Часть 2
Коллежский секретарь
44
Божок вселенной
Много вопросов возникает из наших с Чаадаевым философических бесед.
Мне многое непонятно!
Неужели во мне лежит божественное начало?
Я божок вселенной?
А если я афеист?!
А как же мои страсти?
А мои личные пороки?
А траходром без разбора?
Чего только не насобачено в моей низменной душонке!
И тут снова звучит рефреном...
Как попасть к Господу на прием?
Как разобраться в своей сущности?
У Мефистофеля это получилось!
Черт заключил договор и с Богом, и с человеком.
Правда, участвовал в этом поэт Гете.
Мефистофель
К тебе попал я, боже, на прием,
Чтоб доложить о нашем положенье.
Вот почему я в обществе твоем
И всех, кто состоит тут в услуженье.
Но если б я произносил тирады,
Как ангелов высокопарный лик,
Тебя бы насмешил я до упаду,
Когда бы ты смеяться не отвык.
Я о планетах говорить стесняюсь,
Я расскажу, как люди бьются, маясь.
Божок вселенной, человек таков,
Каким и был он испокон веков.
Он лучше б жил чуть-чуть, не озари
Его ты божьей искрой изнутри.
Он эту искру разумом зовет
И с этой искрой скот скотом живет.
Прошу простить, но по своим приемам
Он кажется каким-то насекомым.
Полу летя, полу скача,
Он свиристит, как саранча.
О, если б он сидел в траве покоса
И во все дрязги не совал бы носа!
Господь
И это все? Опять ты за свое?
Лишь жалобы да вечное нытье?
Так на земле все для тебя не так?
Мефистофель
Да, господи, там беспросветный мрак,
И человеку бедному так худо,
Что даже я щажу его покуда.
А худо мне от того, что во мне ведут извечную борьбу божья искра и человеческая самость!
И что же?
Цель всемирной истории в преодолении мною, божком, моего личного начала?
Глядишь, тут и все за мной бросятся преодолевать себя?
Вся жизнь человечества – один грандиозный процесс преображения?
Эту одну работу делает наш дух в высших сферах своего существования?
А если духа нет?
Если человек создан из мертвых, неизменяемых глыб?
То...
Нафига козе баян?
Если все козлы запели?
Всех зовет к виолончели
Их козлятистый талант!
.
Я высоко парю по определению, но живу чушкой по факту! Тут я и получаю свои муки, насилие, несправедливость, деморализацию. Каждому свое! Поросята должны быть поросятами, а свинья свиньёй.
Помните веселого и мудрого Беранже!
Весной поросята ходили гулять.
Счастливей не знал я семьи.
"Хрю-хрю", - говорила довольная мать,
А детки визжали: "И-и!"
Но самый визгливый из всех поросят
Сказал им: "О, братья мои!
Все взрослые свиньи "хрю-хрю" говорят,
Довольно визжать вам "и-и"!
Послушайте, братья, как я говорю.
Чем хуже я взрослой свиньи?"
Бедняжка! Он думал, что скажет "хрю-хрю",
Но жалобно взвизгнул: "И-и!"
С тех пор перестали малютки играть,
Не рылись в грязи и в пыли.
И все оттого, что не смели визжать,
А хрюкать они не могли!
---
Мой мальчик! Тебе эту песню дарю.
Рассчитывай силы свои.
И, если сказать не умеешь "хрю-хрю", -
Визжи, не стесняясь: "И-и!"
А Чаадаев витийствовал!
Ни идеал, ни произведение искусства, ни какую-либо ценность, ни учреждение, ни уровень зарплаты, ни торговую сделку не следует представлять как обычную «вещь», не имеющую отношения к воссозданию и новому возрождению в живом, осязаемом мире, т. е. в индивидуальной жизни. Жизни неведомы какие-либо абсолютные единицы, но только центры отношений, непрерывные процессы единения, ибо действительность невозможно раздробить на отдельные, сами по себе существующие куски. Поэтому каждая фаза жизни и форма её проявления есть член системы отношений и может быть осмыслена только в отношении к другим членам или ко всей системе в целом. И тут в определении фаз непрерывного, нерасчленяемого потока жизни исключаются крайности утверждения, как полной идентичности, так и ее отрицания.
Верить в то, что творец деяний суть тот же, кто пожинает их плоды (в следующей жизни),— это одна крайность. Верить в то, что творец деяний и тот, кто пожинает их плоды, суть две различные индивидуальности — это другая крайность.
Истина лежит между крайностями!
Чаадаев строит процесс преображения так, что наша душа или дух вдет работу в высших сферах своего существования. Ни любовь, ни знания, ни красота не имеют самостоятельной ценности: их смысл лишь в том, что они отвращают человека от него самого и погружают его в сферу бескорыстного, безличного. Но и вся материальная жизнь только с виду довлеет себе; на деле и она служит всецело той же задаче.
Человеческий разум свободен!
Только добровольное согласие человеческого разума может доставить торжество божественному началу в нас.
Человеческий разум должен раскрыть все потенции нашей личной, плотской стихии, осуществить все ее возможности и, доведя ее до наивысшей сложности и силы, пропитать ее духом, так сказать, до самого дна.
Отсюда вся сложность человеческой истории.
Все это громадное развитие материальных сил, эта необозримая махровость человеческой культуры с ее бесчисленными формами, интересами, взаимодействиями, антагонизмами – не что иное, как один колоссальный механизм для овеществления плотского начала в нас, без чего невозможно его полное претворение духом.
Этот стихийный религиозный процесс совершается с самого начала человеческой истории, но в последнюю, высшую свою стадию он вступил только с пришествием Христа; тут он принял форму самостоятельного нравственного акта, путем которого человек из объекта становится делателем божьего дела. Чрез Христа человек непосредственно соприкасается с бесконечной сущностью, в любви к нему он добровольно отрекается от личной воли. Только в этом одном истинный смысл христианства. Если Христос велит нам любить ближних, как самих себя, то это имеет лишь ту цель, чтобы отклонить нашу любовь от самих себя. И христианство могучим ферментом вошло в жизнь человечества. Глубокая ошибка видеть в нем только систему верований или субъективное настроение. Нет, христианство – имманентная божественная сила, действующая в человечестве как стихия, – его внутреннее пластическое начало.
Получается странная картина.
Без Христа нет развития истории.
Христос совершает все деяния для чего ли для кого?
Христос – вещь в себе!
Но это крайность!
Одна крайность!
Христос делает все деяния только для человека.
Христос вочеловечен – другая крайность!
Где же истина?
Истина – посередине!
Эта истина существует во времени… Она с прошлым, настоящим и будущим.
Ох, как я устал от Чаадаева!