В пятидесятые годы ушедшего столетия многие из мужиков на нашей улице были голубятниками. Помню, как мы, пацаны, заворожено смотрели, как наш дядька, которому в те годы было за тридцать, стоя на козырьке крыши дедушкиного дома, размахивал шестом с привязанной к нему тряпкой, подгоняя стаю голубей. Особенно запомнился случай, когда в небе неожиданно показался одинокий голубь. Дядька метнулся в сарайчик, где на жёрдочках сидели голуби, выгнал их наружу, мухой взвился на крышу, замахал своим шестом, голуби поднялись вверх, окружили одиночку, сделали несколько кругов и спустились с ним в сарайку. Дядька перевязал пленнику крылья, а через несколько дней нового голубя уже нельзя было отличить от голубей всей стаи. Точнее, мы их не отличали, а дядька знал каждого.
Своих голубей знали в лицо все голубятники и иногда между ними случались драки из-за своих питомцев. Причина была всегда одна и та же – кто-то у кого-то увёл голубя. Дрались жестоко, до крови, разрывая рубахи и майки на груди. Нам, детям, были непонятны эти страсти, но голубей мы любили. До сих пор помню специфический голубиный запах в сараюшке, где они жили.
Шли годы, голубятников становилось всё меньше и меньше: кто-то умер, кого-то посадили, кто-то завербовался на Север. А голуби продолжали жить в своих голубятнях. Каждое утро они взмывали вверх, кружили над домами, куда-то улетали на пропитание, но всегда возвращались под свою крышу. И так из года в год. Жили своей жизнью и дядькины голуби, хотя его самого давно уже не было в городе. Переехала в другой район города и наша семья. Но каждый раз, приезжая на улицу, где я родился, и где ещё стоял дом, в котором когда-то жили наши дедушка и дядька, я обязательно заходил в сарайку, чтобы посмотреть на голубей, которые продолжали там обитать.
А в семидесятые годы дома на бывшей нашей улице стали сносить, чтобы на этом месте возвести новый жилмассив. Снесли и дедушкин дом с сараюшкой. Куда девались голуби, мне не ведомо.