Теофил, припарковав джип свой возле сашиного дома, тут же, только-только выйдя из кабины, заслышал шум подозрительный возле баков мусорных, невесть каким образом уразумел козлоногий, что шум этот именно подозрительный, но насторожилась отчего-то мышца сердечная, напряглась; приказав Саше не отходить от джипа покамест, подошёл Теофил осторожно к зелёным мусорным бакам, что расположились подле тротуара да напротив, остановился там, пристально осмотрев баки, а затем, поправив рукав рубашки закатанный, запустил руку правую прямиком в один из баков. Нащупав нечто живое, дёрнул он вверх резко, и к сашиному удивлению, выудил из нутра мусорного бака странного человекообразного рогатого товарища, неопрятного на вид, взлохмаченного да в одёже рваной. Товарищ опешил от неожиданности, завопил да забрыкался, да из-под плаща чёрного распахнутого внезапно пара рук дополнительная показалась, все эти четыре руки замолотили по воздуху да принялись отпихиваться от Теофила, который хохотнул удивлённо:
- Экое диво, не видал такого доселе, ну и ну!
- А я чего? Я ничего! – выдало вопящее рогатое чудо бродяжьей наружности. – Стекляшки цветные собираю да ни на что не претендую!!
Теофил выпустил из захвата крепкого находку свою внезапную да с интересом оглядел четырёхрукого товарища с ног до головы. Выглядел тот и впрямь престранно: слегка небритый, всклокоченные короткие волосы торчком, стальное кольцо в носу, уши исколоты серьгами-булавками, явно нечеловечьи тощие ноги облачены в коричневые узкие штаны, порванные в нескольких местах да с единственной заплаткою, на которой намалёван знак анархии; тёмные ботинки помяты малость, шнурки перекручены как попало да торчат в разные стороны, на шее стальная цепочка, чёрная майка измята, на всех четырёх руках – чёрные рваные перчатки без пальцев, да на правой нижней руке ещё и татуировка в виде надписи некоей, на левой нижней же – часы с разбитым циферблатом да на кожаном ремешке. Во лбу – длинные тонкие козлиные рога, в правом роге каким-то образом засел ржавый гвоздь. Особый интерес Теофила привлёк правый глаз товарища – насыщенно-красный, в отличие от левого человеческого, фасеточный, будто бы у какого-то насекомого. Мало того, из-под чёрного плаща явственно виднелась пара мушиных прозрачных крыльев да и, к тому же, тонкий чёрный хвост с половиной стрелочки на конце, сломанный некогда будто, ибо неестественно выгнутый.
- Тебя как звать-то? – осведомился Теофил с любопытством.
- Муха я, Муха, каким уродился - таким пригодился, - выдал странный товарищ чуть хрипящим да шипящим голосом, таращась на козлоногого безумным взглядом да потирая зачем-то ладони всех четырёх рук. Стоял этот Муха тоже как-то странно, чуть согнувшись, будто хищно, да руки на весу держал, согнув в локтях – нечеловеческие то были руки, не пять пальцев присутствовало на каждой, а лишь три.
- Демон?
- Демон, а нешто притязания какие имеются? - Муха внезапно расплылся в улыбке, не менее безумной, чем и взгляд, и зубы его тонкие да острые, будто бритва, изрядно напрягли подошедшую в это время Сашу.
- Ты чего следишь за нами, сердешный? – Теофил поднял брови удивлённо, засунул руки в карманы шорт. – Никак это у тебя притязания некие?
- Как слежу? Никак не слежу, нет, не слежу, своими делами тут занятой я! – затараторил бодро Муха, завертелся на месте, запустил руки в мусорный бак да принялся там активно шариться. - Человеки не ценят вещи, не берегут вещи, бросают неучтиво в коробки металлические, мусором именуя – неучтивы человеки с красотою, гляньте, гляньте, как симпатишно! – он выудил из бака пару бутылок стеклянных, одну зелёную да другую коричневатую, и принялся вдруг скакать с ними на месте, подставляя под лучи тусклого, едва различимого за серыми облаками солнца. – Блестяшки! Цветные блестяшки!
- Господи, - Саша диким взглядом глядела на это странное зрелище. – Ты уверен, что он следил за нами?
- Абсолютно, принцесса, - ответил Теофил весело, наблюдая за безумным новым знакомым, который крутил стеклянные бутылки да по всякому вертел ими, любуясь насыщенным цветным стеклом на фоне дневного света. – Я его не впервые уж замечаю, токмо так подробно увидать удалось лишь нынче.
- Не впервые?
- Вестимо! Не одну пару раз наблюдал его возле баров, шнырял он в переулках меж баками мусорными да глядел якобы невзначай.
- И что это может значить? – нахмурилась Саша озадаченно.
Теофил развёл руками, но ответить что-либо не успел: внезапно да совершенно неожиданно всполохом чёрного странного дыма возник над баками мусорными уже знакомый нам Вельзевул, грохнулся он с недовольным выражением лица прямиком на мусорную кучу, чертыхнулся с досадою великой, под удивлёнными взглядами Саши и Теофила вылез из бака кое-как да со скептичным выражением лица своего гордого одёрнул ворот чёрного строгого пальто, чуть недовольно покручивая чёрным тонким хвостом со стрелочкой на конце.
- Доктор! – Муха запихнул найденные бутылки в карманы плаща своего, кинулся приветливо к Вельзевулу да принялся мельтешить вокруг него, отряхивая его пальто со всех сторон.
- В порядке всё, угомонись! – повысил на него голос Повелитель мух, пригрозив ему зонтом в руке, Муха же улыбнулся, отстал, выхватил из карманов бутылки да продемонстрировал Вельзевулу:
- Красивые блестяшки?
Вельзевул кашлянул сдержанно, ответил быстро «Красивые, отстань!» и затем, чинно заложив руку за спину да опершись на зонт свой поломанный, поглядел на Теофила с Сашей, точнее, на Сашу внимания он не обратил будто бы и вовсе, а вот Теофила смерил сдержанно-презрительным взглядом.
- Экое явление! – весело хохотнул Теофил, разглядывая внезапного франта. – Жентльмен из помойки!
Такое наименование Вельзевулу явственно не понравилось, поднял он брови, опешив малость от сей вящей неучтивости, а Саша, зажав рот рукою, тихо прыснула со смеху. Казалось, ничему уже не удивляется девушка, ни Мухе престранному, ни франту этому рогатому, нет, удивления, пожалуй, нынче и не было, лишь любопытство яркое в мышце сердечной её поселилось, оглядела Саша знакомых новых, заприметив, сколь резко пахнуло от Вельзевула крепким парфюмом или даже смесью нескольких, да столь шибко, будто Повелитель мух на себя целый флакон али два вылил – и ежели и взыграли в душе некоторая настороженность да опасливость новой сторонней силы, то совладала с робостью сердечной Саша, потому как справа от неё стоял сильный да смелый Теофил, который, ежели что, не позволит этим рогатым чудищам навредить ей, Саше, не позволит, не допустит, не разрешит.
- Н-да, как и говаривали мне, - произнёс Вельзевул надменно, гордо подняв голову да глядя, в силу своего высокого роста, сверху вниз на Теофила да чуть прикрыв глаза свои пронзительно-жёлтые. – Ежели узришь ты несдержанного да неопрятного деревенщину с амулетом известной касты демонов на груди – без сомнений, то Верховный Инкуб, нынешний глава на пару с Лилит.
- Ой, да не обижайся, вельможа, - отмахнулся от него Теофил с улыбкой. – Ежели чего и говорю неудобное, дак не со зла то, не вороти нос как не родной. Стало быть, твой это прихвостень за мною таскался?
- Мой, - кивнул Вельзевул сдержанно. – Господин так распорядился.
- А сам ты кем значишься?
- Вельзевул, - склонил голову демон с лукавой улыбкой. – Повелитель мух и…
- Доктор Паук! – встрял весело Муха, высунувшись из мусорного бака.
- Доктор наук, - Вельзевул бросил на насекомого демона сердитый взгляд, затем вновь посмотрел на Теофила надменно. – Обладаю обширными знаниями во многих областях современной и менее современной науки разнообразной направленности.
- Важная птица! – усмехнулся Теофил. – И чё те надо?
- Любопытно мне стало воочию понаблюдать того, с кем так возится наш Господин. И коли уж наказал он следить, дабы ничего ты не творил шибко безмозглого, всех нас под удар ставя – так и воля его закон.
- Эвона как! – возмутился Теофил, подняв брови удивлённо. – Надзирателей ко мне приставил! Чай, не в тюрьме! Смешно, ей-богу! Пошли, принцесса, - он развернулся да и направился прямиком ко входу в подъезд, никого не дожидаясь. Саша взглянула мельком на статного высокого Вельзевула, нахмурилась и поспешила следом за своим рогатым товарищем, попутно забрав Бафу из джипа.
- Да нет, - хмыкнул Вельзевул спокойно. Муха вылез из мусорного бака, порылся там малость затем, а после выпрямился, держась за край, обернулся, и не было в его взгляде нынче безумия того, с которым скакал он вокруг всё это время – теперь взгляд его был чуть коварен да как-то серьёзен притом, невесел.
- В тюрьме мы, дурак, - продолжил Вельзевул лукаво, взглядом недобрым следя за удаляющейся парочкой. – Нешто до сих пор ты этого не уразумел?
…Саша догнала сердитого Теофила на одной из лестничных клеток, козлоногий, сдвинув брови хмуро, гулко стучал по ступеням копытами своими раздвоенными, тяжко поднимаясь до необходимого этажа, и выглядел крайне недовольным.
- Что произошло-то? – спросила Саша, следуя за ним да придерживаясь рукою за перила.
- Да воно чего рогатый удумал, - буркнул Теофил задумчиво. – Соглядатаев за мною хвостом таскаться приставил.
- Рогатый?
- Сатана.
- А он правда твой...родитель? Ты Дэнчику тогда сказал.
- Вестимо.
- Круто…
Теофил усмехнулся невесело, мельком взглянув на Сашу.
- Нешто всерьёз ты?
- Да уж даже Дьявол в роли этой всяко лучше, чем мой… - ответила Саша тихо, поджала губы с досадою да затем повернула разговор этот в иное русло тут же, не позволив теме столь тяжкой развиться далее: - Зачем он следит за тобой?
- Да кабы знал я… Не по нраву ему чего-то.
Едва зашли они в квартиру, как дверь перехватил тотчас руками своими множественными внезапный Муха, ухмыльнулся он коварно зубастою улыбкой своей, раскрыл дверь пошире, и в прихожую шагнул чинный Вельзевул, чуть пригнувшись, дабы не задеть рогами дверной косяк.
- Я вас вообще-то не приглашала! – буркнула Саша недовольно, однако никто не внял её недовольству, Муха, захлопнув за собою дверь, проскользнул тут же в комнату, врезался ненароком да отчего-то в стену малость, встряхнул головой, заморгав глазами удивлённо да затем отерев стремительно да судорожно лицо с головою в целом, почесался, а затем и вовсе на стену залез, быстро-быстро перебирая руками. А Теофил внезапно спохватился да кинулся на кухню, и Саша, последовав за ним, обнаружила, что чайник, который козлоногий не столь давно поставил кипятиться на газ плиты кухонной, со свистом исходится паром да выглядит так, будто окунули его в трубу печную, полную чёрной сажи.
- Экая оказия, - хохотнул Теофил, выключая газ да, схватив раскалённый обугленный чайник, продемонстрировал его удивлённой Саше. – Чайник сгорел! Позабыл я о нём, когда тебя спасать кинулся.
- Вестимо, это здесь нынче обитает столь титулованная персона? – изогнул бровь Вельзевул надменно, прошёл он мимо, взглядом презрительным окидывая обшарпанные стены захламленной старой квартирки, да сел на табурет у стола. – Что ж, дворец всегда подстать своему императору, - ухмыльнулся он высокомерно, облокотившись о стол да подперев голову рукой гордо.
- Какой те дворец, сердешный? – покачал головой Теофил, помахав чайником в руке. – Так, пристанище временное, да и полно те, экий ты тоже! Я, знамо, до красивостей-то всяческих охоч, только разве столь важно, дабы лощёное вокруг всё да опрятное наблюдалось? Главное-то чего, чтоб в мышце сердечной опрятно да убрано было, а тут – да пусть хоть сорняком зарастёт, главное-то чтоб в душе не зарастало!
- Помысел че;рни, - хмыкнул Вельзевул.
- Тьфу на тебя! – весело ответил ему козлоногий, прошествовав к окну – открыл он окно да и выбросил невозмутимо чайник вон.
- Его ж помыть было можно! – ахнула Саша.
- Как и груду посуды этой, принцесса, - улыбнулся Теофил, махнув рукой на гору немытой посуды в раковине. – Только кому это надо, верно?
По потолку низкому прошуршал разговору попутно бодрый Муха, издал он вдруг возглас заинтересованный да прельстился на лампочку в люстре скудной – минутою ранее Саша включила свет, что отключали недавно по причине неисправностей неких, и теперь оранжево-жёлтый пронзительный огонёк горящей лампочки подвергся любопытному ощупыванию со стороны Мухи, который схватился за люстру да безжалостно накренил её к себе, так, что крепление старое чудом ещё оставалось целым в малость крошащемся извёсткой потолке.
- Кыш! – Саша схватила кухонное полотенце и сердито замахала на Муху. – Отвали от люстры, больной псих!
- Я не псих, не псих! – Муха оставил лампочку в покое да принялся наворачивать круги вокруг качающейся люстры. – Доктор говорит, я особенный!
Теофил тем временем достал из холодильника внушительный батон колбасы, масло, затем прихватил из шкафчика поблизости булку, взял нож да и принялся стряпать бутерброды на столе да подле Вельзевула, задумчиво покосившись на окно, на небо вечернее, понемногу уже начинающее тускнеть в преддверии ночи.
- О, как заботливо да гостеприимно, - хмыкнул Вельзевул, наблюдая за этим действом со снисходительною надменной ухмылкой.
- Не обольщайся, желтоглазый, не тебе это, - усмехнулся Теофил. – Для прелестницы трапезу сочиняю, человечье племя без еды долго не протянет.
Вельзевул фыркнул презрительно да чуть оскорблённо, поглядел на Сашу, что прочь по коридору гнала тараторящего нечто разнообразное Муху кухонным полотенцем, на пару с блеющим взволнованным Бафой, произнёс чинно:
- На что сдалась тебе девка человечья? Господин рассказывал, что ты без разбору с кем попало якшаешься да дружбу водишь, но даже я не мог допустить мысли, что аж настолько ты неразборчив.
- С кем дружбу водить мне – то моё лишь дело, не так ли? Спецом знакомств не завожу, сами они заводятся, то бишь, житие распоряжается там себе потихоньку, и, знать, зачем-то это и надобно, раз житие распорядилось. Мыслю я, пижон ты лощёный, каждая встреча в жизни этой не случайно образуется, и уж ежели кого-то встретил ты на пути своём, то след этот «кто-то» на твоём пути обязательно оставит, и важен этот след, нужен зачем-то.
- Зачем же?
- У каждого следа значение своё, персональное. Знать, и мы с тобой не просто так сидим тут да лясы точим ныне.
- Да уж явно не просто так. По причине наказа Господина нашего присутствую я тут нынче, и знай, чернь, мне самому это не любо.
- Почто обзываешься столь нелестно, сердешный? – Теофил с весёлой улыбкой погрозил сдержанному Вельзевулу внушительным батоном колбасы. – Чай, и по горбине ненароком прилететь может, вот и будет те угощение!
- Я ангел падший, Дьяволу душу свою завещавший да поклявшийся в верности ему со времён незапамятных, с тех времён, когда ещё не был лик его козлиным, когда ещё крылья за спиною носил он, - возвестил Вельзевул спокойно, надменно глядя на сделанные Теофилом бутерброды. – А ты, недостойный, в мире наземном обрётший житие всего где-то с век назад, из беса обыкновенного да в инкубы, в стан лордов Ада, вдруг встал с нами вместе. Вопросы, сему сопутствующие, возникают у нас вполне резонно.
- Каковы вопросы-то? – Теофил отряхнул руки да скептично поглядел на Повелителя мух.
- За какие такие заслуги… - произнёс тот, прожигая невозмутимый лик козлоногого неприязненным взглядом. -…с тобою так возится Господин наш, ни к кому доселе столь навязчивой заботы не питавший?
- Ну, значится есть, за что, верно? – уклончиво ответил Теофил с улыбкой бодрой, подошёл к плите, взял оттуда небольшую кастрюлю да, налив в неё воды из-под крана, поставил на газ зажжённый с помыслом вскипятить воду для чая, ибо чайника иного окромя улетевшего в окно у Саши не было. – Ты мне поведай лучше, чего ж это вас так парит? – он пошарился по полкам шкафчика поблизости в поисках чего-то неизвестного. - У меня своё житие, у вас – своё, в моё нос не суйте да своим живите.
- Ты часть Ада, - поднял брови Вельзевул сдержанно. – И наши легионы - житие наше общее.
- Легионы, - Теофил, протирая некоей тряпочкой чашку, найденную на полке шкафчика да стоя полубоком к претенциозному Повелителю мух, усмехнулся невесело да покачал головой. – Тоже мне, экое громкое слово… Кучка бездомных бродяг, притворяющихся илитой… - он повернулся и посмотрел спокойно на демона. - …это ваши «легионы»?
Вельзевул промолчал, задумчиво глядя на козлоногого в ответ, а тот продолжил, вновь отвернувшись:
- Не дури мне мозги словесами яркими, мне такое не любо, от тебя в отличие. Ад наш наземный широк да повсеместен, да только ежели столь велики его прям-таки «легионы» - отчего ж не идём мы противу Небес все разом да вместе?
- Ты не ведаешь, о чём говоришь, - хмыкнул Вельзевул надменно.
- Так просвети, раз не ведаю.
- Сие не входит в мои обязательства.
- Да потому что ты и сам ни хрена не знаешь.
- Да уж поболе мне известно, чем тебе, чернь, - помрачнел Вельзевул со сдержанной злобою во взгляде. – Только не считаю я нужным собственным знанием с тобой делиться.
- Да что ты всё заладил, «чернь» да «чернь»! – вспылил вдруг Теофил неожиданно да и метнул в Вельзевула кружку, которую до этого столь усердно протирал. Не попала кружка в цель намеченную, распался Вельзевул на дым чёрный, из мушек клубящихся состоящий, пропустил сквозь себя кружку, разбившуюся тут же о стену вдребезги, а после вновь материализовался, с ухмылкою надменной воззрившись на разозлившегося Теофила.
- Не по нраву наименование такое? – осведомился он лукаво.
- Да при чём тут наименование! – огрызнулся козлоногий, тяжело дыша от неистового огня злобы, полыхнувшего в сердце ни с того ни с сего, да глядя взором горящим на насмешливого Вельзевула в ответ. А прозвище столь нелестное и впрямь не было основною причиною такой страшной ярости, просто выбесило внезапно Теофила столь категоричное нежелание Вельзевула сообщать ему ответы на волнующие его вопросы, взвился в груди огонь жгучий, возжелавший испепелить тут же надменный лик желтоглазого демона напрочь, да сдержал этот порыв Теофил отчасти, всего лишь кружкою безобидной запустив в неучтивого гостя – шагнул он тяжко к раковине да, открыв кран, ополоснул лицо водою хладной с помыслом остудить огонь этот жгучий, унять, успокоить, ибо несносно жгло нынче в грудной клетке, горело страшно, и задумался Теофил насчёт этого, умываясь водою из-под крана да отплёвываясь от капелек, настырно лезущих в рот, озаботился вспышкою злобы этой внезапной, ибо особливо и не было ранее для него характерно столь нестабильное явление, то бишь, не было такого раньше с ним, не случалось ещё такого.
- Нервишки пошаливают, инкуб? – ухмыльнулся Вельзевул, внимательно глядя на раздосадованного Теофила.
- Да пошёл ты, - отмахнулся от него козлоногий, вытираясь рукавом рубашки своей белой.
- Несдержанность в порывах эмоциональных – плебея признак.
- Зонт залатать не судьба, вельможа? – кивнул Теофил на чёрный зонт-трость в руке Повелителя мух, из зонтика явственно торчали острые стальные спицы, прорвавшие повреждённую ткань. – Не пристало, ведаешь ли, титулом хвалиться тому, кто из бака мусорного вылез.
Вельзевул на это выдал ухмылку косую, недобрую, ибо задело его это меткое нелестное замечание, да ещё и из уст этого неотёсанного невежественного деревенщины, однако не подал он виду особо, беспристрастным остался, ничего на укоризну сию не ответил, отведя взгляд.
- Что за шум? – из коридора появилась мрачная Саша, поглядела она на осколки белые, разбросанные по полу, нахмурилась, посмотрела затем на Теофила.
- За жизнь малость поболтали, принцесса, – ответил Теофил весело. – А в жизни, бывает, хотения твои кружками о стену разбиваются, да, молвят же, к счастью посуда бьётся.
- Ла-адно, - с недоумением протянула девушка, а затем указала куда-то за себя. – Там это чучело обивку диванную жрёт, как будто моли мне не хватает!
- Вот напасть-то, - Вельзевул поднялся с табурета да недовольно направился в комнату, неучтиво вынудив Сашу посторониться. – Нажрётся пакости всякой, лечи его опосля… Я хоть и доктор, но не лекарь!
- Отведай, золотце, - Теофил с дружелюбной улыбкой кивнул Саше на бутерброды.
- Это ты…для меня сделал?.. – поражённо спросила Саша, подходя к столу так аккуратно, будто страшась, что безобидное кушанье сейчас набросится на неё аки бешеный пёс.
- Ну не для этих же мракобесов, - усмехнулся козлоногий, ставя на стол новую кружку да наливая в неё кипяток из кастрюльки. – Быть может, одичал я малость в странствиях своих да подзабыл, как надобно за девками ухаживать, чтоб не пугались шибко, однако навык стряпать то да сё у меня не утрачен, - Теофил возвратил кастрюльку обратно на плиту, пригорюнился малость да добавил: - А впрочем, лучше бы не было у меня этого навыка и вовсе.
Саша поглядела на опечалившегося товарища задумчиво да чуть нахмурившись словам его, затем села за стол, вновь посмотрела на бутерброды, и вспомнились ей внезапно годы школьные, всплыло из памяти воспоминанием болезненным, как каждое утро перед занятиями мать готовила ей чай с двумя бутербродами, точно так же, а может, даже и хуже, ибо готовила поначалу – а потом перестала, отчего перестала – и не понятно будто, не известно на первый взгляд, быть может, и вовсе ничего сие и не означало, да только знала Саша, что перестали чай да бутерброда два появляться на столе каждое утро не просто так, а по той причине, что вместе с завтраком этим прекратилась и материнская неравнодушная забота о своей непутёвой дочери – выбил из сердца бедной женщины все чувства, что обитали там, муж её жестокий, все чувства кулаком своим искромсал, ничего не осталось.
- Спасибо, - произнесла Саша тихо. – Только…ты забыл добавить чайный пакетик.
- А, - Теофил очнулся от своих тяжких мыслей, поглядел невидящим взглядом на стол. – Да, - нахмурившись, он достал с полки шкафчика пакетик чайный да опустил его в кружку Саши.
- О чём ты думал? – посмотрела на козлоногого Саша внимательно.
- О чём я думал? – Теофил закусил губу нижнюю слегка рассеянно, затем вновь потянулся к полке одного из шкафчиков да выудил оттуда банку кофе. – О том, что пора закинуться кофием, принцесса, - ответил он, посмотрел на Сашу да печально улыбнулся.
****
Не удавалось Саше заснуть сегодня ну никак, как бы она ни пыталась, лёжа на диване да закутавшись в одеяло плотное – не приходил сон, несмотря на то даже, что не было сегодня страха темноты шибкого, ибо в коридоре обнадёживающе горел свет. Повернулась Саша на спину да посмотрела на Муху: демон остановился пред зеркалом овальным, к стене привинченным, да вглядывался сейчас в отражение своё взглядом безумным, пристальным, невесть с какою и целью даже. Заметив в отражении, что Саша смотрит на него, Муха обернулся, улыбнулся дружелюбно улыбкою своей зубастой, проговорил, указывая на зеркало:
- Второй я!
- Ага, - ответила Саша ровно.
- Как достать меня оттуда? – Муха вновь повернулся к зеркалу да принялся усиленно скрести ногтями всех четырёх рук вразнобой по периметру зеркального овала. – Я хочу быть вдвоём!
- Почему? – Саша и сама не знала толком до конца, зачем она разговаривает с этим чокнутым персонажем, а впрочем, может быть, то было всего лишь банальное любопытство.
- Вдвоём лучше, нежели одному, - Муха перестал скрести ногтями по зеркалу, вместо этого припал к нему ухом, будто пытаясь услыхать некие звуки по ту сторону зеркальной поверхности, звуки иного, хоть и сходного, мира. – Вдвоём не грустно, - добавил он, задумчиво опуская взгляд, отлепился от зеркала да вновь поглядел на Сашу.
- Почему одному тебе грустно? – спросила Саша, внимательно глядя на всклокоченного демона.
- Разбитый мир жужжит не умолкая, - ответил нечто странное Муха, приложил он пальцы верхних рук к вискам своим, в упор таращась на Сашу, ладони же нижних рук принялся усиленно да всячески тереть друг об друга. – Б-з-з, б-з-з, - изобразил он, пару-тройку раз дёрнув крыльями, торчащими из-под плаща. – Когда я один, я болтаю сам с собой, и на меня странно косятся. Ежели не буду болтать я, разбитый мир трещиною своею проломит мне череп.
Саша нахмурилась с недоумением, ничего не поняла она из того, что сказал ей Муха, да стало ей вдруг жутковато как-то, озноб некий по спине пробежал после слов этих, и она невольно подвинулась чуть дальше от края дивана, вжавшись в диванную спинку.
- Я не псих, - Муха, не спуская с девушки взгляда своего странного, опустился вдруг на корточки да подполз к ней ближе, притулился у края, положив на одеяло ладони, отёрся затем судорожно, будто умываясь или чистясь. Саша всё это время не спускала с него взгляда дикого, вжавшись в спинку дивана, но не чувствовала особой опасности, будто и впрямь безобиден этот чокнутый демон, не причинит он зла. Бафа, спящий в кресле напротив, поднял голову, заинтересованный звуками, навострил уши да тихонько мекнул.
- Чщ, чщ, - Муха приложил палец к губам, посмотрев на настороженную Сашу доверительно да окинув взглядом безумным стены комнаты. – Человекам повезло, - поведал он полушёпотом, подняв брови да кивнув головой рогатой. – Вы зрите по-иному, так, так, подробно. Гляжу да не могу наглядеться. Мой родной глаз всё видит плохо, но видит того, чего не в силах узреть мой глаз человечий. Но человечий видит лица. Я не знал, что такое лица, покуда не обрёл человечий глаз.
- Я не понимаю… - пробормотала Саша мрачно. – Как это обрёл?
- Муха, - демон чуть отстранился да похлопал себя по груди двумя руками. – Муха! Доктор Паук поймал меня в свои сети, сделал эксперимент, опыт, опыт.
- Подожди… - Саша чуть привстала, села, закутавшись в одеяло. – Ты был… обычной мухой?
- Б-з-з, - Муха закивал, почесал голову лохматую, затем показал Саше две татуировки свои, одну в виде надписи "Bzzz" на правой нижней руке, другую же - в виде крошечной мухи на запястье руки левой, вновь припал к краю дивана да сложил руки на одеяле. – Я всё разумею, - сказал он, глядя на Сашу. – Любо разуметь, не любо не разуметь. Когда я не видел лиц, я не разумел, что не вижу лиц. Когда я смог видеть лица, я уразумел, что не мог видеть лиц, и уразумел лица. Лица это красиво. Человек это красиво. Я всё разумею, ты не думай дурного, Муха не псих. Я не псих. Доктор говорит, что я особенный.
- Ух-х, - вздохнула Саша, напряжённо вникая в речь разговорчивого демона. – Ну…ты точно особенный.
- Ты тоже особенная. У тебя красивое лицо, я вижу твоё лицо и оно красивое. У смешного сатира тоже красивое лицо. И у доктора красивое лицо, я хочу трогать его жёлтые глаза, он не разрешает, вместо них я трогаю лампочки на потолке, они такие же, они похожи. Мне нравятся блестяшки, - Муха порылся в карманах плаща и высыпал на постель кучу осколков разноцветных стёкол. – Они похожи на мой разбитый мир. Они красивы. Как лица. Как думаешь, ежели резать ими лица, это будет красиво тоже? Ежели красота режет собою красоту, это красиво?
- Э-э… Я… - Саша, испытывая некую странную неловкость, пожала плечами растерянно. – Я не думаю, что это красиво.
- Я резал красивые лица, - Муха сгрёб осколки в кучку да засунул обратно в карман, вновь поглядев на Сашу. – Ежели красивые лица сломали мой мир, значит, они больше не красивы.
- А… А чьи это были лица? – спросила настороженно Саша.
Муха подумал с минуту, мигая глазами своими разномастными, а затем ответил:
- Лучше бы они были человечьими.
И внезапно насторожился он, прислушался, припав к дивану ещё пуще прежнего, оглянулся на коридор, а затем вновь повернулся к мрачной девушке и возвестил:
- Доктор и рыжий сатир разговор закончили, плохо рыжему сатиру.
И в самом деле, голоса парочки этой, звучавшие приглушённо за стеною всё это время, стихли, шум некий послышался, звук двери, открываемой резко, а затем треск да щелчок щеколды.
Саша поджала губы с досадою, а затем откинула одеяло, махнула Мухе, дабы посторонился, и тот повиновался мгновенно, отполз в сторону да пропал где-то во тьме ночной комнаты, схоронился в углу, лишь глаз его кроваво-красный остался приглушённо гореть во мраке.
Саша, напялив быстро джинсы да оправив футболку, вышла осторожно из комнаты в коридор да и остановилась затем за углом, притаилась так, ибо отчего-то не посмела она пройти далее – быть может, потому, что у двери туалета, где закрылся сейчас Теофил, скорчившийся на полу от боли, стоял спокойный да надменный Вельзевул, прислонившись спиною к стене да скрестив руки на груди.
- Вот это новость, - услышала Саша, затаившая дыхание, насмешливый голос Повелителя мух. – И кто ж такой тебя зовёт, что ты так этому противишься?
- Убирайся… нахрен!... – раздался сдавленный да приглушённый голос Теофила, хриплый, грубый, отчаянный.
- И не подумаю, - ухмыльнулся Вельзевул, слушая внимательно хрипы да кашель козлоногого, доносящиеся из-за двери туалета. – Экое диво, демон прёт супротив ритуала вызова. А ведаешь ли ты, инкуб, как сие опасно для самого тебя? Это ж сколь мощной упёртостью обладать надобно, чтобы себя, увлекаемого зовом круга магического прочь, на место возвращать тут же да удерживать? Не-ет, родной, это тебе не та фигулька с крысой, которой тебя к девке твоей черновласой привлекли. Тут обряд посерьёзнее будет.
- Иди…вон!!..
Вельзевул болтал нечто ещё, но не слушал его Теофил более, подполз он к унитазу бессильно, схватился руками за сиденье треснутое да кашлем адским изошёлся, сплюнул кровь, стекающую изо рта да капающую звонко в унитаз, замер так, тяжело дыша да стоя на коленях дрожащих, опустил голову горько. Адская, невыносимая боль минутою назад вновь пронзила всё тело, более всего сосредоточившись в грудной клетке, будто разорвалось там что-то напополам, с треском, мучительно, в голову ударило да перед глазами всё помутило, будто пол из-под ног выбило одномоментно, да столь бешено кинулся Теофил к комнатке этой ближайшей, дабы там скрыть, схоронить, муку свою страшную от глаз посторонних, что Вельзевул аж вздрогнул от неожиданности, да однако же уразумел всё быстро и стоял теперь там, снаружи, да как назло близко, у двери прямиком, дабы слышать всё теофилово мучение от начала да до конца, с надменною насмешкой на устах.
И вновь приступ боли страшучей пронзил грудную клетку да всё там исполосовал на волокна, вновь согнулся Теофил, захрипев да вытаращившись в ужасе лютом, упёрся он рогами в пол, вцепившись пальцами дрожащими в ткань рубашки на груди, и была боль эта адская страшно схожа по силе своей с той мукой, что испытал козлоногий, мучимый святою водою в экзорцистском плену; кровь нещадно заливала пол, не обширно, однако капала и капала, стекая тонкими дорожками по подбородку, и было зрелище это жалким да скорбным, но более всего страшным то было, что знал Теофил, хрипя да задыхаясь от боли: длиться эта пытка будет до самого утра, до первых просветов на небе. Усилия множественные прикладывал корчащийся на полу козлоногий к тому ещё, чтобы сознание от боли не потерять ненароком, ибо ежели не выдержит он, ежели сознание всё же утратит, то вмиг увлечёт его к себе заклятый круг, а оттуда… оттуда, вестимо, будет уже не выбраться и вовеки вечные.
- Н-да, разумеется, дурная вещь, - продолжал бодро говорить о чём-то Вельзевул за дверью, нисколь не сочувствуя страдающему Теофилу. – Не может демон не явиться на зов ритуала, ежели верен ритуал от начала да до конца да силён шибко – а иначе зачем бы нам и вовсе было бы отвечать на человечьи призывы, верно? Никогда не знаешь, какую дурь они от тебя потребуют, а взамен, как плата – что? Что может дать нам человек? Да коли чего надо нам, так сами возьмём, будь то душа али же что поболе. Только вот у нас-то средства есть некоторые, которые в ловушку нас образом вот таким загнать не позволят, а то представь, вызвать Господина нашего удумают какие-нибудь изверги, задумав запечатать его, как только он явится – вот мороки-то нам было бы… На души собственные печати мы персональные отыскали, предотвращающие нас от такой напасти… А у тебя её нет. Печати, имею я в виду, а об отсутствии души уж люд тебя упрекнёт, не я. И не будет у тебя печати этой. Ты же человек наполовину, наша задумка на душу твою не ляжет. Ну чего, - Повелитель мух постучал с насмешкою по двери туалета. – Жив али уж задохся?
Уколом обиды жгучей задели сердце Саши притихшей слова эти отчего-то – не поняла Саша толком, отчего и вовсе произошло это, но да несносно высокомерен этот гадкий надменный Повелитель мух, почто столь неучтиво, столь презрительно обращается он с Теофилом, который, верно, ничего ему не сделал плохого и вовсе? Почто враждебность да неприязнь выражает франт этот желтоглазый всем своим видом? Что ему нужно да чего добивается он словами обидными да колючими? Нахмурилась Саша, обиду за товарища своего рогатого испытывая ядовитую, но как, как выйти из-за угла открыто да смело, ежели обидчик – столь высокий да сильный мужчина, мужчина, который ударом одним может расправиться с нею, с Сашею, да и ладно ударом, удар понятен, но посмотрит на девушку Вельзевул взглядом мужеским, ухмыльнётся надменною мужескою улыбкой, и всем его видом наружным мужескость руководить будет, больно от которой, гадко, страшно, бежать от которой хочется прочь на ногах ослабших да с помыслом никогда её более не видеть. Но вдохнула Саша глубоко, стиснула кулаки да и проговорила вдруг голосом чуть севшим:
- Оставь его в покое, урод.
Вельзевул отвлёкся от двери туалета, поглядел в направлении голоса этого наглого, изогнул бровь да усмехнулся:
- Это кто там такой вякает? Девка человечья, никак, страх потеряла напрочь.
И услышала Саша, за углом коридора к стене прижавшаяся, шаги туфлей пижонских гулкие, повернула голову да и узрела Вельзевула надменного, вышел он из-за угла, заложив руку за спину да постукивая зонтом об пол, остановился да и поглядел на настороженную девушку сверху вниз со скепсисом явственным. Саша отшатнулась от стены да к противоположной перебралась, попятившись да не спуская с демона взгляда мрачного, злого.
- Чего тебе не любо, сор? – хмыкнул Вельзевул надменно. – И что за помысел сидит в голове твоей, что, человек, демона защищаешь?
- Почему сор? – спросила Саша тихо.
- Потому как в сор ты обратишься, когда срок, тебе отпущенный, к концу подойдёт. В землю хладную ляжешь плотью своей, хладной не менее, и в пыль да прах обратится она, в ничто истлеет, ничего не останется. Ты место пустое, сор, - Вельзевул презрительно скривился, будто от омерзения, глядя на напряжённую девушку. – Ибо человек ты, смертный да бессильный.
- Может, и бессильный, - произнесла Саша голосом, чуть дрогнувшим отчего-то. – Может, и смертный… Только, пока уж жива, молчать не собираюсь. Оставь его в покое, что он тебе сделал?
- Не твоего ума это дело. Проси прощенья по причине дерзости своей, сор, да, быть может, снизойду я до милости.
- Пошёл ты. Я перед тобой не виновата ни в чём, чтобы на коленях тут ползать.
Ухмыльнулся Вельзевул мрачно, шагнул он угрожающе к Саше, и невесть что и стряслось бы нынче, невесть что бы и соделал он с девушкой бедной, ежели б не распахнулась вдруг дверь туалета да не вылетел оттуда Теофил измученный – выскочил он из-за двери, помятый весь, окровавленный, да, направив на Вельзевула дуло пистолета «Нагган» в руке дрожащей вытянутой, не устоял на ногах, спиной к стене коридорной упал с размаху, взглядом замученным да злобным взирая на Повелителя мух да еле удерживаясь от падения на пол. Выстрел раздался тут же внезапный, чуть вскрикнула Саша, отшатнувшись от пули, что просвистела совсем рядом с головою спокойного да невозмутимого Вельзевула – повернулся демон желтоглазый к Теофилу со сдержанным интересом, а тот прохрипел страшно, целясь в него пистолетом:
- Только тронь её, гнида… - он закашлялся, отёр кровавые струйки, стекающие изо рта, не спуская взгляда горящего с Повелителя мух. – По моей лишь воле пуля цели миновала нынче, запомни, мразь, я не промажу, коли захочу.
- Отговорка, - хмыкнул Вельзевул ровно.
- Хошь проверить? – Теофил запрокинул голову в муке бессильной, упершись затылком в стену, прикрыл глаза не секунду, да затем столь красноречивым взглядом воззрился на желтоглазого демона, что тот отвернулся надменно, смерил напуганную Сашу презрительным взором да и впрямь оставил её в покое, однако подошёл к козлоногому угрожающе, схватил его вдруг за ворот рубашки да, оторвав от пола, вжал в стену резко, так, дабы глаза их на уровне друг друга оказались – Теофил выронил из дрожащей руки пистолет невольно, чертыхнулся, вцепился пальцами в запястья грубых рук Повелителя мух да посмотрел в глаза его злобно, измученно.
- Никто не смеет говорить со мной в тоне подобном, чернь, - сказал Вельзевул спокойно, да с угрозою тяжёлой, наклоняясь ближе к лицу Теофила да прожигая его взглядом жёлтых пронзительных глаз своих. – И уж ежели столь трясёшься ты за девку человечью, за сор поганый да за врага нашего – не враг ли ты нам, Аду, в таком случае?
- За врага нашего?.. – прохрипел Теофил сердито, не отводя взгляда в ответ. – Враг наш на Небесах засел, а человечье племя пусть живёт себе как знает, все мы, сердешный, в мире этом завязли да застряли, и мы, и они, да одинаково жить хотим…
- Никогда не понимал я этой мерзкой черты, - Вельзевул надменно изогнул бровь. – Всех с улыбкой одинаковою привечать. Плебея признак. Неразборчивого, дурного на голову плебея.
- Аистокрад ты хренов… - Теофил зажмурился горько, запрокинув голову, ибо почувствовал он, что вот-вот новый приступ боли настанет, о, но как не во время, как не во время…
- Кто-кто? Может, аристократ?
- Да всё одно… Не разумеешь ни черта…
- Чего ж я там не разумею, по-твоему?
- Всякая душа живая да живущая с рожденья права одинаковые имеет, только житие земное, умозаключениями неверными порезанное да разделённое, мыслит умами живущих, что, коли кто отличен лицом, телом да чем-либо иным – тот будто и вовсе с другого мира, будто и вовсе не чувствует его мышца сердечная так же точно эмоций перечень известных. Нам всем одинаково больно… - козлоногий открыл глаза да поглядел взглядом измученным на высокомерного Вельзевула. - …ежели ранить нас в души нутро, и пусть чья-то боль поменее, чья-то – поболее, да только чувство это, от силы его независимо, всем знакомо да у всех одно. Что человек, что демон – всем нам больно да все мы унять свою боль стремимся. И не множить бы нам боль стороннюю в ответ… Да не выходит… Ибо боль собственная нам мозги подчас знатно глушит. У тебя ведь, сердешный, да стопудово тягость собственная некая имеется тоже. У всех она есть. И у прелестницы, и у тебя.
- Да будто есть мне дело до боли сторонней, - после слов про тягость собственную напряглись чуть заметно чёрные брови Вельзевула, да не подал он виду, хмыкнул лишь презрительно.
- Вот такими, как ты, и мир этот наземный, человечий, построен, - покачал головой козлоногий. - Мир, жить в котором невозможно даже самому человеку.
И зажмурился Теофил внезапно да горько, захрипел, стиснув зубы, изогнулся в грубом захвате Вельзевула, запрокинув голову да вцепившись судорожно в запястья его рук, ибо новый приступ боли исполосовал всё в грудной клетке так, что аж дышать невмоготу стало. Вельзевул ухмыльнулся мрачно, отпускать Теофила не собираясь и вовсе, глядел он спокойно, как мучается козлоногий, как стоны хриплые сдавленные срываются с его уст невольно да как стекает на рубашку белую кровь неотвратимая из его рта, и будто бы интерес некий наблюдался нынче в глазах жестокого Повелителя мух, с любопытством наблюдал он за мукою Теофила, ни помочь хоть чем-то не стремясь, ни даже попросту оставить в покое, а Саша, прижавшись спиною к стене поблизости да глядя на эту жестокую сцену с горечью во взгляде, проклинала себя мысленно за бессилие, ибо ничего-то она не может сейчас, ни оттолкнуть Вельзевула от Теофила сил не хватит, ни иную помощь оказать нет возможности у неё, да и остаётся ей посему просто стоять, стоять жертвою беспомощной, как всегда, как всегда.
- Скажи мне, инкуб, - глядя на страдающего Теофила, спросил Вельзевул с ухмылкой. – Сколь же времени уже ты противишься ритуалу вызова?
Не ответил поначалу Теофил, едва сознание не теряя от боли лютой, да затем, не открывая глаз, прохрипел тихо:
- Каждую ночь на протяжении месяцев трёх…
Мурашки отчего-то пробежали тотчас по спине Саши, озноб некий окатил, опустила девушка взгляд растерянно, ошарашенная словами этими страшными, ведь, казалось бы, что такое три месяца по сравнению с непостижимой вечностью – однако же несносно долгими да тяжкими тянутся девяносто дней для еженощной пытки; а Вельзевул же хмыкнул лишь надменно да сказал ровно:
- Твердят повсеместно, что якобы упёртый ты, чернь. Что ж… Не врут.
- Сашок… - Теофил вдруг взглянул на мрачную печальную Сашу, и та тут ж подняла голову, да столь великое отчаяние узрел козлоногий в очах её угольно-чёрных, что резануло оно по сердцу уставшему ничуть не хуже нынешней боли.
- Иди спать, - сказал Теофил девушке измученным, охрипшим голосом. – Не на что тут глядеть…
Послушалась Саша спустя миг колебаний, опустила она голову понуро да прошла в комнату – не раздеваясь, легла она на диван да одеялом накрылась, закуталась плотнее, отвернувшись к диванной спинке, однако долго ещё не могла уснуть, слыша невнятное жутковатое бормотание Мухи где-то за креслом в темноте угла на пару с шорохом периодическим, слыша мучения Теофила да разговор его бранный с жестоким Вельзевулом; думала девушка о том, что ничего она абсолютно не ведает о мире, в котором столь внезапно очутилась да с которым путь жития её вдруг пересёкся, сплетясь столь плотно – прав Повелитель мух надменный, пусть и неприятен он, да всё равно прав, обычный она, Саша, человек, бессильный да смертный, непутёвая девчонка, бесцельно бредущая по житию своему невесть куда – пустое она место, ничего она не значит, не важна да не нужна… Потерявшись однажды где-то в глубине души своей, она так и не смогла себя отыскать, и мир этот великий холодным ей казался, враждебным, ибо зверей то мир, клыки да когти прикрывших разговорами о цивилизованности да техническом прогрессе. Умён человек в науках разнообразных, многого добился он да многое изобрёл – мир технического прогресса построил человек, совершенствуя себя в сочинении умных машин да плоских телефонов, отовсюду экраны на него смотрят, гаджеты, приборы виртуальной реальности… Умён человеческий люд, виртуальную реальность создавший – однако в реальности насущной как был люд человечий глуп, так глуп и остался, ему бы, прежде чем научиться разбираться в приборах своих электронных, в самом себе разобраться надобно, ибо хоть и умён люд человечий, да не мудр, и оттого во всём извечно путается, перемудрив в тысячный раз там, где не требуется, да недомудрив там, где надо бы – оттого не понимает человека человек, жесток он порою, слеп да глух, враг и врагу, и, порою, другу. Смотрит люд человечий в экраны гаджетов своих, а оторваться бы ему от этих экранов взглядом туманным да на другое глядеть начать, знать, тогда бы взгляд и прояснился бы.
Да и оттого ещё Саша носила на шее своей тощей кулончик в виде дьявольской пентаграммы, что демоны приятнее стократ для неё выглядели, чем люди – не любила людей Саша, и то, что сама человек, люто в себе ненавидела. По множеству причин. Не хотелось Саше общее иметь с ненавистным ей людом, не хотелось такой же слабой быть, глупой, смертной – не было в её жизни ни интересов особых, ни целей, да только умирать отчего-то всё равно не хотелось, и горько оттого было, что жизнь человеческая и в самом деле невыносимо коротка, но да нешто не страшно это, нешто не жестоко – отпускать столь короткий срок на житие человеку и делать его при этом умным? Никто не хочет умирать, да только неизбежно это, и порою в спешке жизнь свою жить приходится, понимая, что в итоге она закончится – а в спешке вкус жизни теряется напрочь, да, впрочем, не только жизни, а всего, что делается в спешке такой, всё утрачивает вкус свой да качество, ежели озабочен ты только тем, чтобы побыстрее всё успеть. Горечь утраты близких дарована человеку вместе со смертностью рода его, пройдёт он чрез это непременно, непременно на мышце сердечной останется след от этой страшной раны – так и чем заслужил сие человек? Слыхала Саша где-то, что это Бог якобы рассердился на непослушание Евы да Адама, низверг в мир земной их да смертностью наказал, и с пор тех самых смертен человек каждый… О, добрый, милостивый Бог, почто же зовут тебя таковым, ежели ты порою поступаешь страшнее, чем Дьявол?
Однако верила Саша, что смерть – то далеко не конец, ибо всё житие в мире наземном было бы тогда бессмысленным, только вот куда после смерти душа живая да живущая отправляется? Сказал ведь Теофил, будто нет под землёю Ада, о котором твердят праведники, то бишь, не туда идут души, в таком разе – а ежели не туда, то куда, куда?.. Ничего не знала об этом Саша, и о мире, с которым жизнь свою связала нынче, то бишь, о мире демонов да сил иных, не знала ничего она напрочь – а вдруг мир этот лучше, нежели человеческий? Вдруг лучше в нём живётся, свободнее, радостней? Сказал же Теофил, что нет у них и вовсе никаких законов, в противовес обложенному запретами да указами человеческому миру, а значит, каждый живёт там так, как хочется, да жизнью своею сам распоряжается. А ежели все там бессмертны – как же до сих пор умещаются они все на земле этой, до перенаселения так называемого не доразмножавшись? Быть может, иные у них там законы природы их демонической, или же уходят они куда-то, по иным пространствам рассредотачиваясь? Не понятно, не известно… И поняла Саша, что мир этот новый хочет познать она сполна, верно ведь сказал Теофил, нет более дороги обратной, сожжены мосты да вместе с бедным Дэнчиком в яме лесной, не хочет Саша больше жизнью жить человеческой, пойдёт она за другом её новым куда угодно, хоть на край света, лишь бы подальше от жизни людской, лишь бы от всего этого дерьма подальше… Не заметила Саша за думами своими тягостными, как уснула она через некое время, но не пришёл к ней сегодня кошмар её извечный, ибо просыпалась она периодически от шумов разнообразных, производимых шарящимся повсюду Мухой, а утром, спустя пару часов после того как прекратилось мученье Теофила, проснулась она от звука двери открываемой, села девушка, протирая глаза чуть сонные, и узрела вдруг, что шагнул в прихожую высоченный статный человекообразный козёл в чёрной мантии, широкоплечий, монументальный да серьёзный, огляделся он, взглядом мрачным окинув помещение, заметил Сашу, вытаращившуюся на него тут же, затем взор его упал на кулончик в виде пентаграммы на шее девушки.
- Сатанистка? – осведомился рогатый гость ровно.
- Н-нет, я Саша, - ответила сбивчиво да с недоумением девушка.
- Ну ладно. Не люблю сатанистов, они обыкновенно на голову дурные какие-то.
- А… - Саша во все глаза глядела на сие неожиданное явление. – А ты кто?
- Тот, кого так дико сатанисты боготворят, - и статный козёл, стуча копытами чёрными по полу, чинно направился на кухню.
Ёкнуло тут же в груди девушки нечто, да в голове мысль заклубилась да завертелась: «Дьявол?!»
А следом за Сатаной в прихожую вошёл отлучавшийся за ним Вельзевул, закрыл он дверь за собою гордо да прошёл в комнату, держа в руке некую неизвестную газету, сел в кресло напротив Саши, предварительно согнав оттуда Бафу, развернул газету да принялся с невозмутимым видом скользить взглядом по печатным строкам, положив зонт свой поломанный рядом на стул. Бафа покружил вокруг, недовольно поблеял, а затем запрыгнул на диван к Саше да примостился где-то с краю. Саша взглянула мельком на надменного Повелителя мух, и никакого желания у неё не было оставаться с ним одной в комнате, к тому же, неужто и в самом деле сам Дьявол пришёл нынче к ней домой, да ещё и с видом таким, будто обыкновенное это явление да повседневное напрочь?! Откинула Саша одеяло, мысленно поблагодарив саму себя за то, что перед сном не разделась и посему не пришлось ей сейчас испытывать дискомфорт лютый, надевая джинсы в присутствии Вельзевула – встала девушка, накинула толстовку на плечи да направилась прямиком на кухню, не стала она прятаться за углом, а вышла смело, остановилась у проёма дверного да поглядела с любопытством на Сатану, который уже сидел за столом, на стуле возле окна – Теофил стоял, прислонившись к плите кухонной да недовольно скрестив руки на груди. Оба они поглядели на Сашу одновременно, Теофил улыбнулся чуть да кивнул на табурет напротив:
- Проснулась, спящая красавица? Ну добро, присаживайся да, чего уж, с другом моим сердешным знакомься.
- С другом? – Саша прошла осторожно мимо холодильника да присела на табурет, покосившись на сдержанного Дьявола. – А разве он тебе не...родитель?
- Да вишь какая тут штука… - Теофил повернулся к плите, ставя на газ кастрюльку с кипятком. – Порою отец другом твоим самым лучшим бывает, ежели жизнь так распорядится.
- Повезло, - мрачно ответила девушка, и от козлоногого мрачность эта укрыться, естественно, не смогла.
- Да-а… - протянул Теофил задумчиво, затем вновь повернулся к Сатане да прислонился к плите, скрестив руки на груди. – Чего ты там говорил, рогатый? – спросил он как-то скептично.
- Говорил я, что скрытничаешь ты от меня вновь, - подал голос серьёзный Дьявол, поглядев на него строго. – А ведь обещался больше так не делать.
- Стало быть, наябедничала нянька желтоглазая, - хмыкнул Теофил невесело. – Не паникуй, сердешный. Всё у меня под контролем.
- Под контролем?! – Сатана аж голос повысил ненароком, столь возмутили его слова эти. – Ты сам-то, дурной, в это веруешь? Валяться в кровище на полу – это ты называешь «всё под контролем»?!
- Не в такой уж и кровище, – буркнул козлоногий, опустив взгляд с досадой. – Так, пара капель.
- Почему ты сразу мне не сказал о том, чего стряслось? Почто таишь от меня – от меня! – столь страшное известие?
- Ну узнал ты теперича – так и чего дале? Будто исправить это можешь как-то? Нет, рогатый, - Теофил покачал головой мрачно. – Не в твоих это силах, хоть и могуч ты, да только желтоглазый всё мне доходчиво разъяснил, нет покамест средства, а ежели будет – к тому времени уж копыта отброшу.
- Да почему ты молчал?!
- Не хотел тревожить попусту.
- Попусту! – Сатана взмахнул руками поражённо, в злобе, отчаянно сдерживаемой. – Попусту! Чучело ты рыжее, что говоришь такое?!
- Удружил ты мне, конечно, - хмыкнул Теофил спокойно вдруг. – Говорил же тебе, неча меня в круги свои «илитные» пихать, будто чувствовал неладное, хоть и, знамо, люб мне мой статус нынешний.
Сатана изменился в лице, утих гнев его после слов этих мгновенно, опустил он взгляд мрачно, затем облокотился о стол да лицо рукою закрыл горько, скорбно да будто со стыдом неким.
- Прости меня, - произнёс князь Тьмы тяжко. – Не ведал я, что так получится. О, прости меня, Тео.
- Да не держу я обиды, ты что, как можно? Невиновен ты.
- Да не ведаешь ты, чем это может закончиться… Да не просто «может», нет – чем закончится наверняка.
- И чем же?
- Страшная это смерть, тут с душою беда случится, не только с телом. О, Тео… Не знать тебе лучше и впрямь.
Сатана глядел на друга своего дорогого да лучшего, на сына глядел родного, любимого горячо, и страшной мукою исполнен был взгляд этот, и безвыходность ситуации обсуждаемой терзала мышцу его сердечную невыносимо, ибо нужно, нужно что-то предпринять, подключить всех мыслителей демонических следует, дабы найти способ вытащить беса рыжего из беды лютой, только вот годы уйдут на поиск решения необходимого, а у него, у Теофила, есть ли эти годы? Выдюжит ли он, столь долгое время еженощно от боли адской при смерти корчась? Знал Дьявол, что не выдюжит, хоть и извечно всё выносить да преодолевать упорством собственным привык рыжий бес, но порою…порою не выедешь на одной лишь воле, ибо душа живая – тонкий механизм, бывает, рвётся, и волею разрыв этот не удержишь да не залатаешь, ведь иного порядка разрыв этот нынче, инструменту сему для починки не подвластен.
- Горе ты моё рыжее… - прошептал Сатана, вновь закрываясь рукою да качая головой в отчаянии страшном. – Я всех подключу, дабы средство нужное да верное сыскали как можно быстрее.
- Благодарствую. А это, виновника торжества-то убрать – не вариант, да?
- Под взглядом божьим они там теперь, то бишь, для меня неприкосновенны, для тебя уж и подавно.
- Ясно.
- Ты вот ещё что скажи мне, - Сатана перевёл вдруг тему, отнимая ладонь от лица да вновь поглядев на задумчивого Теофила тяжёлым мрачным взглядом. – Церкви пылают в пожарах страшных повсеместно, отовсюду об этом гонцы людские трезвонят в этих…в телевизорах, то тут, то там очередной храм вспыхнет – скажи, да нешто твоих рук это дело?
Нахмурилась Саша малость, услыхав слова эти, ибо и впрямь в «Новостях» звучали сообщения об этом, то бишь, всё как и сказал Дьявол, горят церкви да храмы нещадно да в порядке хаотичном, много их за последний месяц сгорело – неужто в этом замешан её товарищ рогатый? Озабочены ныне этими происшествиями власти местные, а священники да попы и вовсе в один голос вопят о том, что сие есть ни что иное как предзнаменование дурное, смеялась над этим галдежом Саша, мысля, что скорее всего это просто какая-то новая банда пироманов орудует, а теперь что же выясняется? Неужто и впрямь дурное предзнаменование?
Теофил хмыкнул, отвернулся от Сатаны серьёзного, снял кастрюльку с плиты, затем подошёл к столу да налил кипятка в сашину чашку под заинтересованным взглядом девушки.
- Верно мыслишь, рогатый, - ответил он наконец.
- Да мало того, что с товарищами своими ты по церквям прёшь – так ты ещё и народ свой нынешний эксплуатируешь! Они инкубы, Тео! Им не сим заниматься надобно – а они вдруг под твоим началом по городам носятся да церкви жгут!
- Мой народ – так, стало быть, мне и решать, чем ему заниматься.
- Ладно, пусть так – однако чего ты добиваешься этим? Чего жаждешь ты добиться пламенем этим повсеместным?
Помолчал Теофил с минуту, ставя кастрюльку на место да затем окуная новый чайный пакетик в кружку, постоял так, наблюдая, как кипяток горячий стремительно цветом чайным окрашивается под его рукою, а затем ответил ровно, да несколько мрачно:
- Хочу достать до Бога.
- Достать…до Бога? – Сатана нахмурился с недоумением, растерялся малость, затем помрачнел ещё более. – За коим бесом тебе это надобно? Нешто прошлая ваша встреча ничему тебя, голова дурная, не научила?
- Научить, быть может, и не научила. Однако уразумел я благодаря ей, что оставлять всё так, как есть, я не желаю.
- Не лезь в это, Тео, не лезь, заклинаю, - покачал головой Дьявол, взглядом тяжёлым глядя на серьёзного Теофила. – В тот раз я до тебя добрался да спас, в следующий же могу не успеть. Ты, похоже, не разумеешь, что с тобою стрястись может, с Богом тебе тягаться не по силам.
- Откуда ты знать это можешь, ежели я ещё не попробовал.
- Посмотри на себя, родной! – князь Тьмы развёл руками, с горечью глядя на друга своего любимого. – Ты уставший, измученный, под глазами твоими тени ещё пуще, по ночам ты и вовсе не в состоянии на ногах держаться, носит тебя по городам без разбору да места ты себе не находишь, мучимый злобою лютой на Создателя, о, Тео, как горько мне смотреть на это, как страшно мне за житие твоё горемычное! Заклинаю, отступись! Брось свои затеи, дурное это, ни к чему хорошему не приведёт!
- Отступиться? – Теофил поглядел на Сатану мрачно да с косою презрительной ухмылкой. – Ты себя слышишь? Отступиться от хотения своего, от замысла души собственной? Принять покорно да безропотно плевок унизительный из насмешливых уст Бога да смолчать? Ты за кого меня и вовсе держишь?
- Пламень твой тебя же и погубит… - покачал головой Дьявол печально. – Всё ведь я разумею, потому и допустил, чтоб ты по души В.А.Т.И.К.А.Н.а ломанулся, но…да, верно, глупо надеяться было, что отступишь ты, неудачу испытавший. Моя в том ошибка. Нельзя было отпускать тебя и вовсе, с самого началу.
- Не удержал бы.
- Сил у меня поболе, чем у тебя.
- Плевать мне на это. Я не собираюсь сидеть да нихрена не делать, как все вы. Я хочу биться.
- Не ведаешь ты многого, оттого и мыслишь, будто ничего мы не делаем.
- Да ты попросту шляешься где-то извечно, по миру наземному невесть с какими помыслами бродишь, да и весь сказ!! – ярость полыхнула внезапно в груди Теофила, страшная, жгучая ярость, да и саданул он с размаху кулаком по столу, да так, что переломился бедный старый стол надвое, да благо успела Саша кружку с чаем свою схватить пред деянием этим роковым, испуганно отшатнувшись, сидя на табурете подле.
- Нихрена ты не делаешь! – рявкнул Теофил на сдержанного Дьявола злобно. – Нихрена! Твердишь извечно о неких делах эфемерных, да о большем ни разу не обмолвился! Что ты за Дьявол за такой?! Великий князь Тьмы, да?! Неисповедим Господь да непобедим, так твердят, а ты и уверовал?!
- Теофил, - спокойно окликнул козлоногого Сатана, да не возымело это никакого эффекта, поднялся Дьявол с табурета, возвышаясь над рассвирепевшим другом на несколько голов да мощью хладной молчаливой глядя на него сверху вниз, но не замолчал Теофил под взглядом этим, продолжил он, стиснув кулаки да воззрившись на князя Тьмы горящим от ярости взглядом:
- Твердите все, якобы столь многого я не ведаю – не отрицаю, голова-то дурная, нередко думает лишь опосля содеянного, но порой догадаться до вещей неких самому не под силу, ибо умалчиваются эти вещи повсеместно!! И дурная – не дурная, да моя она, и ею я мыслю, она лишь у меня имеется!! И мои лишь додумки есть у меня, и действовать я так буду, как мне мыслится!! Легионы, мать его, легионы!! – Теофил вскинул руки резко да засмеялся громко да странно как-то, нездорово будто, и были в этом смехе отчаяние лютое, боль да безумие какое-то, опешил Сатана малость, глядя на то, как смеётся Теофил горько, схватившись за голову - растерялся Дьявол, переглянувшись с Сашей невольно, ибо не слыхал он доселе ещё от друга своего такого пугающего смеха, а козлоногий потряс головой, самостоятельно смех этот свой прерывая да посмеиваясь нервно и странно, отвернулся он, шагнув к холодильнику, распахнул дверцу морозилки да засунул вдруг голову внутрь, дабы мысли остудить хоть какую-то малость.
- Тео, ты не ведаешь, о чём говоришь, - подал голос Сатана ровно.
- Вестимо! Я ж дурной, нихрена не разумею!! – донеслось гулко из морозилки.
- Я этого не сказал. Не разуметь и не знать – то вещи разные.
- Меня тошнит от этой беспомощности, - Теофил вынул голову из морозилки, закрыл дверцу да упёрся в неё лбом рогатым мрачно да отчего-то дыша тяжко. – Будто узники в тюрьме. Под колпаком у небесной гниды. Не хочу я так, не желаю, не смирюсь. Сашок, - козлоногий выпрямился, взглянул на настороженную Сашу да вдруг протянул ей руку. – Пошли.
- К-куда? – не поняла девушка, сжимая в руках кружку с чаем.
- Подальше от этого зануды.
- Тео, - Сатана помрачнел ещё пуще, задели вдруг слова эти мышцу сердечную, оскорбили уколом болезненным. – Почему ты так обо мне говоришь?
- Не препятствуй, - поглядел на него злобно Теофил, и взгляд этот ранил Дьявола шибче слов предыдущих, воспылал огонь обиды в сердце, пожёг всё страшно.
- Откуда взял ты столь гадкий взгляд? – князь Тьмы в упор глядел на козлоногого в ответ, и взор этот не был как прежде сдержанным да мрачным, нет, пламень в нём, столь схожий с пламенем Теофила, полыхал теперь да вился. – Никогда прежде не смотрел ты на меня так ужасно. Что ж, ежели таков теперь твой взгляд, на меня направленный – напомнить тебе я должен, что господин я твой, - низкий грубый голос Сатаны стал громче стократ, угрожающе зазвучал, опасно да велико. – Ибо Тьма ты да Ад, а правлю я стезями сими одномоментно да извечно, ибо мною они сотворены. И слово моё закон для Тьмы Рогатой, для Ада пламенного, для тебя оно, Теофил, закон, и говорю я – не выйдешь ты отсюда нынче.
Теофил молча глядел на друга своего лучшего взглядом мрачным, твёрдым, ничего не сказал он да лишь настойчиво встряхнул рукою, к Саше протянутой. И повиновалась девушка жесту этому, взяла она козлоногого за руку, отставив на холодильник кружку с чаем, и Теофил, всё так же не говоря ни слова, повёл её за собою да прочь из маленькой кухни.
- Ты, верно, меня не расслышал, - прогремел голос страшный за их спинами тотчас, остановились они в коридоре, обернулись и узрели, что поднял руку рассвирепевший князь Тьмы, а в руке его пламень неистовый вьётся. – Ежели ослушаться вздумал, - Сатана в упор глядел на Теофила, прожигая его жутким, тяжёлым взглядом. – Последствия плачевные на своей шкуре испытаешь, ибо непослушания не терплю я от своих подопечных.
- Ничего ты не сделаешь, - ответил на это Теофил мрачно.
- Это почему ещё?
Помолчал козлоногий малость, глядя на князя Тьмы спокойно, да и полегчал несколько взгляд его вдруг, не мрачен да не зол был более, а узрел в нём Дьявол печаль некую да муку сердечную тяжкую – да и сказал затем Теофил тихо:
- Потому что ты мой лучший друг.
И под взглядом этим печальным утих вдруг огонь в руке Сатаны постепенно, сошёл на нет, опустил Дьявол руку, не гневно глядя на Теофила, не злобно, а скорбно лишь да печально не менее, смотрел он, как козлоногий да Саша удаляются от него по коридору да исчезают за углом, слышал, как Бафа к ним присоединился бодро да как хлопнула затем дверь входная – стиснул кулаки Сатана, зажмурился, проклиная себя за бессилие собственное, да и ударил с размаху по шкафчикам поблизости, и сломались, рухнули шкафчики на пол с грохотом адским, таким, что аж стены содрогнулись.
- Я ж уберечь тебя хочу лишь, мракобес ты треклятый… - прошептал Сатана горько да понуро. – Всего лишь хочу тебя уберечь… - склонил он голову, дыша тяжело, да так и стоял какое-то время, осознавая с досадою да горечью, что он, столь великий да всесильный, бессилен нынче оказался пред одним-единственным явлением, которому даже он, Дьявол, подвластен в той же мере, как и каждая живая живущая душа – пред любовью.
****
Ушли Теофил, Саша да Бафа куда-то прочь, по дворам брели какое-то время, а затем присели на скамью побитую в одном из дворов безлюдных да серых, сидели так и молчали, ибо Теофил в думы свои тяжкие погружён был основательно, Саша же не решалась отчего-то нарушать процессов его мыслительных, только Бафа скакал по округе весело да гонял голубей с задорным блеяньем, звонко цокая по асфальту своими чёрными копытами. Не разумела Саша толком, отчего ссора столь внезапная произошла между Дьяволом да Теофилом, ибо слишком мало о мире Тьмы Рогатой ведала она покамест, однако одно поняла точно: вряд ли мир этот может быть безопаснее, чем человеческий.
- Это… - подала она голос всё же, спустя время продолжительное, покосившись на задумчивого Теофила.
- Ась? – тот очнулся от раздумий, поглядел на мрачную девушку участливо.
- Против Дьявола самого так спокойно стоять…Это круто.
Усмехнулся козлоногий, покачал головой весело:
- Благодарствую.
- Только… Что же ты теперь будешь делать дальше? Я имею в виду… Если достать до Бога ты хочешь…Что ты делать намерен, в таком случае?
Теофил посерьёзнел малость, опустил он взгляд, слегка нахмурившись, затем ответил:
- Покамест не ведаю направления точного. Есть некоторые соображения. Но трудно соображать, когда не ведаешь, где он сидит, хотя бы приблизительно.
- Слушай… - Саша замялась нерешительно, да всё же взяла себя в руки и сказала вдруг: - Научи меня драться.
- Драться? – удивился Теофил, вновь посмотрев на девушку.
- Ага. Я по-настоящему не дралась никогда, так, не особо всерьёз если только. Но я в твоём теперь мире. Чувствую, мне это понадобится. Научи, как себя в драке вести нужно.
Подумал Теофил малость, помолчал, глядя на решительно настроенную Сашу, а затем поднялся тяжко со скамейки, махнул девушке, чтоб встала следом:
- Ну давай, чего уж. Верно мыслишь, принцесса, мир наш не столь безопасен, чтоб не уметь отпор оказать.
Саша встала следом, воззрилась на козлоногого выжидательно да любопытно, а тот почесал затылок с досадою, соображая, с чего бы начать, подумал-подумал, да затем сказал:
- Пожалуй, запомнить тебе надобно, как вообще во брани вести себя следует. К примеру, - он указал рукою себе на шею. – Голову лучше опущенной держать, горло тем самым хоть малость оберегая, а не то как полоснут тебе по нему – так уж не до драки там, вестимо. За рукою противника следи, в которой оружие он держит, да за тем, куда он рукою правит, тогда уклониться сможешь али и вовсе удар предотвратить…
Объяснял Теофил внимательно слушающей Саше правила поведения во сражении какое-то время, затем и вовсе к практике перешли они, сначала на кулаках тренируясь, удар Саше ставя да отрабатывая, и занимались сим, покуда девушка случайно не зарядила козлоногому в нос, после сочувствующе извиняясь – затем и вовсе к стрельбе из огнестрельного перешли они, Теофил вручил Саше некий чёрный пистолет, по всей видимости, запасное его оружие, и отрабатывали они прицельную стрельбу по мишеням в виде всевозможных объектов вокруг, покуда во двор не заявилась внезапная да совершенно нежданная полицейская машина. Только тогда Теофил вспомнил, оперативно удирая вместе с Сашей да с радостным Бафой от патруля сего, что девушка видима для окружающих, ибо человек она, а посему со стрельбою придётся повременить покамест точно. Затем разговорились они и на иные темы, гуляя по улицам городским дневным, Теофил поведал заинтересованной Саше о мире собственном, то бишь, о мире, невидимом глазу человечьему, скоммуниздил для неё в магазине местном мороженое в рожке со вкусом черники с ежевикою, себе же прихватив бутылку пенного, и так гуляли они какое-то время, покуда не затормозил перед ними внезапный мотоцикл «Харлей» – и узрела Саша к удивлению собственному, что на мотоцикле восседает тот самый чёрт, которого видела она с Теофилом в клубе, только нынче поверх футболки чёрной ещё и косуха на плечах его сидит рокерская с изображением белой сатанинской пентаграммы на спине.
- Обыскался тебя уж, брат мой, - покачал головой Чертовский, не слезая с Харлея да дружелюбно завиляв хвостом при виде Теофила. – Здарова, Сашка, - кивнул он с ухмылкой девушке, и та кивнула коротко да чуть удивлённо в ответ.
- Чего-то стряслось, сердешный? – осведомился Теофил заинтересованно.
- А то! – Чертовский огляделся зачем-то, и тут же поведал коварно: - Добились мы отклика наконец. Пернатые в городе, брат! Начальник града сего Азариил да шайка его тебя ищут, проклиная за сожжение церквей да браня на чём свет стоит.
- Ха-ха! Подействовала приманка! – воскликнул Теофил весело, а затем, выбросив допитую бутылку пива куда-то за спину, всполохом огненным под заинтересованным взглядом Саши явил плащ свой коричневый, надел, не застёгивая, одёрнул ворот да ухмыльнулся мрачно, поглядев куда-то на горизонт. – Заканчивай со сладостью хладной своей, Сашок, - добавил он. - Покамест в воду талую она не обратилась, ибо скоро тут станет жарковато.