Серия рассказов из книги «Къадар» (Судьба), написанных из воспоминаний отца автора). Через сложную линию жизни главного героя – своего отца - автор стремится передать дух трагедии, перенесенной карачаевским народом в 40-е годы XX столетия, и суть происходивших в то время процессов.
------------------------
Возвращаясь как-то с поля после изнурительного труда, я решил навестить своего близкого друга – старика Абая.
Его старая юрта стояла на прежнем месте, на краю села, откуда далеко-далеко просматривалась бескрайняя казахская степь, покрытая редкими кустами саксаула и степного мака. В силу своего преклонного возраста, Абай бросил заниматься овцеводством. Баз был совершенно пуст и заброшен.
- Когда-то мы со стариком Абаем здесь ягнят отделяли от овцематок, - подумал я, и меня охватило ностальгическое настроение.
Постояв немного и посмотрев со стороны на баз, я направился к юрте. Когда подошел поближе к ней и позвал старика Абая, чтобы без спроса туда не заходить, из юрты вышла женщина средних лет. Я с ней был знаком, её звали Айбану. Она часто навещала старика, чтобы помочь ему по дому. Если память мне не изменяет, она приходилась старику Абаю снохой, была супругой сына его двоюродного брата. Она заботилась о старике Абае и очень переживала за него. Ни родня, ни дочь не делали для него столько, сколько Айбану.
Узнав меня, женщина кинулась меня обнимать, затем завела в юрту, ин-тересуясь, как наши дела, почему до сих пор не заходил. Одновременно она рассказывала про свои проблемы и заботы.
- У нас жизнь не очень,- продолжала она. - Дедушка Абай совсем сдал, лежит - не встает, очень сильно болеет.
Заходя в юрту, она радостно сообщила старику: - Абай - экей, смотри кто к нам пришел. Хызыр твой пришел, ты же его весь вечер вчера вспоминал. Это Хызыр,- продолжала она. Смотри, какой он большой стал, изменился как твой любимец, а ты спрашивал, где он. Сейчас я вас накормлю, у меня есть «маш палау» и айран.
Старик Абай лежал на правом боку, смотрел на место, где когда-то мною был подвешен тот опасный паук-каракурт, который его укусил.
Взгляд Абая был потухшим, и казалось, что его уже ничто не радует.
Я подошел и обнял его, тогда он улыбнулся и тихим шепотом говорит:
- Эй, Кыдыр-балам, жизнь закончилась. Я прожил очень интересную и яркую жизнь, - продолжал он с грустью в голосе. Стараясь поддержать и подбодрить его, я сказал:
- Абай - акка, все ещё впереди, мы с тобой ещё на лошадях будем рассекать.
Он посмотрел мне в глаза своим мудрым, проницательным взглядом и тихо заговорил:
- Нет, мой дорогой сынок, всему свое время, нам неподвластна приро-да. Я тебя понимаю, ты не хочешь, чтобы я умирал, я знаю. Но есть одно умное выражение – природа не терпит лжи. Поэтому как бы мы с тобой этого не хотели, лучше будет мне и всем, если я уйду в вечный мир на постоянный покой. Ты ещё совсем молод, ещё вся жизнь впереди. Думаю, она будет у тебя интересная, насыщенная. Ты обязательно вернёшься к себе на родину, принесёшь еще много пользы людям. Доживёшь, как и я, до глубокой старости, увидишь своих внуков, тогда ты поймёшь меня. Нет ничего лучше, чем в положенное время, по зову Аллаха уйти в мир иной, дать дорогу молодой поросли. Это закон нашей жизни, никуда от него не денешься. Сынок, ты не переживай, если вдруг я умру. Знай, что когда там, на небесах, я встречу твою маму, обязательно расскажу ей, какой ты у нас молодец, как бережно растишь и оберегаешь своих младших, что ты настоящий мужчина. Только не бойся и не плачь, когда я умру, лучше обрадуйся, даже если тебе будет очень грустно. Люди умирают, а дети рождаются, когда умирают глубокие старики, это можно считать радостью. Для него лучше смерти уже нет ничего. Кыдыр- балам, ты проси Аллаха, чтобы мы все встретились в раю. Делай дуа, как я тебя учил, читай суры, которые я тебя научил. Будь всегда настоящим мужчиной. Запомни ещё одно, в жизни никогда не роняй чести и достоинства, не падай духом перед трудностями. Это большой грех, и надо учиться у всех, но не подражать никому, всегда быть самим собой. Люби свой народ и близких, всегда будь рядом с ними. Если вдруг вас – карачаевцев, оправдают и вернут обратно на вашу родину-Кавказ, ты, не раздумывая, сразу же возвращайся, несмотря на то, как бы хорошо тебе здесь не было. У каждого народа, каждого человека есть одна родина, одна родная земля, и ее нельзя предавать или бросать одну, как старого, отслужившего свой век верблюда. Кыдыр, ты мне самый близкий человек. Я считаю тебя своим сыном и знай, чтобы стать счастливым, надо сделать счастливым другого человека. Ты меня сегодня навестил и сделал счастливым. Я очень рад тебе и благодарен за то, что не забываешь старика. Скоро должны приехать мои внуки, я их давно жду и соскучился. Спасибо, что ты пришел, Кыдыр - балам.
Я смотрел на него и жалел его. На душе было тяжко и пусто, на глаза невольно навернулись слёзы. Мне казалось, что его слова были последними, как исповедь, и он плакал про себя.
Вдруг зашла тётушка Айбану и прервала наш разговор. Она так искренне и добродушно улыбалась, словно светилась; её круглое лицо напоминало солнышко из книжек детских сказок.
- Так, дорогие мои джигиты, вы теперь должны хорошо поесть, а потом будете беседовать.
Посмотрела на меня, затем, обращаясь к старику, говорит:
- Абай - акка, зачем ты так ребёнка напугал, лица на нём нет. Ну, скажи что всё будет хорошо, ты же лучше себя чувствуешь? Я уверенна, что вы ещё с Хызыром вместе будете канары хлопковые таскать, не надо так духом падать, - продолжала она.
Старик понял, что от него требовалось, заулыбался и говорит мне:
- Ешь, балам, ешь. Я в обед хорошо поел, сейчас что-то не хочется.
Я был очень голоден, но еда в горло не лезла. У меня было тревожное настроение от разговоров старика Абая и сильная усталость после длинного рабочего дня под палящим солнцем. Я был так расстроен, что поймал себя на предательской мысли, будто старик Абай умер, и я потерял ещё одного близкого мне человека. Но когда очнулся и увидел перед собой старика, который повторял фразу:
- Ешь, Кыдыр - бала, ешь, я обрадовался и понял, что это было наваждение от глубоких переживаний.
Старик Абай, поняв, что меня очень напугал, стал старательно улыбаться и даже присел, скрестив свои ноги, как он обычно садился, пытаясь как-то меня успокоить.
- Ты не переживай так, я обязательно выздоровлю, и мы с тобой покатаемся верхом на лошадях. Помнишь, как я тебя учил держаться в седле? Что главное? Главное правильно держаться в седле и не забывать о том, что всадник и лошадь должны быть единым целым. Я иногда вижу таких наездников, которые телепаются, готовые выпасть из седла, себя мучают и лошадь, - продолжал говорить Абай, умело сменяя тему нашего разговора.
По своей детской наивности, я не совсем адекватно оценивал ситуацию и захотел, чтобы он встал и вышел на улицу погулять. Я считал, что он так быстрее выздоровеет.
- Абай - акка, может быть, мы с тобой выйдем на улицу, походим немного? – предложил я:
- А он спокойно отвечает:
- Конечно же, пойдём.
Но тут же закрыл свои глаза и замолчал. Видно, ему стало хуже.
-Ты отдохни, а потом мы пойдём, - попытался я продолжить с ним разговор.
- Хорошо, мой сынок, так и сделаем, - прошептал он тихонечко и замолчал.
Я ещё долго сидел рядом со стариком. Он гладил мою руку, читал про себя молитвы, а потом уснул.
Айбану сидела чуть дальше, молча сопела и вязала. Потом она отложила свое изделие, подошла ко мне поближе и спросила шепотом:
- Может быть, тебе постелить? Ты ведь тоже устал, может, у нас оста-нешься.
- Нет, мне надо идти, дома еще дети голодные, – сказал я и встал.
- Вот так, сынок, ничего не поделаешь. Это возраст, даже мы уже постарели, не то, что он, - продолжала Айбану. - Я помню, как дедушка Абай на нашей свадьбе танцевал и веселился, ещё тогда он считался самым старшим среди наших родственников, сейчас так вовсе постарел. Мы все его очень любим.
Я хотел попрощаться, но старика будить не стал. Вышел из юрты, начал уходить, а тетушка Айбану кинулась что-то мне заворачивать, угостить хотела. Я её остановил и говорю:
- Тётя Айбану, давайте, лучше я вас угощу, у меня смотрите, сколько кукурузной муки, - и отсыпал ей часть муки из мешочка, который оставил возле входа в юрту. Она очень обрадовалась и говорит:
- Вот теперь можно будет старика ещё лучше накормить, а то он, бед-ненький, только один варенный маш ест, больше у нас нет ничего съестного. Спасибо тебе большое, сынок.
Было уже поздно, на улице не единой живой души не видно, только полная луна, как огромный прожектор, освещает все вокруг. Земля горячая, как плита печи, не успела остыть от сильного дневного зноя.
Когда, наконец, пришёл домой, дети уже спали. Муслимат проснулась и встревожено спросила:
- Оти, (так они меня называли в детстве), где ты пропадал, мы так испугались. Я рассказал ей, где был, мы с ней быстро приготовили тесто для кукурузных лепешек, сварили их в воде, Муслимат поела и легла спать. Младших не стали будить, до рассвета оставалось не так много времени. Есть мне не хотелось, начало сильно тошнить, и поднялась температура, я места себе не находил. Вышел на улицу - хожу взад-вперед, душно, жарко, чувствую, что сейчас упаду в обморок. Видно, так и случилось, я потерял сознание и упал на землю. Очнулся в медпункте оттого, что приложили к лицу мокрую тряпку. Я лежал на кушетке, окутанный мокрым пледом.
Фельдшер объяснял мужчине, который меня сюда принёс на руках, - «жайма-шуакъ соккы» («солнечный удар» - Авт.). Потом, увидев, что я пришел в себя, спросил:
- Эй, къарачай бала, ты зачем так долго под солнцем гуляешь? «Къажет берик кииндир» («надо шапку носить» - Авт.), - продолжал он.
Я был не в состоянии отвечать, думал только о словах старика Абая, о том, что если он умрёт, встретит мою маму. Поэтому мне так захотелось уме-реть самому и побыстрее встретиться со своей мамой, прижаться к её груди, чтобы она своими нежными руками, как птица крыльями, укрыла меня от всех бед и невзгод, свалившихся на мои детские плечи. Такие тяжёлые мысли о смерти, о добровольном уходе из этой жизни ни единожды приходили в мою голову, особенно когда становилось очень тяжко, и, казалось бы, нет никакого выхода. Но все же природный инстинкт, тяга к жизни, а главное - ответственность за жизнь моих малолетних сестричек и братика, удерживали меня от рокового шага и заставляли идти дальше, наперекор всем невзгодам и испытаниям судьбы.
И в этот раз тоже Аллах сжалился надо мной и моими младшими, не забрал меня к себе.
Так я пролежал в медпункте два дня, меня вылечили. Фельдшер дал мне какой-то отвар из травы. По-моему, это было отвар корня травы «къараханс» («колокольчик» - Авт.), уже точно не помню. Мне этот отвар очень помог, поставил на ноги.
После того, как окончательно выздоровел, я решил проведать старика Абая и пошел к нему в гости. Подхожу к юрте, вижу неподалеку от нее стоит красивая лошадь красно-коричневого цвета с тёмными хвостом и гривой. Из юрты выходит мужчина, прощается с тётушкой Айбану и уезжает. Увидев меня, она направилась ко мне, и, пытаясь сдержать слёзы, начала рассказывать:
- Хызыр, дедушка Абай переехал к своей дочери в другой район и просил, чтобы я отдала тебе некоторые его вещи. Пойдем в юрту, отдам их тебе.
Надеясь увидеть старика Абая, я зашёл вслед за Айбану в юрту, но там уже никого не было. Она перебирала вещи Абая, передала мне посуду, затем протянула кое - что из одежды:
- Возьми, это тебе пригодится. Я остановил её, и говорю:
- Тётя Айбану, я уже взрослый и плакать не собираюсь. У меня самого мама умерла, я знаю, что люди умирают, и их обязательно хоронят, скажите, где похоронили дедушку Абая.
– Нет, что ты сынок, он не умер, дедушка Абай переехал к своей дочери в другой аул, просто адреса не знаю, чтобы тебе сказать, - ответила с дрожью в голосе Айбану.
Думаю, даже если бы она мне тогда сказала адрес, он бы мне не помог. Я знал, что дочь Абая жила в другом районе, куда я в принципе не мог поехать при всем моем желании. Я же был спецпоселенцем, а комендантский час никто еще не отменял. За самовольное перемещение из одного села в другое нам полагалось до десяти лет каторги, хотя условия, в которых мы жили, мало чем отличались от неё.
Я решил больше не говорить о вещах старика Абая и уйти. Но Айбану взяла меня за руку, умоляюще посмотрела мне в глаза и попросила:
- Ну, возьми, пожалуйста, хотя бы вот эту плёточку, дедушка Абай сам её смастерил.
Я посмотрел на эту плётку, вспомнил, что старик с ней не расставался, берег, всегда держал в руке или в сапоге прятал. Ещё непроизвольно вспомнил его маленький ножичек, который он носил на поясе. Эти воспоминания меня согрели, и я взял плётку, потом долго её хранил. Она напоминала мне моего великодушного старика Абая, духовного наставника и старшего друга.
Больше ничего из вещей Абая я не взял. Обнял тётушку Айбану и пошёл домой.
До сих пор не знаю, действительно ли, дочь увезла к себе домой старика Абая или он скончался, и его похоронили неподалёку, а тетушка Айбану скрыла это от меня? Кто был тот мужчина – хозяин красивой лошади, стоявшей возле старой одинокой юрты Абая, и зачем он в тот день приезжал к старику, для меня до сих пор остаётся загадкой и беспокоит мою душу, бередя воспоминания о тяжких годах депортации.