Иду я как-то на чей-то неслышный зов или на мимолетный приветливый взгляд, касающийся моих ресниц и исчезающий столь же мгновенно, как и появляющийся. Иду я, иду, рассматривая куда-то бегущую впереди меня, как сказочный клубок грубой нити, тропинку, как вдруг, будто на крючок рыбака, что-то зацепилось за мое боковое зрение. Продолжая по инерции делать свои заурядные шаги, я, остановив свой взгляд в одной точке, как старинная фарфоровая кукла, головой сделала полуоборот вокруг своего туловища. Даже сама удивилась получившемуся.
Что же настолько привлекло мой интерес? Не сосчитать количества моих проходов мимо этого места, во время которых мои уши и глаза были невольными свидетелями того самого, обрекшего себя на вечную жизнь, спора голубых и белых колокольчиков. Они спорили всегда: в любое время дня и ночи, в жару и в холод, в дождь и в засуху, в понедельник и в пятницу, назло себе, друг другу и мне, в том числе. Их гомон был слышен на долгие длины расстояний от их места взращивания... А тут: я прохожу, а вокруг тишина. Иду дальше, и опять тишина. Шаг за шагом дальше - и снова ни прежнего крика, ни голоса, ни разговора, ни звука... Ничего. Случайность? Нет. И нет предела не только совершенству, но и моему удивлению.
На месте, где росла целая толпа белых и голубых колокольчиков, теперь цвел лишь один представитель их племени. Перед моим взглядом, схватившим боковым зрением изображение, предстал повзрослевший и возмужавший колокольчик небесно-голубого цвета, блистающий на солнце сиреневым отливом. Он цвел один. Вокруг него уже не было ни белых колокольчиков – возможно, его двоюродных или троюродных собратьев и сестер – ни таких же, как и он, голубых, родных ему, близнецов и двойняшек, колоколят и колоколяток. Он цвел один. Один. И вокруг была какая-то немая и опустевшая тишина. Все остальные, отдав долг природе, покинули место своего общего жительства, отцвели и стали вынашивать свое потомство уже в другом обличии.
А голубой колокольчик выиграл спор. Он был самым голубым из всех голубых и таким же из всех белых. Спор был окончен, и победитель, сияя в лучах солнца, как в славе, был холоден и надменен. Его полноценно раскрытые цветки казались приветливыми и готовыми дать мне хотя бы интервью победителя, но сам их обладатель наотрез отказался это делать. В нем не было ни крупинки прежнего добродушия. Лишь голубизна злости просвечивала сквозь его хрупкое нутро, как полуденное солнце через разбитое бутылочное донышко. И эта хрупкость все время не давала мне покоя. Я просто не узнавала в нем того наивного и простого голубого колокольчика из десятка, сотни добрых, юных, голубых и белых колокольчиков. Что произошло?
А спор был закончен. И победитель, свободный и одинокий, находился передо мной. Никого не было. Был лишь один победитель. Теперь вся долгожданная влага, солнечные лучи, играющие, как зайчата, летний ветерок, любовь и забота хозяйки, восторженные возгласы любующихся его красотой гостей, знакомых и друзей той же самой хозяйки - все было его, победителя, которого никто не судил, потому что судить было некому. Не было в округе ни одного спорящего колокольчика, неважно – голубого или белого Никого не было. Никого не осталось. Он остался один. И он был победитель. Но среди кого? Среди тех, кого уже нет?
Голубой колокольчик смотрел на меня, продолжая скрипеть голубизной своей злости, как старая дверь, с несмазанными маслом петлями. Он молчал. Молчала и я. Но в этом молчании, наполненном солнечными играющими лучами, было что-то трудноуловимое и непонятное. Я все время задавала себе один и тот же вопрос: "Почему этот голубой колокольчик так зол, ведь он так прекрасен? Ведь именно он самый голубой не только из всех голубых, но и из всех-всех колокольчиков других цветов. Он переспорил всех белых колокольчиков и вышел победителем. Спор был им выигран. И теперь он цветет, голубой и свободный, на всём том просторе, которое было занято его сородичами разных цветов. Он победитель, но он одинок?.."
И тут мне показалось, что я смогла уловить то неуловимое, что незаметно витало в воздухе. Этот голубой колокольчик, самый прекрасный из всех колокольчиков, самый сильный и упорный, выигравший этот самый спор у всех своих многочисленных собратьев, - победитель, - остался один-одинешенек на всем белом свете. Никто из колокольчиков не смог заметить, как за время их жаркого спора проскочила, точно в норку мышка, и вся их колокольчикова жизнь: лепестки опали, а стебельки засохли, превратившись в острые палочки с сеновала. А где же жизнь? Куда она прошла быстрым шагом, не обернувшись? Зачем ее было тратить, как разменную монету, на спор, который всего лишь доказал колокольчикам белого цвета, что голубой колокольчик – самый голубой из них, белых, да и из голубых тоже. Он победил, но что ему теперь делать со своей победой одному? Кому ее подарить? Кому о ней рассказать?..
Голубой колокольчик злился. Снова злился. И злился опять. И теперь я понимала его злость. В ней он прятался, как в коконе гусеница, от своего одиночества, одинокости. Теперь он был красив и прекрасен, повзрослевший и победивший в споре. Но зачем ему теперь было это все, когда он был один? Он этого не понимал. И лишь носился по ветру из стороны в сторону со своей, никем не оспариваемой победой. А зачем она ему была в этот миг нужна, он не знал. Так же, как не знала и я.
Не уронив, как хрустальную вазу, ни одного слова, я с какой-то случайной легкостью смогла сфотографировать этот, победивший всех и вся, прекрасный голубой колокольчик, чтобы получившийся фотоснимок положить в зачитанный томик стихов любимого классика, чтобы когда-нибудь открыть эту книгу на заложенной фотокарточкой странице и вспомнить об этом прекрасном голубом колокольчике... С грустью.