Ближайший Лопарский берег изобиловал множеством скал, о которые лодку непременно разбила бы буря, на Белом море нередкая и непредсказуемая, поэтому пловцы, ориентируясь по слабо мерцающим звездам, вели лодку по длинной Онежской губе на юг к устью реки Онеги. Буря разразилась на третий день. Волны, достигая пятиметровой высоты, швыряли лодку из стороны в сторону, вверх и вниз и, в конце концов, выкинули ее, полузатопленную с закоченевшими и уже прощавшимися с жизнью гребцами, на обнаженный берег острова Кий в шестнадцати километрах от впадения Онеги в губу. В благодарность за спасение Никон водрузил на возвышенном месте деревянный поклонный крест и дал обет основать на этом острове обитель. Он был уверен, что Бог не допустил его гибели, приберегая для будущих великих дел, на малые же он был не согласен.
Из книг Никона остались лишь две, но лодка была цела и странники, переждав бурю, перебрались на твердую землю и разошлись в разные стороны. Скитаясь один, Никон почти умирал от голода, когда какая-то вдова сжалилась над ним и накормила*. Наконец Никон пришел на берег озера Коже, на островах которого находилась Кожеозерская пустынь**. Игумен потребовал вклад, без которого никто не принимался, и тогда Никон отдал свои последние две книги. Очень скоро он затосковал по суровому анзерскому иноческому чину и упросил келаря отпустить его жить особо на безлюдном острове посреди озера. Здесь он проводил время в беспрестанных молитвах и ловил для иноков рыбу. После смерти игумена в 1643 году немногочисленная братия стала упрашивать Никона встать во главе обители, поскольку своим подвижничеством Никон напомнил инокам отшельника Никодима, который после 36 лет затворничества на реке Хозьюге провел у них последние два месяца своей жизни и был столь почитаем, что после его кончины один из монахов – Боголеп, написал даже его Житие.
Этот старец Боголеп, а в миру Борис Васильевич Львов, занимал в Кожеозерской пустыни особое положение. Его брат – думный дьяк Григорий Львов, один из учителей царевича Алексея, не забывал о молитвенном убежище брата и делал богатые вклады в монастырскую библиотеку. Понятно, что слово Боголепа было в Кожеозерах очень весомым, но именно он и склонился к игуменству Никона. Никон же долго и упорно отказывался (возможно, такова была традиция), но, в конце концов, согласился и ходил в Великий Новгород, где митрополит Аффоний поставил его в игумены.
В 1646 году Никон появился в Москве. Это был традиционный приезд, который совершали настоятели больших и малых монастырей для сбора милостыни. Часто они получали возможность встретиться с царем. Получил такую возможность и Никон, имя которого при дворе было известно, вероятно, по письмам Боголепа своему брату. Встретились семнадцатилетний царь, только что переживший смерть отца, неуверенный в себе, истово верующий, благоговеющий перед святостью иноческой жизни, и сорокаоднолетний богатырского сложения высоченный игумен, много повидавший и переживший, притом в себе очень даже уверенный. Итог встречи был таков: царь Никона назад в Кожеозерский монастырь не отпустил: в том же 1646 году был он поставлен архимандритом одного из самых почитаемых московских монастырей – Новоспасского, в котором издавна находилась усыпальница бояр Романовых и их предков.
Новый архимандрит Новоспасского монастыря стал частым гостем в Кремле. Алексей Михайлович пожелал видеть его для беседы каждую пятницу и просил его совета не только по духовным делам, но и по государственным. С каждым разом царь все больше привязывался к Никону и называл его своим «собинным другом». Никон был облечен правом собирать прошения и челобитные, объявлять о них свое мнение государю, а царь, «не исходя из церкви», вместе с ним выносил приговор, подписывал и вручал архимандриту. Слух о заступничестве Никона за всех «беззаступных» очень скоро привел к тому, что в пятницу – день его встречи с государем – к Новоспасской обители стекались многочисленные просители с челобитными.
Никон близко сошелся с протопопом*** кремлевского Благовещенского собора Стефаном Вонифатьевым, духовником Алексея Михайловича. Пользуясь своим влиянием на царя, Стефан Вонифатьев продвигал на церковные посты своих единомышленников, оставляя престарелому патриарху Иосифу в вопросе поставления священнослужителей лишь выполнять царскую волю. Вокруг Стефана группировались духовные и светские лица, названные позже «ревнителями благочестия». В числе их были протопоп Казанского собора Иоанн Неронов, отысканный Стефаном в Нижнем Новгороде, из нижегородской же земли протопоп Аввакум Петров, посланный Стефаном бороться с пороками в Юрьев-Повольский****, неутомимый проповедник протопоп Логгин, поставленный в Муром и, конечно, Никон, ставший архимандритом не без подачи Стефана. Оказался среди ревнителей и иеромонах Павел, друг детства Никона и его бывший шурин. Все они были в большой озабоченности порчей нравов как паствы, так и священников, ошибками, вкравшимися в текст духовных книг при многих переписываниях, а еще многогласием в церковных службах, когда для сокращения времени службы читали сразу в несколько голосов, неистовый Аввакум называл это не службой, а беснованием.
Ревнители не ограничивались божественным, но и осуждали неправедные поступки воевод и иных «сильных людей». «Кто изволит Богу служить, тому подобает стоять и за мирскую правду», – провозглашал Аввакум. А сам Вонифатьев увещевал: «со слезами непрестанно, да имут суд правый без мзды, и не на лица зряще да судят». По этой причине «правозащитная» деятельность Никона ревнителями весьма приветствовалась.
Близость к ревнителям не помешала, однако, Никону стоять на страже монастырских интересов. Новоспасский стряпчий не без ведома Никона не спешил, вопреки указу, подать в Поместный приказ список монастырских вотчин, приобретенных с конца прошлого века. По этому примеру то же стали делать и другие монастыри, совсем не жаждущие потакать алчному до чужих земель провинциальному дворянству и склонным к нестяжательству бессребреникам-протопопам. До земельных конфискаций, однако, не дошло: светские власти не пожелали ссориться с духовными властями и о своем намерении забыли, хотя земля была ох как нужна: землей правительство расплачивалось с ратными людьми за их службу. Но о том не забыл Никон, не просто проигнорировавший указ, а подавший пример всем остальным в сбережении монастырской земли. Высшее духовенство усвоило, что Никон – далеко не Вонифатьев, бывший заодно с мирскими властями.
Никон скоро и верно разобрался, что и по поводу церковной жизни не все ревнители придерживаются одного мнения. Большинство считало, что нужно держаться древних обычаев и исправлять книги по древнерусским спискам, Стефан Вонифатьев, однако, считал, что учителями веры являются греки, так что духовные книги должны исправляться по греческим образцам. Под влиянием духовного отца и сам царь стал ярым грекофилом, хотя царя привлекали не столько обрядовые тонкости, сколько идея достижения полного единства православных церквей. В то же время министр царя всесильный боярин и один из богатейших людей Борис Иванович Морозов больше всего жаловал ученое киевское духовенство.
Сам Никон поначалу придерживался того мнения, что русским у греков учиться нечему, сомневаясь в благочестии православных, оставшихся в завоеванной турками Византии, ибо как не повредиться вере под властью иноверцев! Да и украинцы, духовно подчиненные Константинопольскому патриарху, но живущие под католиками и смущаемые в униатство*****, не внушали ему доверия. Не раз собеседники слыхали от Никона, что греки и малороссы потеряли крепость веры и добрые нравы, постоянства и благочестия у них не найти. Потом ревнители ему это припомнили, когда он гнал их за такие же взгляды.
Никонова метаморфоза тесно связана с прибытием в Москву за пожертвованиями Иерусалимского патриарха Паисия. Этот был грек, искушенный в интригах и на первой же аудиенции у государя обеспечивший себе хороший прием, задев чувствительные струны царя, к которому взывал: «Будь новым Моисеем, освободи нас от пленения. Как освободил он сынов израилевых от фараонских рук жезлом – так ты знамением честнаго животворящего креста». Паисий постарался делом подтвердить, что греки были и есть учителя веры, передав патриарху Иосифу древнюю рукопись греческой «Кормчей» (свод церковного права) для исправления русской. Он быстро усмотрел в Никоне восходящую звезду российской церкви и понял, что очень угодит царю, всячески хваля его «собинного друга». Паисий активно искал сближения и с самим Никоном, одновременно стараясь поднять его авторитет в глазах царя: «Еще когда я был при Вашей милости в прошлые дни, говорил я с преподобным архимандритом Спасским Никоном, и полюбилась мне беседа его; и он есть муж благоговейный, и досуж, и верен царствию Вашему».
О чем же были беседы Никона с Паисием, которые так полюбились последнему? Разумеется, Паисий напоминал, что Русь крестилась от греков, а те крещение приняли от самих апостолов; Никон возражал, однако, что и Грецию и Русь крестил апостол Андрей. Находил Никон контрдоводы и на иные аргументы Паисия, но грек сумел навести справки о несколько иных разговорах Никона со Стефаном Вонифатьевым и царем и понял, что новоспасский архимандрит уже не устоял на прежних позициях. Окончательно Паисий подвел его к желательному выводу совершенно неотразимым для Никона аргументом. «Цари и царства сменяют друг друга, – говорил Иерусалимский патриарх. – Все бренно в этом мире, и власть земная не исключение. Еще властвовали над миром римские тираны, а святая церковь уже стояла, уже управлялась епископами. Пала Византийская империя, но и под владычеством магометан хранится неповрежденно христианство на ее землях, сохраняется благочестие, ибо непоколебимо в гонениях и притеснениях православное священство. Следовательно, священство превыше царства…». После этого Никон уже не возражал Паисию, так как из своих утверждений Паисий логически выводил то, в чем Никон и сам был внутренне убежден: священство выше царства.
В январе 1649 года новгородский митрополит Аффоний бил челом государю, чтобы по преклонности лет отпустил его на покой. Прошение было удовлетворено и патриарх Иосиф, посоветовавшись со своими приближенными, представил Алексею Михайловичу список кандидатов на освободившийся митрополичий престол. Царь списка не принял и выразил желание видеть митрополитом Никона. Патриарх стал колебаться, не желая такого возвышения Никона; тогда царь, нерешительный в других случаях, обратился с просьбою о рукоположении к иерусалимскому патриарху Паисию и дипломатичный грек, привыкший на Востоке к деспотизму мусульманских монархов и зная, что за труды ему будет подарок от царя, охотно совершил требуемый обряд. Это произошло 11 марта 1649 года. В знак своего личного расположения Паисий выдал Никону грамоту за своею патриаршею печатью, в которой восхвалял достоинства Никона и предоставлял ему особое отличие: право ношения мантии с красными пришивками. Никон уехал в Великий Новгород, посетив перед этим в монастыре митрополита Аффония, где оба митрополита, старый и новый, обменялись благословениями.
___________________
*После основания, согласно обету, на острове Кий Крестного монастыря, к которому были приписаны местные поморы, Никон освободил эту вдову и всех ее потомков от податей.
**Прекратила свое существование в 1764 г.
***Протопоп (букв. старший поп) – старое (до XVIII в. включительно) название протоиерея, для белого духовенства это был самый высокий чин.
****Юрьев-Повольский – нынешний Юрьевец Ивановской области. Оттуда Аввакуму пришлось довольно скоро бежать в Москву от паствы, которая угрожала его жизни, разъяренная его непримиримостью и обличениями.
*****Униатство – идея объединения (унии) православной церкви с католической под каноническое главенство папы.
==================
Иллюстрация: Новоспасский монастырь в 1810-годы