На пирсе стоит рояль... не белый - звуки меняют его цвет.
Под пальцами пианиста рождаются вариации будущего... он играет для женщины в доме на берегу.
Ее дом - маленькая эклектика материалов и формы. Единственное окно мансарды заполнено изломанным куском серо-голубого неба… изломанным по законам оконного переплета. Женщина стоит у окна и смотрит на пианиста.
Сегодня он принес ей подарки из "викторианского" времени: немного нежности и нервической грусти, задумчивой радости и слегка утомленного романтизма.
Как неурочные слезы, падают с неба чайки.
Она пристально смотрит на пианиста, но потом опускает голову и больше не отрывает взгляд от пола.
Она не может избавиться от смутного чувства, что его руки касаются клавиш не вполне согласованно… словно одна рука что-то утаивает от другой, оставляя какой-то звук немым… но она проникает в эту тайну: она с самого начала знала, что ее место где-то в уголке его жизни.
Серое небо упрямо бьется в окно, обламывая крылья о железный переплет, а голубое - робко отступает, устраиваясь в верхнем пределе.
Она обводит взглядом комнату, пытаясь обнаружить что-то такое, что нарушает естественный ход вещей, маленькую лазейку в иное измерение... проход, через который зло вторгается в ее жизнь.
Из дальнего конца комнаты за ней наблюдает зеркало.
Ее внутренний мир больше внешнего, и она держит его под замком, ведь если он вырвется - для нее и пианиста это станет опасным.
Но во сне она снимает замки, и ее желания рвутся из удушливой безмятежности ночи.
В поисках глубин, уйдя в которые душа не возвращается, она вглядывается в глаза пианиста, но находит в них свое отражение.
Сладкой, струящейся мглой разливается музыка... и они плывут в ней, качаются, тонут и вновь всплывают за глотком воздуха, цепляясь друг за друга... и снова кружатся в танце, шепоте и вздохах...
А потом в окна вползает грязно-серый рассвет.
Она просыпается в сумраке комнаты, и в гаснущей музыке сна ей слышатся удаляющиеся шаги пианиста.
Надежда вытекает из нее, как кровь из перерезанной вены. Тогда она плачет. Беззвучно. Ничто не выдает ее слез - даже плечи, и только пальцы нервно сжимаются, словно еще могут вырвать у сумерек то слово, которое озвучит боль и закроет рану.
Надвигающаяся колоссальность пустоты пугает ее.
Ей хочется сбежать в тишину церквей… будто там можно обменять пустоту на тишину. Будто есть место, где такое возможно.
Из-под стопки книг она вытаскивает Библию и листает в поисках той страницы, что написана для нее.
К окнам Дома на берегу приклеивается утро цвета дождя.
Она знает, что новый день, как суетливый вор, снова прошмыгнет в невидимую дверь, прихватив что-то из ее жизни.
Она думает о пианисте… Она запуталась в его душе, в его музыке… она чувствует в нем тоску - ту, что испытывает сама.
Они оба, каждый по-своему, понимают, что происходящее с ними - недостаточно, но принимают всё так, как оно складывается, не делая больше того, что само собой получается.
Они просто живут, позволяя жизни превращаться в одно длинное трусливое приключение… женщина, которая поневоле становится черствой, и мужчина, которого время от времени посещает застарелая грусть.
Он еще не настолько любит ее, чтобы кинуться спасать от той, которой она становилась теперь, а она еще не настолько отчаялась, чтобы отказаться от мечты.
Но куда может привести мечта, освещенная никому не пригодившейся женской нежностью и омраченная мужской беспощадной неопределенностью?