Вот я весь. Я вышел на подмостки.
Б. Пастернак
И я, когда жизни осталось на донышке, вспоминаю самое начало.
Часть 1
Не думала долго богиня любви, когда ей понравился в роще Анфиз. В.Гете
1
Я запомнил, прежде всего, её лицо с удивительными, огромными, удлиненными глазами, цвета зрелой вишни. А потом уже заметил хорошенькое личико и высокую, гибкую, как тростинка, фигурку. Лицо её запечатлилось в моей памяти навсегда.
Я только что, окончив электрофак КПИ, пришёл на работу по назначению в проектный институт «Гипроград», и сразу обратил восхищенное внимание на Инну.
Ей было 19 лет. Она только что вышла замуж. Я по учёбе в институте, был знаком, но не близко, с её мужем, выпускником КПИ. Красавец, под 2 метра ростом, они с Инной составляли достойную красивую пару. Он работал в каком-то проектном институте, забыл каком.
Несмотря на впечатление, которое Инна произвела на меня, я поначалу оставался равнодушным. На то были причины. Дело в том, что на последнем курсе института, я с пылом первой любви влюбился (извините за тавтологию) в мою однокурсницу, Иру, но она мне не ответила взаимностью. Меня это подкосило. Я был разочарован.
Это обстоятельство отразилось на мне крайне негативно. Я не то чтобы отказывался смотреть на девушек. Я видел в них сквозь прелесть лица недоверчивость и неискренность.
Я сознавал, что это пройдёт, как только я следующий раз влюблюсь. А когда это случится, я не знал. Подозревал, что не скоро. Во всяком случае, Инну, как объект ухаживания, я не рассматривал, несмотря на, что она мне понравилась. Лицо Инны стало возникать перед моими глазами не сразу.
Тогда, в 1961 году, я был обычным молодым человеком 22-ух лет, отнюдь не красавцем. Внешность заурядная, фобий не мало. А я хотел стать оперным певцом. Рост мой был не выше 164 см, неподходящий для артиста рост. И я знал, что и молодые девушки любят высоких, а не умных.
А она меня вовсе не замечала. Невольно я сравнивал себя с мужем Инны, стараясь найти у него отрицательные черты, но не находил. Никаких шансов у меня не было. Я вынужден признать это обстоятельство. И мало помалу был вынужден признать даже то, что она выше меня ростом. И совсем пал духом.
Инна ещё не получила никакого образования и работала техником, на подхвате. Позже, при мне, она поступила в КИСИ (Киевский инженерно-строительный институт).
Я постепенно привыкал к проектированию, осваивался со спецификой и знакомился с сотрудниками. Познакомился и с Инной. Она только пренебрежительно скользнула взглядом и отвернулась. «Не произвёл впечатления», - подумал я, - ну, что ж.
Когда-то я встретил в каком-то рассказе А.Грина мысль о «бессилии одолеть пределы внешности». Мысль эта не чтобы застряла в мозгу, но неожиданно появлялась, всегда не к месту. И вот сейчас, она возникла, как раз, когда я встречался с глазами Инны.
Не то чтобы я был недоволен своей внешностью. Просто не обращал внимания на такие мелочи. А сейчас увидел её, глазами красавицы, мою маленькую фигуру, и стало обидно. Впрочем, тотчас всё забыл.
В нашем отделе всё шло своим чередом, все работали, как обычно. Незаметно прошла зима. Я освоился с работой, постигал премудрости проектирования. Одновременно, в тайне от сотрудников, готовился к поступлению в консерваторию.
Несмотря на то, что прочёл много книг, я нимало не считал себя положительным героем. Мои советские представления о добре и зле были воспитаны на мировой литературе и тогда уже были устаревшими. Но я считал себя человеком культурным, начитанным.
Внутри меня кипели настоящие страсти, бушевали гормоны, давно подошла пора секса. В то же время, я был стеснительным, застенчивым, малоразговорчивым типом. Как можно было интересоваться такой личностью?
2
Пришла весна, и с ней пора поездок в колхозы. Тогда, в 60-тые, уже колхозы и совхозы не обходились без таких поездок.
Хрущев отменил колхозную крепостную зависимость, всем крестьянам выдали паспорта. Люди не хотели работать в колхозе, они уходили на заработки. Старая колхозно - совхозная система рушилась. Не хватало людей. И советская власть придумала - всех отравлять в колхоз: и студентов, и рабочих, и служащих, и инженеров, и учёных.
Весной мы ездили на прополку картошки, летом - на прополку сорняков, на сбор огурцов, помидоров, а осенью - сбор яблок. Тогда-то мы с Инной поближе узнали друг друга.
Приходилось ездить не всем, начальство сидело в институте, отдувалась молодёжь. А молодым это было в радость. На свежем воздухе, без городской пыли, бензинового угара, это ли не кайф! А если прихватить бутылку или две красного, тогда жизнь покажется тебе раем! Я правильно рассудил, что когда-нибудь встречу Инну. И это случилось.
Ещё в автобусе, заметив Инну, я постарался завести разговор и быть поближе, чтобы оказаться за соседними рядками. Мне это удалось. Радуясь удаче, я преобразился, судорожно подыскивая подходящую тему для разговора.
И вот, мы разговаривали, пропалывая сапками сорняки. Равномерно, взмахивая сапками, мы вели неспешный разговор. Постепенно я распалялся. Меня понесло, обычно молчаливый, я не мог остановиться. Инна поглядывала на меня подозрительно.
- Ты бредишь! Ах, оставь!
- Это не бред. Я иногда мечтаю о сияющих берегах, о синеве ласкового моря. Ты читала что-нибудь, например, из Овидия?
- Почему ты спрашиваешь об Овидии?
- Недавно я купил книжку стихов Овидия, «Amores», называется, и
увлёкся им. Он первый из поэтов, кто написал о любви.
- А я даже не слыхала о нем. Расскажи.
- Был в древнем Риме поэт, Овидий. Он писал по-латыни.
- Это было давно и неправда. Ты читал?
- Я читал, у нас в школе изучали латинский язык.
- Не верю! – такая уж она была, недоверчивая. Приходилось мне пересказывать своими словами поэму Овидия «Метаморфозы». Она слушала, широко раскрывши свои удивительные глаза.
- Я представляю Овидия, обласканного славой поэта, любимца Рима. А потом, императором разрушенная судьба поэта - изгнанника, мечтавшего вернуться в блестящий Рим, и так и не дождавшегося.
Там, на обочине империи, стоя на берегу варварской Тавриды, он писал свои стихи, свои печальные Amores, и мечтал, как мечтаю и я о синеве ласкового моря.
- Ты бредишь! Ты - болтун! Расскажи ещё! Ну, рассказывай, что хочешь!
А я уже утонул в глазах цвета зрелой вишни.
В меня вселился какой-то бес. Я носился, махая сапкой, как саблей, опередил всех, а потом стал помогать сначала Инне, затем тётушкам из бухгалтерии, а они, за это угощали нас с Инной пирожками. И весело было, ярко светило солнце. И я не умолкал ни на секунду.
А потом из руки Инны вырвалась сапка и оцарапала ей ногу. Я увидел кровь на ноге Инны, не говоря ни слова, подхватил Инну на руки и понёс в колхозный медпункт. Она не сопротивлялась, не отказывалась, не дёргалась. Молча, обняла меня за шею, и мы побежали.
Расстояние от поля до центральной усадьбы, 1,5 км мы преодолели мигом, я даже не устал. Внёс в медпункт, не опуская на пол. Инна тоже не спешила освободиться от моих объятий и, не то чтобы прошептала, а скорее спела на ухо:
- А ты сильный!
Позднее, я узнавал этот голос, воркующего тембра Инны в минуты любви, наслаждения, страсти.
А сейчас, впервые услышав этот волнующий голос, я весь затрепетал от счастья. Не мог ничего ответить, только посмотрел в её глаза, и столкнулся с пристальным потемневшим взглядом Инны. Многообещающим, так я подумал тогда.
Колхозный фельдшер наложил на ногу Инны повязку и уверил, что травма лёгкая и все пройдёт без последствий. Тётушки из бухгалтерии рады были хлопотать возле Инны и освободили меня от забот.
Последствия все же наступили. На следующий день я подошёл к столу Инны, чтобы спросить о её здоровье и не отходил битый час. И уже мой начальник группы, Горвиц, обратил внимание на меня, подходил к столу Инны, знаками показывая, что надо работать, а я продолжал говорить.
Со стороны, виделась странная картина: Инна, не поднимая головы, что-то пишет, а я, стоя рядом, что-то ей рассказываю, стараясь рассмешить. В конце концов, Горвиц все же отогнал меня от стола Инны, грозя пальцем: нехорошо, мол.
3
Незадолго до моего появления , сменилось все руководство нашего отдела. Наш отдел назывался ОИС (Отдел Инженерных Сетей), свыше ста человек. Он состоял из 4 бригад: электриков, сантехников, гидротехников и связистов.
Прежний начальник ушёл на пенсию, а новый, гидротехник по специальности, в дела бригад не вмешивался. Сидели мы вместе, все бригады, в одной, но огромной комнате, бывшей монастырской трапезной.
Горвиц пришёл на место руководителя бригады электриков. Он здраво рассудил, что, поскольку строительство в Киеве идёт бурными темпами, а в Гипрограде электриков не хватает, предложил обновить и усилить бригаду электриков. Он был тщеславен и не чуждался реформ. В своих мечтах он, может быть, видел себя начальником всего отдела ОИС.
Горвиц начал с того, что переманил своего знакомого по старой работе Вильяма Крица, предложил ему стать своим заместителем и набрать молодых инженеров - выпускников КПИ.
Мы с моим другом, Борисом Дядищевым оказались в этом числе. Мы должны были стать основной движущей силой реформы. Горвиц поставил на молодого, амбициозного Крица. Я был моложе его всего на 8 лет.
Горвиц был прирождённым руководителем, скорее не специалистом, а психологом. Он подобрал опытных компетентных инженеров, знакомых со спецификой проектирования для нашей работы. Он создал сбалансированный коллектив, вполне способный выпускать рабочую документацию для строительства.
Он сформировал три группы специалистов. Криц был назначен начальником нашей молодёжной группы. Кроме меня и Бориса Дядищева, туда вошла копировщица, молодая Валя Жига.
Тогда ни компьютеров, ни принтеров ещё не было. Чертёжные инструменты - карандаш и линейка или рейсшина. Позже нам выдали по одному кульману на группу. Мы чертили на жёлтой миллиметровке.
Когда чертёж был выполнен, его давали копировщице, которая его копировала на кальку, так он хранился в архиве. Таким образом, копировщица, превращалась в важный элемент процесса изготовления чертежа.
Если требовалось сделать копии чертежей, была синьковочная мастерская, где химическим путём на свету изготовлялись синьки.
Среди инженеров были разные люди: пожилые знающие, мечтающие о пенсии, среднего возраста, и сравнительно молодые. Были ещё молодые выпускники техникумов, мечтавшие о продолжении образования, и копировщицы.
Горвиц относился ко мне хорошо. Он казался мне стариком, хотя был старше меня, по крайней мере, на лет 20, и в расцвете сил.
И Горвиц, и Криц выделяли меня, всегда брали с собой в командировки, всячески опекали меня, и оберегали, и, особенно от Инны.
Они заметили, что я склонен поухаживать за ней, и боялись скандала.
А я, тем временем, продолжал проводить у стола Инны все свободное время. Я рассказывал ей мифы, плавно перейдя с Овидия с его усложненным римским мироощущением, с его «Метаморфозами», где она многое не понимала, на привычный для меня мир мифов Древней Греции.
И я окунулся, как в источник мудрости; с детства знакомые герои: Зевс и Аполлон, Афродита и Геракл, Дионис и Афина.
Инна не вступала в разговоры со мной, но и не отгоняла, только слушала, не поднимая глаз.
Я тоже был озабочен, какова реакция на мои слова, мои рассказы. Может быть, я впустую мечу бисер? Но замечал быстрый взгляд, брошенный мне, засекал искру, от которой в душе закипает кровь.
Следили за нами не только Горвиц с Крицом. Следили все пожилые сотрудницы, но Инна, надо ей отдать должное, никогда не давала повода для сплетен.
И постепенно любопытство сотрудников мало помалу стало угасать, пока не угасло вовсе. Слишком разительное отличие во внешности было между мужем, который встречал Инну после работы, и мной. Инна умела ждать.
Вообще, она очень не простая, Инна. Помню, стою у стола Инны, рассказываю ей миф о Галатее, вдруг чувствую мгновенный, как удар молнии, обжигающий взгляд. Захотелось посмотреть, какой след остался на шее. А она сидит, как ни в чем не бывало, и пишет.
После таких красноречивых взглядов можно оставить всякую попытку понять и объясниться. И безнадёжные отношения наши продолжались. Я сначала был с Инной на «вы», потом на «ты», завершил на «мы».
Она хотела держать меня на коротком поводке. Я, как щенок, вырывался и пытался, фигурально выражаясь, залезть под юбку. Долго так продолжаться не могло. Я попытался проанализировать чувство, что питаю к ней.
Вспышки страсти, с которой начинается любовь, как я прочитал в книгах, не было. Сердечную симпатию и привязанность ещё не ощущал. Только красота опутывала меня и держала на привязи.
Она только слушала и молчала. И вдруг призналась мне:
- Большинство мужчин не такие, как ты.
- Откуда ты знаешь? - искренне поинтересовался я,
- Они обыкновенны!
Я задумался над этими словами. Как могла эта девчонка понять глубину и поэтичность моих повествований! Я посмотрел на неё. И мне показалось, что существо её дышит сладостной истомой.
Я не знал, как поступить. Скорее всего, я бы поцеловал её, если бы не стоял у стола под наблюдением всего отдела. Мне хотелось сжать её в объятиях, вот мне хотелось! Задушить в объятиях! Но встретил спокойный ясный взор Инны, как бы предупреждающий: - «не шали, - это неприлично!»
Было видно, что пора завязывать, ничего не добьюсь, кроме скандала. И ещё немного. «Откуда ты взял, - спросил сам себя, - что Инна неразумная девчонка, она всего лишь на два года младше тебя! А в житейском смысле, она, наверняка, даст тебе фору».
4
Тем временем, приближался какой-то советский праздник, где я должен был выступать с песней. Я познакомился с музыкантами из Дома Архитекторов. Мы играли джаз, я был увлечён этой музыкой.
Я играл на контрабасе и пел. На праздник пригласил знакомую мне молодую девушку Наташу. Наташа только оканчивала школу, и я относился к ней, как к ребёнку.
Впервые я отмечал праздник на работе с девушкой. Гипроград снял на время праздника Дом Архитекторов вместе со зрительным залом, сценой, буфетами, помещениями для танцев и т.п.
Праздник прошёл весело. Пришла и Инна со своим мужем, красавцем.
Я спел итальянскую песенку, на итальянском языке, мне много аплодировали. Подошла Инна, поздравила меня с успехом, окинула Наташу пренебрежительным взглядом и царственно удалилась.
Моё выступление вызвало невероятный фурор в нашем отделе. После праздника обо мне все заговорили, как замечательно я пел, о моем голосе. Сначала я мысленно подсмеивался надо собою и всеми, но вскоре привык, мне, как истинному артисту, стало не хватать комплиментов.
Я жаждал услышать их от Инны. Но, едва улучив момент и подойдя к заветному Инниному столу, я услышал:
- Слишком молодую девушку ты нашёл! А, может она школьница? - я ошарашено смотрел неё
- Ты наблюдала, как мы с Наташей танцевали и все?
Может быть, ты ревнуешь? Она оканчивает школу и в будущем году будет поступать в университет.
Инна действительно ревновала, был у неё такой пунктик. Тогда я не обратил внимания на это. И я принялся оправдываться, что в никоем случае не надо было допускать.
В глазах Инны зажёгся жёлтый огонёк недоверия и ревности. Я захотел этот разговор перевести в шутку:
- Ты, правда, думаешь, что я неравнодушен к молоденьким девушкам!
В таком случае, если бы мы не были на работе, я предложил бы выпить за совращение малолетних!
- Это не тост, а статья! - с горечью ответила Инна.
- Остроумно! - не нашёлся что ответить я.
И совсем по книжному подумал: «красивая женщина, как всякая женщина, в любви жестока, а в ревности подавно». Где-то я вычитал эти слова.
После таких слов я никогда больше не приглашал Наташу на мои концерты.
Ход моих размышлений привёл к неожиданному выводу. Если женщина ревнует, то… продолжать рассуждения я не решался, слишком мало опыта было в моей жизни.
Я вспомнил, как не раз рассказывал Инне в мифах о ревности богов и богинь. Я совсем забыл о ревности, а напрасно. Боги ничего не прощают.
Я принялся рассуждать о любви. Афродита любит сегодня Ореста, завтра Анфиза, послезавтра Адониса. Мне тогда казалось, что сущность и состоит в весёлой и радостной любви, в которой за взглядом следует желание, за желанием - наслаждение.
Я забылся, видел только пышные каштановые локоны, карие глаза, ярко-розовые губы. Я задумался, что хочу от Инны. Вспомнил, невнятные намёки, обжигающие взгляды, голос воркующего тембра.
Я фантазировал. В мифах, муж Афродиты – хромоногий бог Гефест, любовник Афродиты - Орест, бог войны. Я пытался представить себя на месте героев мифов. Не сходилось ничего. Кроме, одного обстоятельства, что - муж Инны - красавец, по сравнению с ним, мужем, я - «хромоногий Гефест».
Но, чем сильнее я углублялся в отношения между богами, тем запутаннее они представлялись. Неужели я задумал…? Я подталкивал Инну к определенным выводам. Неужели я в самом деле такой интриган?
А между тем, Инна сама сделала вывод, без моей античной науки, а может быть, интуитивно догадалась, а может быть, выдумала. Вывод Инны, гласил, что нет и не может быть прочных и длительных отношений между мужчиной и женщиной.
Я тогда сам так думал. (Много позднее, когда я узнал Марину, убедился в неправоте моего тогдашнего суждения).
Я тогда легкомысленно думал, что открываю перед нею все тайны любви. Но я и сам ни разу не любил женщину, где уж учить Инну, разве что по книгам.
Инна, как способная ученица, превзошла меня, неумелого ботаника «в делах любви». Мы были молоды, хотели быть счастливыми, и не отрешаться от радостей, и любить всякого, кто нравится. Дать счастье всякому, кто полюбит нас.
Я откуда-то взял, (логика подсказала), что красавец - муж не совсем для Инны подходит. Я, тем более, не подхожу. Надо отбросить ненужные фантазии и заняться делом.
А дел было много. Я сосредоточился на занятиях пением, задумал поступать в консерваторию. Любовные дела отошли на второй план.
Я задумал и ещё что-то, смутное, (сам не знаю что) и ошибся. Во всяком случае, о сексе даже не мечтал. Как выяснилось позднее, пора собирать камни ещё не пришла.
Я отдалился, но не очень. Я запретил себе подходить к столу Инны и сосредоточился на работе. Инна тоже подходила ко мне только во время перерывов и максимально ограничила время общения со мной.
Тем не менее, я отнюдь не отводил глаз, от лица Инны, и когда мы встречались взглядами, надеялся на улыбку или какой-то тайный знак.
Инна тоже подолгу застывала с полуулыбкой.
Мы с Инной остались друзьями. Я ни на минуту не забывал про мужа - красавца, и сознавал, что он не чета мне. Это на работе. А после работы, начиналась вторая моя жизнь - пение: я готовился к поступлению в консерваторию.
Часть 2
... всё названо, просто, прозрачно, печально.
Б.Пастернак
1
Так прошло два или три года. В Консерваторию тогда я не поступил. А так мечтал! Казалось, целая эпоха прошла,с того момента когда я начал задумываться о музыкальной карьере. Я очнулся, как после сладостного сна.
«Великим оперным певцом мне не быть, (а на меньшее я был не согласен), я продолжаю заниматься музыкой и пением, (и это главное)», - думал я тогда, - как славно, что я окончил КПИ, работаю, мне нравится моя работа.»
Я недолго горевал. Через два года к нам в отдел пришла девушка, Лидия Зайцева, с которой я знаком был во время учёбы в институте. Мне она понравилась. Она была очень сексапильна. Я сразу же почувствовал призывы плоти. Я неодолимо захотел секса, в противоположность Инне, в которой я наслаждался лишь красотой.
Я невольно сравнивал Инну и Лиду. Лида была умнее, много книг прочла, многим интересовалась. Много разговаривала, много смеялась. Вокруг неё всегда было шумно, весело и легко. Мне не надо было искать темы для разговора. Инна, напротив, больше молчала, предпочитала слушать мои рассказы.
По внешности, (как мне тогда виделось), Лида уступала Инне. Впрочем, они были разные. Инна - высокая, царственного вида, с карими глазами, с пунцовыми яркими губами. К тому же, замужем.
Лида - среднего роста, пышная блондинка с глазами то ли голубого, то ли зелёного цвета, с изумительным цветом лица, белокожая, с точёными ножками.
К тому же секс. Я не знал, что такое секс, страшился секса, смутно догадываясь, что природа возьмёт своё, когда придёт время. А пора пришла. Я прислушивался к сладким призывам плоти и ощущал неожиданный неисчерпаемый источник энергии (как тогда понимал). Мне уже было 25.
Я постепенно влюблялся в Лиду. Она мне отвечала взаимностью. Наша любовь перешла в физическую страсть. Мы достаточно сблизились, чтобы говорить и мечтать о жизни вдвоём. Мы были невинны.
Позволю себе маленькое лирическое отступление.
У Ахматовой в каком-то её стихотворении я запомнил строчку: «есть в близости людей заветная черта». Под близостью она понимала глубокое внутреннее родство, которая не заменит никакая любовь. Этой черты не перейти страсти.
Физическая страсть очень сближает, но страсть не приводит к познанию чужой души. Ахматова имела ввиду такое родство - это близость таланта, темперамента, сходство ума. А это глубже влюблённости и страсти. Я понял это позднее, когда был с Мариной. А сейчас я был одержим желанием секса.
Я упоминал, что встречал Лиду в нашем КПИ, она училась вместе с моим другом Санькой Диковским. Он её прекрасно знал. Но, когда я раскрылся ему, что влюбился, и что дело принимает серьёзный оборот, всё идёт к женитьбе, он заволновался.
И все наши друзья заволновались. Все мой выбор не одобрили. И мама заволновалась. Все волновались по разным причинам. Друзья мои считали Лиду недостаточно интеллектуальной. А мама моя желала жену своего сына видеть еврейкой.
Горвиц тоже заволновался. Он тоже не одобрил мой выбор. Он рассказал мне притчу. Когда-то у евреев была традиция, перед свадьбой посылать молодого неопытного жениха в публичный дом, чтобы он переспал с проституткой: - надо было снять влияние секса на выбор жены. Умом я всё понимал, но противиться желанию не мог.
Мы понравились друг другу и, не откладывая в долгий ящик, подали заявление в ЗАГС.
(Несмотря на обоснованные предсказания, нам суждено было прожить с Лидой долгих 17 лет.)
Я не рассказывал Лиде, как простаивал у стола Инны. За меня это сделали другие наши сотрудники. Но мы с Инной оставались друзьями. Я ничего не напоминал Инне, а Инна никогда не давала понять, что помнит наши разговоры.
Больше того, Лида и Инна стали подругами. Инна готовилась стать матерью, родила сына и на время декретного отпуска (6 лет) выбыла из поля моего зрения.
2
Тем временем, закончилось первая очередь строительства Дома Проектов, где должен был разместиться Гипроград. Мы прощались с Софией, нашей трапезной и постепенно переезжали в многоэтажное здание на бульваре Леси Украинки, где нам было суждено работать.
Бригаде электриков выделили две комнаты и кабинет начальника. Комнаты были небольшие, но светлые. Нам закупили новые чертёжные столы. Я стал постепенно забывать об Инне.
Одновременно, Горвиц осуществил давно задуманные реформы. Он назначил меня начальником группы автоматики, а потом и главным специалистом, и я постепенно втянулся в серьёзную работу. Я строил театры.
Лида сидела в кабинете Горвица. Горвиц назначил её заведовать всей информацией. У нас скопилось много информации, заводские каталоги, которые нам регулярно присылали. Она должна была привести их в порядок, следить за новыми поступлениями.
С момента моей женитьбы прошли годы и с ними любовные страсти. У нас с Лидой родилась дочь Рената.
Меня поглотил быт. Несмотря на то, что мы ценой огромных усилий построили кооперативную квартиру, где жили с тёщей. А жизнь с тёщей - это не жизнь.
Лида изменилась. У нас стали возникать ссоры и скандалы. Стало неинтересно жить. По-прежнему я обнимал Лиду, но ощущения счастья не возникало. По выражению Грина, наступил «потерянный ад».
Мне всё чаще и чаще представлялся горестный круг моей нынешней и, главное, дальнейшей жизни. Я был тогда непоправимо несчастен и погибал...
Избегая постоянных ссор, я поступил в Оперную Студию, любительский оперный театр, увлёкся, старался чаще бывать на репетициях и на концертах. Пение и интересная работа - вот, что отвлекало меня от семьи.
Я любил Лиду долго, 10 лет, а разлюбил в один день, внезапно. Разводиться я пока не собирался, но всё шло к тому. (Развёлся я гораздо позже.)
3
Во время декретного отпуска Инна поступила в КИСИ (Киевский инженерно-строительный институт), на отделение автоматики производственных процессов, на вечернее отделение. Она училась посредственно, муж помогал.
Когда же пришло время дипломного проектирования, я предложил тему реального проекта - «Центрального кондиционера в театре» - для Инны, ведь я был в группе автоматики. Ректор КИСИ согласился, и назначил меня руководителем дипломного проекта Инны.
Горвиц одобрил, и таким образом, после декрета и выхода на работу, Инна попала в нашу группу. В ту самую группу, где я работал. Мне вменялось в обязанность проверять чертежи Инны. Отныне Инна открыто садилась рядом за мой стол, и мы вместе работали.
Воспоминаний не избежать. Логически осмыслить, проанализировать и выбрать правильное решение я не мог. И, сдерживая глупую улыбку, просто отдался на волю волн. Пусть будет, что будет.
Всё это стало по особому мило и дорого мне. Я вспомнил всё. И колхоз, и мифы. Возбуждение моё достигло предела.
И вот случилось что-то необъяснимое. Однажды я пригласил Инну сесть за мой стол, чтобы, как обычно, проверять чертёж, и почувствовал, что её нога прижимается к моей ноге. Я слегка отодвинулся, но нога Инны тотчас плотно придвинулась к моей.
Кровь ударила в голову. Я жутко покраснел и с трудом вылез из-за стола. Инна, как ни в чём не бывало, осталась сидеть за столом. Мне казалось, что на меня все смотрят. Забежал в туалет, плеснул холодной водой в лицо, и почувствовал, что странное ощущение меня, наконец, отпускает.
Но сердце билось гулко и сильно. На меня никто не обращал внимания. Я сел за стол рядом с Инной и сказал:
- Продолжим? - как будто ничего не произошло.
И почувствовал властное прикосновение Инны, не оставляющее никаких сомнений в нарочитости этого касания. Я обезумел. Сунул руку под стол, нащупал юбку, осторожно приподнял её и коснулся сжатых гладких колен Инны.
Мне не надо было видеть, я наслаждался касаниями, ощутил аромат её кожи, смешанный с её духами. А потом, осмелев, погладил тёплые колени. Она не возражала. Напротив, плотно прижалась бедром так, что мне показалось - кончаю. Я впервые коснулся тела Инны.
Я очнулся. Мы, сидим, проверяем чертёж. Моя рука на коленях Инны. Как это случилось?
4
Я ничего не знал об Инне. Только, что имеет старшую сестру Светлану. О матери знал, что она потеряла мужа на войне, и воспитывает с тех пор одна дочь, Инну.
Они оставались в оккупации в Киеве. Инна отроду два года, а Светлане было 17лет. Красавица, она участвовала в Киевском подполье, и однажды, неудачно выполняя какую-то акцию, подорвалась на мине и повредила ногу. Товарищи вывезли в партизанский отряд и отправили в Москву. Но спасти ногу не удалось.
После войны, она ходила на протезе.
В 60-тых Киевское подполье признали, Светлана приобрела немыслимую популярность. Во времена Хрущева она была осыпана милостями власти, постоянный член многих делегаций.
По-прежнему красива, но в отличие Инны, разбитная, шумная и любительница мужчин. Я не был знаком со Светланой, но Инна показывала мне фото, и я оценил прелесть сестёр.
А дальше случилось то, что должно было случиться. Обычный служебный роман. Самый крепкий роман - на производстве, осложнённый, тем, что две женщины - подруги. И жена, Лида, и Инна, любовница, работают вместе, и никуда не спрятаться, не деться.
Поначалу я растерялся. Как уединиться? Мне казалось, что все сговорились следить за нами. Мы выбирали уединённые места в парках и скверах, после работы, и накидывались друг на друга, и целовались взахлёб. Я спрашивал: «Что между нами произошло?»
- Ничего особенного. Я устала ждать, когда ты обратишь на меня
внимание.
- Я не понимаю. А наши поцелуи? Они ничего не значат?
- Очень много значат! Они значат, что я люблю тебя.
- И давно? Это новость
- Очень давно!
- А что стряслось между вами? Ты хочешь развестись? - Я имел
ввиду красавца - мужа.
- Что ты? Мы прекрасно живём!
- Как?
- А ты подумай на досуге!
- Всё же я не понимаю.
Скоро мне стало мало поцелуев в Киевских парках после работы. Общественные нагрузки! Мы все поголовно состояли в добровольной дружине, патрулировали улицы, сидели в помещении дружины.
Легко было отпроситься у милиционера. Ну, дашь на бутылку и свободен, целуйся на здоровье.
Я напряжённо думал о свидании. Первое наше свидание прошло на квартире Светланы. Она, как обычно, была с мужем за границей. Инна имела ключи и привела меня в роскошную квартиру Светланы, где находилась кровать, и где мы тотчас же расположились.
У меня перехватило дыхание и обмерло сердце, когда она мигом сняла платье, и я увидел смуглое тело, о котором столько мечтал. Я желал её, а значит - любил. Она отдавалась вся без остатка. И ещё, ещё! Наконец мы отпали друг от друга.
5
Она спала. Я всматривался в её прекрасное лицо с опущенными во сне ресницами. Я смотрел на неё, и её красота проникала в душу. Когда-то Д.Быков сказал: «Красавица - это тоже явление искусства».
А я думал. Как случилось, что Инна полюбила меня, невзрачного еврея? И за что? И когда рядом есть муж и ребёнок? На чёрта ей нужен я? Моя жизнь не символична, потому что она незначительна. А напротив, красота - это свет повседневности. Я встретил такую красоту, она меня оценила. Любовь слепа.
А может быть, я стал для неё интересным. Интересный человек - это явление природы. И она на меня запала. Во всяком случае, я был переполнен любовью.
Пора рассказать о Лиде. Когда мы вступили в любовную связь с Инной, Лида скоро заметила охлаждение со стороны Инны. И рассказала мне. Я ждал этого и объяснил это конфликтом с мужем.
Лида знала, что мы с Инной работаем вместе. Я наплёл, что приехала свекровь, недовольна, мучает Инну, и ей, вообще, не до нас. И Лида удовлетворилась. О связи нашей она не догадывалась.
Свидание следовало за свиданием. Я был счастлив. Как-то раз она, сидя на каком-то совещании, призналась мне, что испытывает гордость за меня. «Никто не знает, что мы связаны прочной нитью».
И я подумал, для неё «женская добродетель» и любовь к мужу, и ребёнок уже не существуют. Признание это слегка озадачило меня, но я решил, что не понял чего-то. Для меня мой ребёнок, моя дочь, Рената, существовала.
Проходили дни и недели. Вторжение любви в мою жизнь возбуждало во мне бурю эмоций. Я вспоминал, как мне хотелось сжать её в объятиях. И сейчас хотелось, задушить в объятиях!
Но дело было не так просто.
Я не водил её по ресторанам, по двум причинам: - денег не было, и опасался, что встречу знакомого.
В отделе за мной следили. Я чувствовал кожей спины, косыми взглядами и шёпотом оговора. Но ясный взор Инны как бы предупреждал: «Я чиста!»
Пользуясь положением начальника, я предложил Инне съездить в командировку в город Красный Луч. В такие командировки я ездил сам, но в данном случае, пришёл к Горвицу, чтобы объяснить, для чего нужна Инна, и что она может сделать.
Под хитрым взглядом Горвица я объяснил, что Инна возьмёт технические условия на электроснабжение и согласует с начальником, а я подберу материалы для проектирования. Он вызвал Инну в свой кабинет, долго спрашивал, не отразится ли на ребёнке недельная отлучка матери, наконец, согласился.
6
Маленький шахтёрский городок на Донбассе Красный Луч, знаменит тем, что в войну там произошли события, описанные А. Фадеевым в романе «Молодая гвардия». Но мы не обращали внимания на памятники. Нас интересовала гостиница. Она была пустая.
Мы приехали утром, заказали два одиночных номера. Разместились.
Я зашёл посмотреть и очутился в постели. До вечера Инна не отпускала меня. Вечером мы спустились в ресторан, выпили и снова завались спать. Между поцелуями она засыпала, а я продолжал смотреть на неё и ощущал в ней горячее сочувствие и изумление, и восхищение пробуждающей страсти.
За следующий день мы справились с делами, вернее, я встал утром, посетил все городские учреждения, получил все технические условия, все печати, всё согласовал и, таким образом, покончил с командировкой. Даже подписал себе и Инне командировочные удостоверения.
Теперь можно было всю неделю отдыхать. Жаль, что шахтёрский город Красный Луч не был приспособлен к отдыху. Он был приспособлен к работе. Единственный мемориальный комплекс посвящён был смерти. А мы были влюблены, и нам не хотелось смотреть на смерть молодых.
Оставшиеся дни мы проводили в постели, много разговаривали. Я рассказывал ей, что в школе тяготел к искусству и истории, что сам научился играть на фортепиано, как у меня возник певческий голос, и я захотел стать артистом, но вовремя одумался и благодаря серебряной медали, поступил в КПИ.
Мы вспоминали Софию, нашу трапезную, поездки в колхоз, как я простаивал у стола Инны и как Горвиц отгонял меня от неё.
Я интересовался, за что она полюбила меня.
- У тебя глаза добрые, руки нежные, - сказала Инна, за что
получила добрую дюжину поцелуев.
Инна спросила меня, за что я полюбил Зайцеву. Она называла Лиду по фамилии.
- Я тогда жаждал секса, - ответил я, - всё очень просто. Мой ответ не понравился Инне.
- Ты хочешь сказать, тогда жаждал секса, а сейчас жаждешь чего?
Неужели праведной любви? Нет! Только секс!
- А я поверил, что ты любишь меня.
- Мы любовники, свободные люди, никаких обязательств.
- Я понимаю, но ... это грустно. - Мы немного помолчали.
- Ты можешь оставить Зайцеву?
- Пока - нет! Рената ещё так мала! А ты могла бы бросить
своего красавца?
- Ты забываешь о моём сыне! А красавец любит нас!
- Любит? Так что ты делаешь в этой гостинице, в этой постели?
Инна сверкнула своими дивными очами, и я понял, что совершил ошибку.
Возникла маленькая трещина. Но Инна обиделась. Она будет думать над моими словами. Трещина не зарастёт, и Инна будет расчёсывать её, пока не возникнет рана.
Нестерпимо жаль, что любовь не состоялась, но Инна права. Это не любовь, это - только секс. Он пошумит и утихнет, и останется щемящая тоска. А дальше что? Страдания... Катулл писал, что можно ненавидеть и любить одновременно. Должно быть, мне повстречалась именно такая женщина.
Наш разрыв казался мне неизбежным. Всё в этом мире конечно, даже жизнь, а любовь подавно. Давно ли я тосковал, вспоминая счастливые дни, часы, минуты и секунды. И забыл немногочисленные ссоры между нами, но пробежала тень, и заволокло тёмным облаком всё предыдущее прошлое.
Но надо жить и думать. И я думал, как исхитриться, чтобы не скучно прожить до старости. Такую любовь, как Инна, мне не найти, но старость всегда в поиске совершенства.
Я всегда хотел заниматься искусством, музыкой, стать композитором. Искусство всегда неотступно размышляет о смерти, и этим творит жизнь. Я вставлю всё, что подвернётся, случайное, что подсунет жизнь, мелодию, фразу.
Но мы никак не могли отступиться от нашей любви. Подвернулись случайные обстоятельства.
Муж Инны, каким образом, не знаю, но добился, как специалист, длительной командировки на Кубу. Тогда это было престижно и выгодно. На Кубе, наши специалисты чего-то строили. И Инна, в качестве жены специалиста, уехала с ним. Все произошло быстро. Как я мог возражать?
Я наслаждался мучениями, но никак не мог привыкнуть без Инны. Более того, завёл другую любовь, помоложе.
Наташа была очень живописна. А ещё Ф.Ницше предупреждал: - «Будьте осторожны с живописными людьми!» В добавок к тому, что она обладала великолепной фигурой, голосом и слухом, она хотела петь. И я, будучи оперным певцом, взялся помочь ей поставить дыхание.
Поставил, научил, и приручил к себе. С Наташей я впервые познал, что такое настоящий секс. Я ощутил себя настоящим мужчиной. С тех пор я, как угодно долго мог длить процесс любви и не кончать.
С ней заниматься любовью было очень приятно. Я любил её по-настоящему, страстно, бесконечно, и завершалось неизменном оргазмом. Она повторяла: - «Это счастье, счастье!». И я верил, что - это последний творческий акт. Но я хотел другого.
Наташа не вписывалась в мой круг интересов, к тому же слишком молода. А у меня был широкий круг интересов. Но, все интересы исчезают, когда подумаешь о Ренате. Наташа ещё свою пару найдёт, а я вряд ли. Но я ошибся. Я нашёл таки пару - женщину моей мечты, с которой прожил 30 лет, вплоть до её смерти.
Эпилог
Прошло 20 лет или около того. Я развёлся с Лидой после 17-ти лет жизни, полных ссор и скандалов. Большинство моих сотрудников и сотрудниц не одобрили моего развода, поскольку я был его инициатором, а Лида возражала. Я полагал, что жизнь со скандалами будет во вред Ренате, и не ошибся. (Рената и Лида ненавидели друг друга).
Лида поначалу верила, что я вернусь. Я тоже так думал. Но, встретил Марину. В 70-ых, когда Инна уехала, Гипроград получил важный заказ: реконструировать бывшее посольство Германии под посольство Украины.
Автором проекта была назначена Марина. Дирекция Гипрограда сформировала бригаду проектировщиков. В состав бригады вошёл и я. Наступил заключительный этап моей жизни.
Мы сидели в командировке в Москве, сначала проектировали, потом строили, будучи в командировке, приблизительно год или два. Постепенно я стал узнавать Марину всё больше, и больше. Там же в Москве мы начали встречаться.
Подруги Лиды тщательно следили за мной, и передавали всё Лиде, которая возненавидела Марину всей душой. (позже я простил её: - когда прощаешь, легче дышится.)
Лида в какой-то момент перешла в отдел смет. Там были её подруги. Они традиционно обсуждали меня, и Марину. Я не обращал внимания, и через 2 или 3 года мы поженились. Кстати, нашим единственным свидетелем в Загсе была Рената.
Я, конечно, рассказал о нашем романе с Инной, и моих других романах. Лида о нашем романе с Инной и не догадывалась. И я начисто забыл об Инне, и о многих моих романах до встречи с Мариной, потому что началась новая жизнь, осмысленная, интересная.
Наша командировка счастливо закончилась. Я стал экспертом по театральному освещению сцены, строил новые театры, реконструировал старые.
Встреча с Мариной мне выпрямила мою жизнь.
Мы работали в том же Гипрограде, но в разных отделах, я - в ОИСе, а Марина - АПМ-6.
Горвиц получил инфаркт, долго лежал в больнице, поправился, поработал немного и ушёл на пенсию. Руководить бригадой электриков остался Криц. У нас с Крицом были давнишние разногласия. И как только представилась возможность, я с группой перешёл в АПМ-6, поближе к Марине.
Наконец, Инна с изрядно полысевшем мужем с триумфом вернулись с Кубы. У них закончился контракт. Инна продолжила работать в бригаде электриков Крица.
И надо бы случиться такому, что она оказалась вместе с Мариной. Марина была автором проекта санатория им. Семашко в Кисловодске и где, они, Марина и Инна, встретились в одной гостинице, в одном номере.
Марина знала Инну, потому что я ей рассказал о нашем романе с Инной, а Инна знала, потому что подруги постарались и выложили все новости о нашей недавней женитьбе.
Состоялись смотрины. Как Марина потом рассказывала, они друг на друга осторожно посматривали. Инна - во все глаза, а Марина - искоса.
Инна осталась довольна: несмотря на возраст она была так же хороша, а ей 43.
Марина же, будучи в статусе жены, куснула, но не больно, - оценила Инну как красавицу; правда, фигура, немного располнела, но её не портит. «Мол, не стыдно нашей любовнице показаться на людях».
Марина была остроумной, мы посмеялись. Всё стало прошлым и пережитым. Она не раз повторяла: «Не хочу вас расстраивать, но у нас все хорошо!».
Жизнь прошла у нас, как миг, и развела нас по разным углам. Больше мы с Инной не встречались.
Но я благодарен судьбе, что, в моей жизни была такая Инна.