На одной из стен совершенно белой комнаты лежит женщина. Эта стена – пол, эта женщина – я.
Комната квадратная. А у женщины руки – как две мертвые лилии. Лак на ногтях – кровь. Странно.
Голоса. Кто-то за дверью. Но разве здесь есть дверь? Это место без выхода. Сюда приходят умирать.
- Что с вами, девушка?
- Это обморок. Позовите врача!
Говорят, говорят. Зачем? Я пришла сюда умирать. Оставьте меня.
Уйдите. Перестаньте меня трогать. И не шарьте в моей сумочке. Это личное. Кто я? Вам это не интересно. И уйдите отсюда.
- Кто вы? Кто вы?
- Я нашла в ее сумочке визитку. Смотри.
- «Валентина Лори». Она что, иностранка?
- Нет, актриса, наверное.
- Слушай, а она не умрет?
- Нет, конечно. О, вот и вы.
Новое лицо. Женщина. В белом. Мелькает. К черту вас всех! Дайте умереть человеку!
- Ну вот, моя маленькая. Вот так. Чуток эту ватку понюхай и все у нас хорошо будет. Вот так.
Никогда уже все не будет хорошо. Понимаю, что сказала это вслух.
- Вы медсестра? – говорю я той, что в белом.
- Фельдшер этой гостиницы. Нина Иванова. Ну а теперь вставайте с пола, кафель-то холодный.
Я встаю. Мир качается. Опираюсь на фельдшерицу.
- Это ваше? – другая протягивает мне сумочку. Неприязненно. Ничего, я привыкла.
- Да, мое. – Беру, смотрю тоже неприязненно. Вижу, она смущается. Да ладно.
- Мы думали, с вами что-то серьезное, - лепечет третья. – Ваша визитка.
- Понятно. Спасибо.
Мнутся. И не уходят. Что еще?
- Мы вообще-то в туалет зашли.
Черт. Совсем забыла.
- Пойдемте, - тянет меня фельдшерица. – У меня здесь кабинет близко.
Уходим. Полкоридора. Дверь. Кабинет.
- Садитесь сюда.
- Спасибо. Почему я упала в обморок?
- А вы сами предполагаете?
- Нет.
- Не в положении?
- Нет.
- Завтракали плотно? Уже три часа дня.
- Завтракала нормально, а потом еще в кафе заходила.
- М-м. И не переживали из-за чего-нибудь очень неприятного?
- Да вроде нет.
- Ну тогда я не знаю. Причины обморока могут быть самыми разными. Кстати, мы ведь еще и не представились друг другу.
- Только я. Валентина.
- Нина. Вам сколько лет?
- Двадцать два.
- В гостинице остановились? Приезжая?
- Нет. Зашла просто в туалет.
- У вас обмороки раньше бывали?
- Нет. Но это неважно. Переутомилась, наверное. Большое вам спасибо за помощь.
- Какая ерунда. И уберите кошелек. Может быть, вы посидите здесь пару часиков? На метро вам, наверное, далеко добираться? Можете опять сознание потерять.
- Нет, спасибо, я на машине. Благодарю вас.
- Жаль. Ну что ж, если вы настаиваете…
- До свидания.
Коридор. Где-то здесь должен быть выход. А, вот он. Фойе. Портье проводил меня изумленным взором. Плевать, привыкла.
Сажусь в машину. Куда теперь?
Можно на Литейный, но даже подумать об этом страшно. За два года я так и не сумела привыкнуть к этому месту. Официально это мой дом. (Два года? Так много?) Я могла бы направится к Владу, он был бы мне рад. Но я не хотела видеть Влада. Он станет плакать, рассказывать о своей мертвой дочке, а когда окончательно напьется, умолять меня остаться на ночь. Это тяжело, и мне каждый раз требуются силы, чтобы заставить себя навещать его. Но у Влада, кажется, больше никого нет.
Три часа дня. Значит, еще слишком рано для похода к тете Маше или куда-нибудь еще. Подруги? Но я никого не хотела видеть. Было муторно и пошло. Если б я курила, то именно сейчас мне понадобилось бы смолить одну сигарету за другой. Но я не курю. А может, жаль.
Включаю радио. Митяев. Выключаю. Только этого мне сейчас не хватает.
Вообще-то странно. Почему я потеряла сознание? Хилой никогда не была. А если это нервы, то приступ вроде бы припозднился. Падать надо было тогда, в пьяную желтую ночь на даче у Игоря…
- Заткнись, - сказала я себе. – Если ты будешь продолжать в том же духе, то у тебя тут не только обморок будет, а суицид. Представляешь свое мертвое тело с задранной юбкой в помещении морга?
Заткнулась. Стало противно. Открыла косметичку. Подкрасила губы, придирчиво осмотрела ресницы. Стало еще тошней.
Но нельзя же стоять здесь вечно. Нужно решать что-нибудь. А почему, собственно, я забываю про квартиру Александра? В городе его сейчас нет, значит, мы не встретимся. Меня позабавила эта мысль. По пути я купила пельменей, хлеба и контейнер мороженого с клубникой. Обожаю мороженое. Александр жил на втором этаже в трехкомнатной квартире. Ключ у меня был свой. Открывая дверь, я весело мурлыкала что-то попсовое.
Александр – мой друг. Мой «близкий друг», как говорят в телепередачах. Но я порвала с ним месяц назад. А ключ вот остался. Что касается моей осведомленности о его местонахождении, то это было неизбежно, мы вращались в одном кругу, а его поездка в Лондон впрямую была связана с моими делами. Это касалось картин Влада. Несмотря на разрыв, я была обязана поговорить с Александром на эту тему. Только он обладал достаточными связями для организации выставки в Англии.
Я поставила воду с пельменями на огонь и огляделась. Это было странное чувство. Как будто я ушла отсюда только вчера. Ровным счетом ничего не изменилось. Даже моя любимая кружка с едва заметной трещинкой была на месте.
Я поела и задумалась о сомнительной этичности своего поступка. У Александра уже вполне могла быть девушка. И как я буду выкручиваться, если она сюда нагрянет?
Но размышлять о таком варианте развития событий не хотелось. Я была сейчас совершенно не готова возвращаться на Литейный. А девушка Александра, наверное, предупреждена им об отъезде.
После мороженого меня потянуло в сон. Я зашла в спальню, откинула одеяло: белье было чистым. Видимо, Александр перестелил его перед отъездом. Знаю я его привычку к чистоплотности!
Не знаю, что меня разбудило, но первым делом я понеслась в туалет. Когда меня вырвало, обессиленная и обескураженная, я беспомощно заплакала. В последнее время мне определенно не везет. Какую гадость я могла съесть вчера? Пельмени были самые дорогие, мороженое – свежее.
Совершенно голая, я умылась и почистила зубы. Моя зубная щетка по-прежнему была тут. Странно, что Александр не спешил расставаться с моими вещами. Не мог же он надеяться на примирение? За весь месяц мы не разу не встречались, был только телефонный разговор о делах Влада, но и это он мне обещал задолго до разрыва. Чушь какая-то.
Зачем я только сюда приехала? В этом не было никакой нужды. Хмуро натянув трусы, колготки и бюстгальтер, я пошла на кухню, не видя смысла одеваться полностью. Спору нет, мой красный костюм (мини-юбка и жакет) – это очень круто, стильно и все прочее, но по утрам я предпочитаю немножко другие вещи, халат, например. Но как раз всю одежду я от Александра забрала. И правильно.
Удовлетворенно кивнув, я пошла готовить завтрак. Нет, все-таки это была классная идея – приехать сюда. Перед уходом я тщательно уничтожу следы своего пребывания, и Александр никогда ни о чем не догадается. Эта проделка останется лишь в моей памяти, а с моим бывшим близким другом у меня останутся прежние вежливые отношения.
Но уходить не хотелось. В кои-то веки я могла спокойно подумать, отдохнуть и ни о чем не заботиться.
Мы познакомились, я и Александр, три месяца тому назад. Было так хорошо, как со мною не было никогда. Вспоминать об этом ненужно. Многие свои вечера мы проводили на даче у Игоря (Игорь – друг Александра). В один из таких вечеров я узнала, что у Александра есть сын. Узнала случайно. После этого я ушла и на звонки не отвечала. Только заехала сюда забрать свои вещи. Нет, не подумайте, я ничего не имею против детей. Но ведь сын предполагает наличие матери, хоть Александр и говорил, что не женат.
Вот такая история. Я залпом допила кофе. Что-то неладное творилось с организмом. Кофе опротивело настолько, что я решительно заварила мяту, которую Александр держал в доме уж не знаю для кого. При мне он ее не пил.
Странно, странно. Кофе, рвота, обморок. При каких болезнях бывают эти симптомы? Криво улыбаясь, я достала из сумочки календарик, который должна иметь всякая порядочная женщина. Цифры подтвердили мое внезапное предположение. Очень удивительно, что я не заметила этого раньше. Значит, я на втором месяце.
Я немножко странно восприняла эту новость. Кажется, до меня не совсем дошло. После хозяина этой квартиры мужчин у меня не было, следовательно, ребенок его. С финансами у меня проблем нет. Только где мне взять мужа? Ребенку нужен отец, причем хороший отец. Поскольку кандидатура Александра отметается как несостоятельная, нужно искать в другом месте.
Я порылась в кошельке. Деньги были, но не очень много. Определенно, на мужа не хватит. Это было неприятно.
Теперь я уже знала твердо, что на Литейный возвращаться нельзя. Если я в этом кошмаре еще могла находиться, то мой ребенок – нет.
Я вышла в прихожую, полюбовалась на себя в зеркало. «Красивая, чересчур красивая», - в который раз отметила я. Будь я уродливей, миру было бы легче переносить мое присутствие. Мне тоже.
И вот тут все получилось очень плохо. Поворот ключа в замке – я замираю. Второй поворот – входит Александр. Нет, мне не везет в последнее время. И вообще не везет.
- Валентина?! – Ошарашенный взгляд. На руках – ребенок. Я с любопытством понимаю, что именно сейчас обморок бы очень не помешал.
Ковер. На ковре – женщина. И руки – как две мертвые лилии. Что-то алое на них – кровь. Странно.
Женщину берут, женщину несут в спальню. Заметно, что больше всего ей хочется умереть. Во всяком случае она все делает для этого. Смешно объяснять, но эта женщина – я. Я с ребенком внутри. На руках - кровь, на руках – стыд. Хочу уйти и как можно дальше.
Где-то плачет ребенок. Невыносимо. Чувствую, что я зря пришла сюда. Зря появилась на свет. Ох как зря!
- Валя, дорогая, с тобой все в порядке?
Нет. Со мной не все в порядке. И никогда не будет. Смеюсь. Что это? Интересно. Истерика, кажется, или новые сюрпризы беременности? Заставляю себя прекратить смех. Не сейчас.
Говорю:
- Саша, скажи сыну, что тетя уже пришла в себя. Она и не думала умирать.
Ничего. Это ложь во спасение.
Саша судорожно кивает, успокаивает ребенка, несется на кухню, что-то там делает, возвращается с подносом: чай, пирожные. Чудесно. Надеюсь, у меня не будет аллергии на сладкое.
Напряжение. Оно растет и ширится, оно захватывает даже ребенка, и он неестественно утихает.
Я ем пирожные. Протягиваю одно ребенку.
- Как тебя зовут?
- Илья. А тебя?
- Валя. Хочешь еще?
- Давай. А почему ты упала?
- Не знаю, - вру я. – А где твоя мама?
Глупый вопрос. Дура.
- Мамы нет. А у тебя есть?
- Нет, и папы тоже.
- И папы?
Видно, что это обстоятельство особенно поражает Илью. Подтверждаю.
- Да, и папы тоже.
- А у меня есть. Хочешь поделюсь?
Гордость и сочувствие. Интересно. По счастью, на этот трудный вопрос мне отвечать не приходится.
- И все же Валентина, как ты здесь оказалась?
- Заехала забрать зубную щетку.
- Голой? – Сарказм.
- Моя одежда здесь.
- О! – Многозначительность.
- Я сейчас приберусь.
- О! – Еще большая многозначительность.
Встаю, одеваюсь. Александр смотрит по-волчьи. Плевать, привыкла.
Нет, не привыкла. Одно дело, когда на тебя смотрит какой-то портье в гостинице, и совсем другое, когда Александр. Кажется, краснею. Стискиваю зубы, заправляю постель. Илья смотрит с интересом и выдвигает неожиданное предложение:
- Хочешь, подержу один конец?
- Хочу.
Деловито принимается за помощь.
Александр смотрит.
Я краснею.
Напряжение падает.
Это Александр говорит:
- Валентина, ты очень вовремя подвернулась. Мне нужно съездить кой-куда на полчаса, посидишь с Ильей?
Странно. Очень странно. Почему-то я жутко радуюсь. Говорю:
- Ну, конечно, какие могут быть разговоры.
- Продукты в сумке. Я быстро.
Уезжает. Не знаю как поступить. Илья смотрит испытующе. Чувствую себя глупо.
- Тебе сколько лет?
- Уже пять А тебе?
- Немножко больше. Ты любишь мороженое с клубникой?
- Люблю.
Мы с Ильей идем на кухню. Большую часть вчерашнего мороженого я, конечно, не съела, так что теперь мы очень неплохо проводим время. Неожиданно выясняется, что все три последние месяца Илья был у своей тети, сестре папы.
- М-м, - говорю я.
- Понимаешь, папа искал мне маму, - растолковывает Илья. – А когда ищешь, нужно обязательно быть одному, так говорит папа. Поэтому мне пришлось жить у тети, - вздыхает.
Ошеломленно молчу. Потом, робко:
- Ну и как? Нашел?
- Нет, - говорит Илья. – То есть нашел, но она не захотела быть моей мамой.
- Какая дура! – вырывается у меня.
Мир куда-то кружится. Я куда-то кружусь. Ох, Илья, Илья! Знал бы ты, что наделал!
Пью чай. Пытаюсь вернутся к реальности. Получается не очень.
Заглядываю Илье в глаза. Молчу. Заглядываю еще раз. Наконец, не выдерживаю:
- А такая мама как я тебя не устроит?
Молчание. Сердце бьется. И мир кружится.
Молчание длится. Сейчас заплачу. Честно, заплачу.
- А ты мне сказки на ночь читать будешь?
- Буду обязательно!
- Только не забудь.
Торжественно пожимаем друг другу руки.
- Но это еще следует обсудить с твоим папой.
- Мы его уговорим.
- Думаешь, получится?
- Обязательно!
Плачу. Тормошу Илью. Тот вырывается.
- Ты чего плачешь? Все хорошо!
- Да, Илья. Все просто здорово!
И лак на ногтях – не кровь, не стыд. Просто лак.
Три звонка в дверь. Нечто новое. Подбегаю. Александр.
Я – шаг назад. Он – два вперед.
Дверь распахнута. Страшно!
Смотрим. Я на него, он на меня. Илья закрывает дверь. Умница.
Ни во что не верю, ничему не верю. Мир кружится.
- Александр, тебе часом не нужен второй ребенок?
Ну зачем вот так, сразу? Дуреха! Нужно было постепенно, осторожно, с подготовкой…
Но это так. Понимаю, или сразу, или никогда.
В глазах вопрос. У меня, наверно, тоже, но другого свойства: негодяй ты или человек, слюнтяй или мужчина? Знаю точно: если меня сейчас пошлют куда-подальше, умирать буду долго.
Изумление и радость. Внезапная мрачность. Нет, я все-таки дура, наверное.
Уточнение, хоть все уже понятно:
- Ты ждешь ребенка?
- Жду.
Пауза. Глаза в глаза. Ничего не понимаю. Неужто пошлет? Уже предчувствую боль. Заранее худо.
- Моего?
Гнев. Мой собственный гнев. Теряю контроль. Рука у меня тяжелая. Пощечина выходит звонкой. Мексиканский телесериал.
Пауза.
- Больно?
- Немножко
- Не ври. – Целую то место, куда ударила. Целую еще.
Обещаю:
- Больше не буду, если ты не будешь задавать дурацких вопросов.
Молчаливое согласие. Теперь целуют меня. Долго. Я начинаю думать о том, что Илье не очень-то полагается видеть все это.
Александр:
- Ты же не убежишь больше?
- Нет.
- Тогда едем в загс. Заявление подадим.
- Я не одета.
- Какие глупости. Взгляни в зеркало.
Невольно смотрю.
- Видишь, ты совсем не похожа на голую.
Ошарашенно молчу.
Илья:
- Ну вот, а ты ревела!
2001 г.,
Псков