ОБЪЯСНЕНИЕ И ССОРА
Вскоре они сидели бок о бок на камне, и Сусанна смотрела прямо перед собой, потому что чутье подсказывало ей, что этот их разговор не будет похож на другие.
– Сусанна, – сказал наконец Ральф.
– Да, – ответила она, но ответа не дождалась, потому что, хотя в его мозгу кипело много слов, но все они застревали где-то в горле, не находя выхода.
– Сусанна, – пробормотал он снова.
И снова она, откликнувшись, не дождалась продолжения. Тогда она рассмеялась и сказала:
– Ральф, ты напоминаешь мне нашу голубую сойку в клетке на веранде, которая знает одно слово и повторяет его весь день.
– Да, – ответил он, – это правда, я как та сойка, а слово, которое я выучил, это «Сусанна», это слово твердит мое сердце, и, Сусанна, я люблю тебя!
Она отвернулась и, глядя в землю, ответила:
– Я знаю, Ральф, ты всегда любил меня, потому что мы вместе росли, разве мы не брат и сестра?
– Нет, – ответил он резко, – это не так!
– Мне грустно это слышать, – сказала она, – до сегодняшнего дня я думала, что это так.
– Это не так, – продолжал он, и теперь его голос звучал уверенно. – Мы не родственники, и хотя я люблю тебя как брат, но это только одна маленькая песчинка моей любви к тебе. Да, одна маленькая песчинка из всего песка, что есть в море. Сусанна, я люблю тебя, как мужчина любит девушку, и если ты пожелаешь, дорогая, я надеюсь, что когда-нибудь ты станешь моей женой. – Он внезапно замолчал и, поднявшись с камня, встал перед ней.
На несколько секунд Сусанна закрыла лицо руками, а затем уронила их на колени, и он увидел, что ее прекрасные глаза сияют, как большие ночные звезды, и что, хотя она взволнована, это волнение делает ее счастливой.
– О, Ральф, – сказала она наконец голосом, какого он никогда не слышал, голосом очень низким и глубоким. – О, Ральф, это новость для меня, и все же, сказать по правде, она кажется мне такой же давней, как та ночь, когда я нашла тебя, потерянного, голодного ребенка, молящимся на этом камне. Ральф, я желаю этого всем своим сердцем, душой и телом, и я думаю, что желала этого с тех пор, как стала женщиной, хотя до этого часа я не совсем понимала, чего именно я хочу. Нет, дорогой, не трогай меня! То есть, не трогай сейчас... Сначала выслушай, что я должна тебе сказать, а затем, если захочешь, можешь меня поцеловать – хотя бы на прощание.
– Если ты этого хочешь, и я этого хочу, зачем еще что-то говорить? – спросил он торопливым шепотом, испуганно глядя на нее.
– Ральф, мы молоды и неопытны, и наши желания – это еще не весь мир, у других людей могут быть другие желания, о которых тоже нужно думать: есть еще воля наших родителей... или моих, а также Божья воля.
– Во-первых, – ответил он, – я не думаю, что родители будут против, потому что они тебя любят и желают, чтобы ты была счастлива, хотя, конечно, я всего лишь чужестранец, заброшенный на этот берег, и мне пока нечего предложить тебе, но все еще может измениться и, возможно, однажды я поймаю удачу за хвост, – упрямо добавил он.
– Они и тебя любят, Ральф, и не слишком заботятся о богатстве и, я уверена, они вовсе не хотят, чтобы ты оставлял нас ради его поисков.
– А что касается Бога, – продолжал он, – так ведь по его воле я и был заброшен сюда, а ты спала меня, и жизнь, которую ты спасла, по праву должна принадлежать тебе, не так ли? Следовательно, и по Божьей воле тоже мы, которые никогда не сможем быть счастливы друг без друга, должны быть счастливы вместе и благодарить Его за наше счастье каждый день, до самой смерти.
– Я верю в это, Ральф, но, хотя я мало читала и мало видела в жизни, я знаю, что очень часто по Его воле те, кто любят друг друга, оказываются разлучены смертью или иным образом.
– Не говори об этом, – сказал он со стоном.
– Хорошо, я не буду говорить об этом, но есть еще кое-что, о чем я должна сказать. Как ни странно, как раз сегодня утром моя мать вдруг заговорила о тебе, сказала, что ты англичанин, и рано или поздно твоя кровь позовет тебя и ты оставишь нас. Она сказала, что твое гнездо не здесь, а там, далеко за морем, среди англичан, что ты – ласточка среди воробьев, и что однажды ты вспомнишь про свои крылья. Что заставило ее так говорить, я не знаю, но ее слова наполнили меня страхом, Ральф, и теперь-то я понимаю, отчего я так испугалась.
Он рассмеялся в ответ.
– Сусанна, – сказал он, – ты можешь забыть свои страхи, потому что я клянусь тебе перед Всевышним, что кем бы ни были мои настоящие родственники, хоть королями, которые предложат мне трон, чтобы я забыл тебя, я отвечу им отказом. Я клянусь в этом перед Всевышним, и пусть Он отринет меня, если я забуду эту свою клятву.
– Ты слишком молод, чтобы давать такие обещания, Ральф, – с сомнением ответила она, – и я не приму их. Мне говорили, что в девятнадцать лет парни готовы клясться доверчивым девушкам в чем угодно.
– Я молод годами, Сусанна, но состарился еще ребенком, потому что пережитые страдания заставили меня сильно повзрослеть. Ты слышала мою клятву, и если ей суждено будет подвергнуться испытанию, ты узнаешь, говорил ли я правду! Разве я похож на человека, который не держит слово?
Она взглянула в его уверенные серые глаза, взглянула на его волевой, твердо очерченный рот и ответила:
– Ральф, ты похож на того, кто держит слово, и я верю тебе. Дай Бог, чтобы я не обманулась, потому что иначе мне придется прожить всю мою жизнь с разбитым сердцем.
– Не бойся, Сусанна! А теперь, поскольку я хорошо слушал, то, что ты говорила чуть раньше, я требую исполнения твоего обещания. И если ты позволишь, я поцелую тебя, но не на прощание.
– Да, – ответила она, – поцелуй меня в знак начала новой и прекрасной жизни, что простирается у наших ног. Будет ли этот путь коротким или долгим, каждая его минута будет для нас счастьем.
Он заключил ее в объятия, и они впервые поцеловали друг друга в губы, и, как они рассказывали мне впоследствии, в этом объятии они обрели истинную радость. Да и как могло быть иначе, ведь всем на земле известно, какую радость способно испытывать сердце в юности, до того, как горечь и разочарования подточат и омрачат его. Затем, стоя на коленях на том самом камне, где когда-то голодный ребенок просил помощи Небес, они вознесли молитву Тому, кто их свел, Тому, кто дал им сердца и плоть, чтобы любить и быть любимыми, и тем бессмертным небесным высям, откуда заронилось на землю зернышко их любви; они просили Его, чтобы Он руководил ими, благословлял и защищал их во всех испытаниях, тяготах, печалях и разлуках. Как будет видно из моего дальнейшего рассказа, Бог внял их молитве.
Наконец они не без труда подняли свою добычу на лошадь Ральфа, быстро и умело закрепили ее, так как, будучи опытными охотниками, знали, как это делается, и отправились домой. Груз был тяжел, да и они не особенно спешили, так что добрались до фермы только к полудню.
Наблюдая за ними во время обеда, я без труда заметила, что между ними произошло что-то важное. Сусанна была необычно молчалива и время от времени застенчиво поглядывала на Ральфа, а он, чувствуя ее взгляд, становился красным, как закатное небо. Тогда и она тоже краснела, как бы от сознания какой-то тайны, которая заставляла обоих испытывать разом и радость и смущение.
– Долго же вы нынче искали антилопу, Ральф, – сказала я.
– Да, мама, – ответил он, – на равнине их не было, потому что там вся трава сожжена, и если бы Сусанна не выгнала на меня ритбока из высохшего болота, где тростник еще зеленый, мы бы ничего не добыли. А поскольку я неудачно выстрелил, попав ему в заднюю ногу, нам пришлось проехать за ним немного дальше, чем я планировал.
– И где же вы его нашли в конце концов? – спросила я.
– В удивительном месте, мама, в том самом месте, где много лет назад Сусанна нашла меня, голодного, после кораблекрушения. Там, на поляне с плоским камнем, на котором я когда-то чуть не умер, теперь лежал мертвый ритбок. Мы сразу узнали эту лощину, хотя ни разу не бывали в ней с тех пор, и немного там посидели прежде чем вернулись домой.
Я ничего не ответила, но задумалась, и в столовой повисла напряженная тишина. Но тут чернокожие служанки, убрав со стола мясо, принесли кофе, и мужчины принялись набивать и зажигать свои трубки. Я посмотрела на Яна и поняла, что он хочет что-то сказать: на его простодушном лице читалась тревога, он то брал трубку в руки, то снова клал ее на стол, пока не опрокинул чашку с кофе.
«Ясное дело, – подумала я, – он хочет рассказать про англичан, которые прибыли искать Ральфа. Но, думаю, теперь уже можно смело говорить об этом».
Затем я посмотрела на Ральфа и увидела, что он тоже очень неловко себя чувствует, по-видимому, подбирая слова, которые не решается произнести. Более того, я заметила, как Сусанна коснулась под столом его руки, как бы для того, чтобы успокоить его и ободрить. Понаблюдав немного за мучениями двух мужчин, я наконец рассмеялась и сказала, обращаясь к ним:
– Вы похожи на два костра из сырого хвороста, на которых и кашу-то не сваришь! Интересно, кто из вас вспыхнет первым, или вы оба так и будете задыхаться в чаду собственных дум?
Моя насмешка, хоть она и была совсем безобидной, заставила их говорить, причем обоих сразу, поскольку, как я давно заметила, какие бы глупости ни делали мужчины, они не любят, чтобы над ними смеялись.
– Я должен сказать кое-что – произнесли оба в один голос и умолкли, сердито глядя друг на друга.
– Сын, дай мне сказать! Последние двадцать минут ты сидел молчаливый, как муравьед в норе, но стоило мне заговорить, как ты вздумал меня перебивать...
– Мне очень жаль, отец, – сказал Ральф, сильно волнуясь, потому что он думал, что Ян станет ругать его за Сусанну: его беспокойная совесть заставила его забыть о том, что отец ничего не знает об их объяснении.
– Хорошо, – сказал Ян, по-прежнему глядя на него, – хоть я и не твой отец.
– Тогда зачем ты называешь меня сыном? – спросил Ральф.
– Боже Всемогущий! Ты думаешь, у меня есть время разгадывать загадки? – ответил Ян, теребя свою бороду. – Действительно, почему я называю тебя сыном, – продолжал он печальным голосом, – когда не имею на это права? Слушай, мой мальчик, у нас большие проблемы, я и твоя мать, или, хоть она и не твоя мать, но, по крайней мере, она тебя любит, как если бы она была ею, и я тоже тебя люблю, и ты это знаешь, так зачем ты пытаешься дурачить меня, задавая мне эти загадки?
Ральф хотел ответить, но Сусанна жестом остановила его.
– Сын мой, – продолжал Ян с горечью, – они идут, чтобы отнять тебя у нас.
– Они? Кто «они»? – спросил Ральф.
– Кто? Англичане, черт их побери! Да, черт возьми, англичане и английское правительство.
– Тише, Ян, – вмешалась я, – это же не сходка, чтобы так горячиться.
– Английское правительство идет, чтобы забрать меня? – в;недоумении воскликнул Ральф. – Зачем я понадобился правительству?
– Нет, – сказал Ян, – не английское правительство, а два шотландца, но это одно и то же. Говорю тебе, они едут сюда, чтобы забрать тебя.
Ральф откинулся на спинку стула и уставился на него, так как понял, что нет смысла задавать отцу вопросы, лучше дать ему рассказать все по-своему.
– Ральф, – начал мой муж, – ты знаешь, что ты не нашей крови, мы обнаружили тебя на берегу после бури и взяли тебя в свой дом, и ты дорог нам, хотя ты англичанин или шотландец, что еще хуже, потому что если англичане запугивают нас, то шотландцы и запугивают, и обманывают нас в придачу. Так вот, твои родители утонули и давно уже на Небесах, но, к сожалению, не все твои родственники утонули. Поначалу, однако, они не слишком-то утруждались твоими поисками, пока мы были бы рады отдать тебя.
– Нет! – перебили его мы с Сусанной в один голос, а я добавила: – Как ты смеешь произносить такую ужасную ложь перед лицом Господа, Ян?
– ...Пока нам было бы не так трудно отдать тебя, – поправился он. – Но теперь оказывается, что если бы ты был жив, то унаследовал бы поместья, или титул, или и то, и другое.
– А разве мальчик мертв? – спросила я.
– Помолчи, жена! Я имею в виду, если бы он был жив как шотландец. Поэтому, сделав запросы и узнав, что мальчик твоего имени и возраста спасся после кораблекрушения и живет среди буров в Транскее, они приложили все усилия, чтобы найти тебя, и теперь идут сюда, чтобы повидаться с тобой. Я случайно услышал об этом, когда был в городе.
– Вот как? – воскликнул Ральф, в то время как Сусанна при этих словах побледнела и замерла с дрожащими губами. – Тогда я говорю вам, что я никуда не поеду. Может, я и англичанин, но мой дом здесь. Мои отец и мать мертвы, а эти чужестранцы мне никто, и ничего для меня не значат. Все, что я люблю на земле, здесь, в Транскее! – И он взглянул на Сусанну, которая взглядом благословила его.
– Ты говоришь, как дурак, – сказал Ян, но голосом, полным радости, которую не мог скрыть, – как и следовало ожидать от невежи. А я как человек, который повидал мир и лучше знает, что к чему, говорю тебе, что хоть они и отвратительная раса, но все равно неплохо быть господином среди англичан. Да, да, я знаю английских лордов, видал одного, когда ездил в Капстад, он был там губернатором, и когда проезжал по улицам, одетый ярко, как голубая сойка в весеннем оперении, все вокруг снимали шляпы, кроме Яна Ботмара, конечно, – он-то не мог так унизиться. Но это не шутки – когда имеешь возможность носить такую одежду каждый день, а все тебя приветствуют, уступают дорогу... Смотри, парень, вывод прост: здесь ты безродный бедняк, а там ты можешь быть богатым и знатным, и мы не имеем права стоять у тебя на пути, хоть твой уход может разбить наши сердца. Поэтому мой тебе совет: уходи с проклятыми шотландцами, когда они придут за тобой, надеюсь только, ты будешь вспоминать о нас в своей родной стране. Да, да, иди и, более того, забирай по такому случаю мою лучшую лошадь, моего чистокровного шиммеля, и мою новую черную фетровую шляпу, которую я купил в городе. Ну вот, с Божьей помощью дело сделано, и я пойду на воздух, а то здесь так накурено, что я не вижу даже своих пальцев. – И он поднялся, добавив еще, что, если эти шотландцы не хотят получить пулю, не стоит им в другой раз приближаться к его ферме.
Сказав, что комната полна дыма, Ян солгал, потому что они оба, начав разговор, отложили свои трубки. Я догадывалась, почему он это сказал. Честно говоря, в тот момент мои глаза видели не лучше, чем его, потому что одной мысли об уходе Ральфа было достаточно, чтобы наполнить их слезами, а уж Сусанна, забыв всякие приличия, рыдала навзрыд.
– Подожди, отец!.. прошу прощения, Ян Ботмар, – сказал Ральф холодным, злым голосом. – Теперь моя очередь, потому что, как ты помнишь, когда мы начали разговор, мне тоже было что сказать, но ты остановил меня. Теперь, когда ты закончил, я продолжу.
Ян медленно сел и сказал:
– Говори. В чем дело?
– А вот в чем: если вы меня прогоните, то скорее всего потеряете больше, чем думаете.
Ян недоуменно уставился на него, а я улыбнулась, потому что догадывалась, что будет дальше.
– Что я еще потеряю, – спросил он, – кроме моей лучшей лошади и моей фетровой шляпы? Allemachter! Тебе, быть может, нужна моя упряжка черных волов? Ладно, ты получишь и их, если хочешь. Я буду только рад, если ты въедешь в свой новый дом в Англии на хорошей скотине.
– Нет, – твердо ответил Ральф, – я хочу вашу дочь, и если вы прогоните меня, я думаю, она уйдет со мной.