батальона проехал на понурой лошади барон Цукки. Хмурое и уставшее выражение лица его ничего не выражало. Он даже не смотрел на нас. Наоборот, его взгляд почти беспрестанно обращался в сторону люнета и без того узкие губы генерала вытягивались в еле заметную белую полоску.
И всё же при виде нашего «Молчуна» я подобрался. Выпрямил спину и поправив тяжёлый кивер, глубоко вздохнул. Очень хотелось спросить у барона долго ли нам ещё тут торчать, подставляя и без того расстроенные «бока» под меткие выстрелы прусской артиллерии.
Но барон проехал мимо, перебравшись ближе к Даттенбергу, и мы продолжали отступление. Впрочем, это было даже не плохо - отступать. В конечном итоге мы отступим настолько, что нас больше не будут беспокоить ядра и гранаты досадливых артиллеристов с того берега. Возможно, нас покормят и таких как я перевяжут. А ещё усадят возле весело потрескивающего мокрыми ветками яркого костра и всунув в руки обжигающую оловянную кружку чего-то горячительного и ободряюще похлопают по плечу – «Пей, мол, боевой товарищ, на сегодня твоя работа простого солдата выполнена, и ты можешь отдохнуть». И ты разомлеешь, и раскраснеешься. От горячительной смеси рома и кофе внутри разольётся тепло, и глаза твои сомкнутся под отяжелевшими веками и неровный, не спокойный, но такой спасительный сон примет тебя в свои объятия…
Но нет, батальонный начальник громко крикнул «Стой» и мы встали как вкопанные, почти вжимаясь в мокрую пожухлую траву довольно крутого склона Городского холма. С верху на нас взирали чёрными провалами окон двухэтажные покосившиеся дома, а туман приблизился настолько, что почти поглотил первую шеренгу и меня вместе с ней. Мечты и образы, воссозданные в моей голове рассеялись как дым и я замер, как и другие солдаты, стуча зубами от холода и крепко сжимая цевьё мушкета, молясь про себя всем святым, про то, чтобы выжить и когда-то быть может, вернутся в благословенную Тоскану и в родной городок Абетон, с его виноградниками и тягучими пряными сумерками…