Тогда, в восемьдесят пятом, я торчал в командировке в Калуге на машзаводе и изредка наведывался к брату в Москву. Это был эпохальный, даже переломный момент российской - тогда ещё советской — истории. Я уже не помню с точностью до дня, когда пошли разговоры про ускорение, гласность и — будь она неладна — перестройку, но пятницу 17-го мая я запомнил. В этот день торжественно объявили о начале антиалкогольной компании в СССР.
И понеслось!
Почти сразу начала меняться общая обстановка с продажей алкоголя. Стали закрывать и так немногочисленные пивные и рюмочные, сокращать время их работы. Помимо кафе и ресторанов это коснулось баров и буфетов в местах скопления трудового народа по культурно-просветительским надобностям. В буфетах кинотеатров, театральных заведений, дворцов культуры и музеев трудовому народу и интеллигенции просто перестали наливать… А потом еще и время работы сократили. Оно лишало такие заведения заработка, и вызывало жуткое неудовольствие граждан по обе стороны прилавка, но... здоровье народа дороже - считали товарищи из Политбюро. И что мы им могли противопоставить?.. Я как-то не заметил, за свою тогда почти тридцатилетнюю жизнь, чтобы им с 1917-го года кто-то когда-то мог конструктивно возразить, оставшись при этом в живых и в добром здравии.
Я бы тоже об этом не упоминал, если бы это не сыграло свою — пусть и скромную - роль в описываемых событиях.
Четвертого июня мои жена и дочь ехали проездом через Москву. Их надо было встретить, перевезти с вокзала на вокзал и посадить в поезд на Свердловск.
Все прошло удачно, я прикатил в Москву к Белорусскому вокзалу, встретился там и с братом, и с семьёй. Моих девчонок мы перевезли на Казанский, посадили в поезд, пожелали счастливого пути и помахали им ручкой.
Я уже собрался возвращаться к себе в Калугу, как брат сделал мне предложение, от которого в то время отказаться было невозможно - пойти в Дом Кино, который на Васильевской на премьеру фильма Аллы Пугачевой.
- Будет артистическая тусовка, куча интересных людей, которых можно посмотреть в натуре и вблизи, да и кино посмотрим, - уговаривал он - у меня половина контрамарки есть, вторую как-нибудь найдем.
Я согласился - ничего срочного не было, наработаться я всегда успею, тем более, что утром тоже поезда ходят.
В этот день в Доме Кино был совместный показ двух фильмов — Пирамида (Дикуль) и Пришла и говорю (Пугачева).
Брат нашел в толпе очаровательную даму — Надежду Мефодьевну Семенцову - хранительницу доли в контрамарке (на одну контрамарку пускали двоих), представил меня, произвел замену себя мной и проводил нас внутрь угрюмого на вид храма советского кино.
Сам он ушел в автономное плавание и энергичный поиск возможности проникнуть вслед за нами. Контрамарки были без мест, Надежда Мефодьевна, встретив подругу, улыбнулась мне душевно и они пошли занимать места для себя.
Я остался ждать брата. Он вынырнул прямо передо мной минут через пять-шесть, тоже улыбаясь. Каким образом он проник внутрь, мне неизвестно. Помнится, что тогда на нём был пиджак серо-мышиного цвета, подозрительно похожий на такие же пиджаки сотрудников одного могущественного и грозного ведомства. Вахтерши и контролерши всех возрастов и категорий воспринимали эти пиджаки с трепетом и почтением, и лишних вопросов их обладателям не задавали. Что-то им подсказывало, что делать этого не стоит.
Мы быстро, хорошо и без проблем устроились. Практически, в центре зала, на удобном ряду, на удобных местах. Посидели, поболтали и через некоторое время уже с удовольствием смотрели на сцене и экране историю могучего Валентина Дикуля.
Он немного сбивчиво, но с выражением, рассказал нам о своей спортивной и цирковой карьере, о производственной травме, полученной им во время выступления на арене, про всякие личные перипетии с позвоночником, муками, лечением и выздоровлением. Мы ему за это много аплодировали. И даже стоя!
Когда включился свет и объявили антракт, я по совету брата пооглядывался по сторонам. В большом зале сидели, стояли, ходили, мирно болтали, жарко спорили, обменивались телефонами и фотографировались самые разные люди, среди которых не менее половины были известные и не очень артисты. А ещё - режиссеры, музыканты и просто медийные, как говорят сегодня, лица. Гвалт стоял необыкновенный.
Меня тогда удивила ошибочность моих представлений о многих окружающих меня персонажах. Кто-то, воспринимаемый, как человек рослый и даже как богатырь, вдруг оказывался маленьким и тщедушным коротышкой. Кто-то наоборот оказался человеком более внушительных размеров, чем я себе представлял. Особенно в талии.
Для меня началось моё собственное шоу. Я рассматривал окружающий богемный мир, и пытался выстроить с ним что-то вроде компромисса. Я пробовал проникнуть в смысл видимого, но внимание рассеивалось и внутри шума и гвалта с пониманием получалось не очень.
Время шло, за разглядыванием, узнаванием, угадыванием, разговорами и пересудами мы не замечали, как антракт неумолимо близится к концу.
Я тогда был намертво впаян в состав курильщиков и считал, что надо, всё-таки, выйти покурить и заодно купить сигарет в буфете. Вышел с предложением к брату, но он начал активно уговаривать меня не делать этого. Причина была понятна — места перед главным зрелищем оставлять нельзя, ибо их займут сразу какие-нибудь тетки, которые потом будут делать умоляющие глаза, кричать и просить быть снисходительными к женщинам, и с мест их уже не выковыряешь. Он объявил, что курить ему не хочется, а сигареты купим в том же буфете, но потом, после сеанса.
Пришлось с ним согласиться, особенно в части покидания насиженного нами — сидеть в проходе на полу как-то не улыбалось.
Народу даже после того, как часть зрителей, в антракте покинула зал, было явно больше, чем сидячих мест. Люди стояли вдоль стен, сидели на маршевых ступенях в проходах между рядами. А что вы хотите - Пугачева!
Одной из колоритных фигур, привлекших мое внимание, был Дмитрий Золотухин. Здоровенный красавец не так давно сыгравший Петра Первого в фильме Герасимова Юность Петра, получил за эту роль госпремию, и признание лучшим актером года.
Он стоял метрах в десяти от моего места, но сквозь шум и гам был слышен его голос, как он кого-то костерил, не стесняясь в выражениях. Привалившись к стене он своим ростом и могучей фигурой напоминал атланта с портика Эрмитажа, который бросил держать небо и скрестил руки на груди, отдыхая!..
Я бы так и просидел, понадеявшись на потом, но тут, некто, вернувшийся из буфета, на ряду сразу за нами, совсем не нам - но нам было слышно - объявил:
- Буфет после антракта закроют, после сеанса он работать не будет - распоряжение дирекции в связи с антиалкогольной компанией. Так что, кому Шампанского или сигарет — дуйте сейчас, потом не купите. Дорогой Михал Сергеич с алкоголем шутить не будет - пародируя произношение Горбачева, с издевкой заключил он.
Мне не надо было даже по карманам хлопать, я знал, что сигарет в пачке только три штуки. Спросил у брата — ответ был прост:
— Сигарет дома нет.
Пришлось бежать в буфет, но уже не тихо и спокойно, а в ажиотаже. Кинули жребий - бежать выпало мне.
Дело усугублялось тем, что вход-выход из зала в тот день — не знаю, всегда ли так - был устроен только через сцену. Там сбоку слева, если стоять к сцене лицом, есть пространство и лестница, для входа выхода в зал за кулисы. Лестница не совсем стандартная - чуть длиннее и несколько круче, чем обычный лестничный проем. По крайней мере мне так показалось. И сейчас поймёте почему.
С трудом протолкавшись вдоль ряда, я выбрался в проход, прошел мимо все так же ругающего кого-то Золотухина и, выйдя на простор, бегом ломанулся к буфету.
По ходу я отметил для себя - у меня рост под метр девяносто, но Дима показался мне минимум на пол-головы выше. Не знаю, так ли это, но впечатление осталось.
На сцену я взлетел, как вспорхнул, проскользнул сквозь тела идущих навстречу, никого не задев и не потеряв скорости. И оказался прямо на краю лестницы, ведущей вниз.
Всё. С этого момента - подробнее.
На лестнице со мной случилось то, что я помню и сегодня во всех данных мне тогда ощущениях. Это длилось всего несколько секунд, но в памяти осталось навсегда. Осталось в виде цепи событий, которые я иногда вспоминаю, и главное - ощущений. Состояние жуткого волнения, безмерного отчаяния и такого же страха я ощутил тогда предельно остро. Эти ощущения впечатались в мое сознание навсегда. Слава Богу, длились они недолго и почти сразу сменились душевным облегчением и радостью - почти счастьем!
Итак. Я - на краю, точнее - на верхней ступеньке лестницы. Тремя ступеньками ниже спускается чета весьма почтенного возраста. Спускаются они медленно и осторожно, по-видимому, дается им это нелегко и стоит некоторого волнения. Дама держится левой рукой за поручень, а правой цепляется за своего кавалера. Кавалер, судя по всему, относится к спуску по лестнице ответственно и руководит процессом: левую руку он крепко прижимает к своему телу, как бы удерживая спутницу, а правой опирается на массивную палку.
Увидев, что перед ними расступились ожидающие подъема, и проход свободен, я решаю, что есть смысл попытаться это "двухстаричковое" препятствие элегантно обогнуть, тем паче, что пространство справа от кавалера, мне это позволяет.
По сути мы были на этой лестнице втроем - по левую сторону и в центре эта пара и, чуть правее, я.
Казалось бы, чего сложного - обогнул и быстренько спустился - никто не мешает!
То, что у кавалера в руке палка, и что он на нее опирается, я сперва не заметил - он ее собой загораживал, а когда заметил — почему-то не учел, как она может сыграть роковую для меня роль. Я конечно понял, но потом, когда было поздно.
Итак — кульминация! Точнее, её начало!
Комбинация простая — лестница, старички, я, желающий их обойти и палка в руке старичка.
Палка, подчиняясь воле ее хозяина, которому по-фиг, есть или нет, на мгновение раньше, чем моя нога, встает на ступеньку ниже меня. Я заношу ногу, чтобы устремиться вперед, но владелец палки успевает на нее опереться своим, довольно грузным, телом…
Ну, казалось бы, что может случиться, чем оно может помешать?
Но ведь помешало. И ещё как!
Я цепляю за палку ногой... Если бы я отпнул её от себя - не дай Бог - грохнулся бы потерявший опору старичок, а с ним, наверняка и старушка. Что было бы после этого — даже думать не хочу. Каким-то шестым чувством я это понял и долю секунды — может быть даже и сотую - принимаю решение, что запнуться должен я!
И запнулся. И равновесие покинуло меня. И…
Нет, я не упал тут же под ноги старичкам и не скатился по лестничному маршу, что может быть, было бы правильнее и лучше. Нет, я - полетел. Натурально полетел. Да ладно бы вверх, в то ведь как крокодил в анекдоте - нызЭнько-нызЭнько.
Отчаянно и неуклюже перебирая соскальзывающими со ступенек ногами, я стремительно летел прямо в открытый дверной проем, зияющий напротив лестницы. Летел со всего маху, и никакой надежды остановить это безобразие у меня не было. До перил мне было не дотянуться, а скорость всё возрастала!
Мне ещё четверть секунды назад стало понятно, что в моем мозгу включилось нечто, позволяющее мне мгновенно анализировать свои действия. Я опережал их осмыслением и чётким видением, что именно и каким образом оно будет происходить. Жаль только не включилось понимание того, что могло бы этим действиям воспрепятствовать.
Это было очень странное состояние, я не помню, чтобы когда-нибудь испытывал нечто подобное.
Я сразу увидел и оценил ситуацию словно заглядывая в будущее в каких-то нелепых и не совсем приятных подробностях. Я четко видел траекторию полета - как я пересекаю коридор, примыкающий к лестнице и небольшой холл шириной метра два с половиной — три. В результате я должен был жестко приземлиться у противоположной стены, скорее всего, прямо на чугунную батарею отопления, на этой стене висящую.
Я и сейчас, много лет спустя, вижу ее, окрашенную в «слоновую кость».
При этом, сознание командует мне про необходимость сгруппироваться, дабы влетев в батарею не разбиться окончательно.
Это такое повторяющееся ощущение - каждый раз, когда вспоминаю и рассказываю, у меня аж мороз по коже.
И тут же картинка перед глазами меняется - в створе дверного проема появляется и надежно перегораживает мой полет к батарее, Алла Пугачева, прогуливающаяся по этому холлу, в коротая время перед подъемом на сцену к ждущим ее с нетерпением зрителям.
Помните старый анекдот про сорвавшегося с верхнего этажа мужика? У него за секунду полета при падении с крыши дома медленно и печально проходит перед глазами вся жизнь, и он просит Бога спасти его, и обещает Богу за спасение перестать пить, гулять и подарить за это церкви квартиру и машину...
Так вот — я его понимаю, может быть, как никто. Или, как немногие!
Со мной в тот момент происходило ровно то же!
Я лечу, четко понимая, что не имею возможности ни за что ухватиться. За воздух не умею, а за людей вокруг не получится. Они чудесным и непостижимым образом видят мой полет и успевают увернуться - и это их спасает, в противном случае — снесу и поубиваю об стену без вариантов...
Тут я в деталях представляю себе, как беспомощно, но безжалостно и неотвратимо, буквально вдалбливаю ничего не подозревающую Аллу Борисовну в этот чугунный отопительный прибор. Как ее, бедную, отдирают от батареи и от пола, как оказывают ей первую помощь. Вижу грустные лица у людей - а что они могут сделать? Всё, Господи, помилуй!.. Тут же перед глазами встает и другая картинка - как несколько человек лупят ногами мое почти бездыханное тело — гадина, как ты смел, вот тебе за нашу Аллу, получи сволочь!.. В общем, те ещё видения!
И тут случается нечто... Смею вас уверить - Бог есть! Только Он один и мог мне помочь, не допустив страшной трагедии. И Он сделал это! Я и раньше думал, а с тех пор уверен - Он хранит под своей дланью тех, кто ему особенно дорог или зачем-то нужен. А может просто тех, к кому привык!..
Надо ли говорить, что я нисколько не сомневаюсь, что тот, кто был ему особенно дорог - был не я. Признаться, и меня он сохранил в детстве, заставив мороженщицу продать мне талую мороженку, с которой меня не пустили в автобус, который попал в страшную аварию с несколькими смертельными исходами... Но и в этом случае - я чётко понял - что и мне, непутевому, кое-что от его милости перепало!
Много ли на свете есть людей, которые не будучи никогда знакомы с Пугачевой, пересекутся с ней судьбами. Кто, в самый главный, по-настоящему судьбоносный момент, окажутся вместе с ней под одной Божьей защитой и будут, по сути, спасены вместе с ней - одновременно, да так, что она этого и не заметит. Догадываюсь, что если бы произошло то, что мне привиделось, многие бы судьбы изменились, у многих людей жизнь по другой колее покатилась.
Промысел Божий для нас обоих состоял в том, что каким-то непостижимым - одному Богу понятным - образом, в самый последний момент я умудрился ухватиться за косяки этого дверного проема.
Я не знаю, сам ли Господь участвовал в этой сцене, или ангела хранителя подослал, но у него получилось! Мне в этот момент никто не помешал, все, кто мог оказаться на пути, расступились, а мне даны были силы и сноровка, чтобы ухватиться за косяки и удержаться на них, полностью погасив инерцию полета, ...
Грешным делом, мне тогда показалось, что руки мои сейчас оторвутся и так и останутся висеть на косяках, а ночевать к брату я поеду без них.
Но ухватиться мне удалось не на уровне плеч, а на уровне бедер, поэтому тормозя и гася чудовищную инерцию, я с грохотом приземлился на колени и проехал по полу, остановившись в метре от ног Примадонны. Или даже меньше. Но её не задел.
Я сознательно не стал рассказывать в каком месте я ощутил волнение, в каком страх и отчаяние — как хотите, так и расставляйте, всё это было.
Но, остановившись у ног Пугачёвой я понял — обошлось! И в душе моей начала расцветать радость!
И в этот момент я чуть было не прославился - на меня посмотрели все! И Пугачёва!
Мгновенно все разговоры, бормотания, шум и остальное оборвались, и стало тихо-тихо.
Представляете, куча замершего на мгновение народу, в центре — Пугачева, и у ее ног — я! Сознанием я весь где-то там, в идиотских расчетах и видениях. Вроде бы уже приземлившийся, остановивший движение юзом, но все еще цепляющийся за эти дурацкие косяки. А поза - словно в грузинском танце - изогнувшись назад и на коленях, стою перед главной Примадонной Советского Союза...
И при этом - ни тебе цветов в руках, ни обожания во взгляде...
Уж не знаю, что там Пугачева себе подумала, глядя на меня, думаю, что ничего, а значит и персонаж - то есть я - совершенно не стоил ее внимания. Она - рупь за сто - просто не почувствовала нашего пересечения судеб. Она к нему не готовилась и не стремилась. Её участия в этом событии не предполагалось и не было никакого — только посмотреть, даже не оценивая. То есть, звезды, складываясь над нами, обошлись без учёта её звёздного мнения.
Ну и что! Это означало, что наши судьбы, не успев пересечься, вновь разошлись. Навсегда. Но плакать от этого мне совершенно не хотелось.
Смерив меня с ног до головы строгим оценивающим взглядом, и не найдя причины и необходимости что-то по этому поводу говорить, она отвернулась и произнесла куда-то в пространство, сдержанно, тихо, но властно:
— Попросите там, чтобы перестали курить.
Я все еще не отошел от своего полета и воспринимал все особенно остро, поэтому уловил яркую особенность ее общения с публикой. Мне лично хватило одной этой фразы, чтобы навсегда почувствовать силу ее влияния на окружающих. Очень интересное физическое явление, которое сложно уловить издалека, не находясь в непосредственном общении с таким человеком. Каждый произносимый ею звук чудесным образом дополняется особого рода частотными колебаниями, не просто наполняющими собой пространство, но и подчиняющими его себе. Может быть в этом и есть секрет ее неимоверной популярности и влияния на публику? Простые слова, произнесенные ею, содержащие, казалось бы, минимум императива, обращенные ко всем и ни к кому, сопровождает такой энергетический посыл, что возникает явный эффект подчинения всего содержимого пространства исключительно её неодолимой воле.
"Пугачева, как центр воли" - что ли еще не написано ни одной диссертации на эту тему? - Жаль, было бы интересно. Может быть кто-то из ее ближних сподобится?
Тут все окружающие почувствовали то, о чем я только что, и немедленно зашипели, зашикали друг на друга:
— Прекратите курить,
- Перестаньте курить, просят же вас!..
- Ну, ведь просят же — не курите...
Тут и я начал приходить в себя и постарался это пугачевское вербально-волевое обволакивание с себя стряхнуть. Логика простая: я в этот момент совершенно точно не курил, значит слова Пугачевой были обращены не ко мне, а посему и всё остальное меня не касалось.
Я неловко поднялся с колен, но ног под собой пока не почувствовал. Я понял, что, как только почувствую под собой ноги, сразу смогу уйти, а пока надо привести себя в порядок. Брюки были совершенно целы и почти не испачкались. Коленям и рукам было больно, но терпимо, и я не обращал на это внимания.
Наверно, секунд через пять-шесть, я пошел бы и сам, но в этот момент я получил в спину неожиданный и очень болезненный тычок. Я оглянулся и увидел, что сделан он тем самым старичком-кавалером с лестницы и той самой палкой, что стала причиной моего полета под ноги к Примадонне.
Сопоставив краткость времени с момента, как мы расстались и оценив его боевой вид, я понял, что со старичками все обошлось, и я им ничем не навредил.
На экране телевизора этот старичок-кавалер выглядел всегда интеллигентно и даже благообразно - этакое олицетворение старой советской культурной интеллигенции. Я смотрел передачи с ним, где он успешно использовал имидж порядочного, доброго, много знающего и пережившего человека. Это потом, читая всевозможные публикации будущих лет, я понял, что был излишне доверчив, веря его образу на экране. Да, я плохо знаю людей и часто в этом убеждаюсь. Его энергичный тычок в спину очень болезненный для меня и перекошенное от злобы лицо, как-то не вязались с образом интеллигента с экрана. Я уже начал подбирать ему в ответ разные обидные слова, но эмоции меня не захлестнули, в лицо я ему ничего не выпалил - мне показалось это постыдным. И - как бы перефразируя великого Райкина - я ему это даже не подумал...
В последствии, я всегда выключал его передачи и забыл о нем окончательно.
Боль от тычка меня простимулировала, я почувствовал себя в силах идти, и сразу, моментально - словно уходя от погони - покинул место «боевой славы».
Всё, инцидент исчерпан - обрадовался я. Претензии мне высказали - ага - палкой, у меня ни к кому претензий нет, Пугачева жива здорова - пора возвращаться к нормальной жизни… И вот тут я почувствовал счастье. Настоящее. Как говорил великий Жванецкий — от ерунды!
Пока я искал буфет, стоял в очереди и рассчитывался за покупку, я успокоился, выровнял дыхание и окончательно пришёл в себя. Состояние экстремальной мобилизации, постепенно утихло. Курить я не пошел — не хотелось, да и опасался, что не пустят в зал. К месту, где ждал меня брат, я пришел уже совершенно спокойным и даже расслабленным. Возвращаясь, я видел боковым зрением заинтересованные взгляды - думаю, что это были взгляды очевидцев моей истории - но шел, не подавая виду, что со мной что-либо происходило.
Пройдя по ряду, я уселся на свое место, окончательно выдохнул и стал ждать начала сеанса. Брат ничего особенного в моем поведении не увидел, а все перипетии похода за сигаретами я рассказал ему потом, когда мы шли от метро в сторону дома по ночной Москве.
Когда в зале начал гаснуть свет, шум утих, но само действо еще не началось, я услышал негромкий диалог двух светских дам.
- Вы, наверно, не знаете, тут у Аллочки такое несчастье было недавно, она до сих пор потрясена!
- Да что вы? А что случилось?
- Я уж не знаю, на репетиции, наверно, прямо перед ней взорвалась лампа то ли какого-то софита, то ли прожектора.
- Ужас-то какой!
- Да! И раскаленными стеклами от лампы ей обожгло лицо.
- Какой кошмар! И как она теперь?
- Ну, в целом, обошлось - Бог все-таки хранит. Главное — вовремя среагировала, успела зажмуриться, как-то прикрыть лицо руками и стекла в глаза не попали.
- Ой! Ну, слава Богу!
- Лицо, конечно, пострадало, хоть и не так сильно, как могло бы. Но на процедуры к нам в косметический салон ходит. Каждый день…
Я не часто вспоминаю эту историю, но каждый раз задумываюсь - а сделал ли я из нее какие-либо выводы? Чтобы хотя бы в первом приближении были похожи на правильные. Или хотя бы полезные...
И как-то не очень выходит. А может, коли уж я ее вам рассказал, попробовать поразмышлять вместе?
Ну, вот мои предложения для затравки:
Первое - Пожалуйста, смотри вокруг и особенно под ноги - кругом люди. Всякие. Но в целом нужные друг другу. Береги и их, и себя!
Наверно, банально и примитивно, но, в общем, правильно.
Второе - Никогда не взлетай, если не знаешь как и где приземлишься. И не только физически не летай, но и в мечтах.
А? Как вам мысль? Ни что не напоминает?
Третье - Держись подальше от софитов и прожекторов, не попади сдуру в зону их действия, и сам не становись в ряды софитов, чтобы от твоей взрывной дури - никто не мог пострадать.
Спорно? А-то!
Так это я еще про Бога и Божий промысел не размышлял… Тут уж — сами, кто как! Никому ничего навязывать не буду.
А Пугачева? - Да дай ей Бог здоровья!.. И счастья без меры!..