Над Окой. Озерицы. В.Д. Поленову посвящается. 2002-2004. Картон. Пастель. 80х 140см.
***
Неполный сборник стихов, написанных летом 2012 - 2013 г.г. в деревне Озерицы, находящейся в 150км от Москвы на границе Московской и Рязанской областей
***
ЗДРАВСТВУЙТЕ!
Здравствуй, мой дом любимый!
Здравствуй, к нему дорога
С зарослями крапивы
Серо-зелёным логом...
Здравствуй, забора проседь,
Выцветшая калитка...
(Вечно ремонта просят -
Новых гвоздей с избытком)...
Здравствуйте, две рябинки...
Здравствуй, подружка-слива...
Как заросла тропинка,
Та, что проходит мимо...
Здравствуйте, сёстры-вишни,
Белый налив с Шафраном...
Здравствуй, Велеса... Вышла
Гостя встречать так рано?..
Крапинки-землянички,
Здравствуйте на лужайке..
Ласточки и синички -
Здравствуйте попрошайки...
Здравствуй, густой малинник,
И ежевичник, здравствуй:
Чтобы пестрели синим
Да вперемешку с красным...
И туалета будке,
И душевой кабинке -
Здравствуйте... С вами буду
Царствовать по старинке...
Здравствуйте, небо, речка,
Поле, луга и роща...
Здравствовать с благовещьем -
Легче оно и проще...
Здравствуйте, все и снова,
Присно и всепогодно:
Жизни моей основа -
Праздник мой ежегодный...
РОМАШКОВОЕ НАСТРОЕНИЕ...
Ромашек полон сад,
И дом мой полон
Душевной теплоты
И доброты...
Сгоняю сон с последних
Пыльных полок
В надежде, что а вдруг...
Приедешь ты...
Но не приедешь...
Выпала мне решка...
Такой уж жребий:
Быть или не быть?
Конечно быть -
Восторженно, неспешно,
И, наслаждаясь жизнью,
Просто жить...
Вдыхать целебный воздух
Полной грудью,
В ромашковой купаясь
Новизне,
И пить вино под вечер
(Если будет)...
И целовать
(Приснившуюся мне...)
ЦИКОРИЙ
Опять к зверобою с ромашкой,
Устав от нелепых историй,
Надев голубую рубашку,
Вернулся красавец цикорий.
Романтик, шутник и бродяга,
Чудак, весельчак и повеса,
Послушав знахарку-бодягу,
Сбежал из замшелого леса...
Привал совершил на полянке,
Задумал остаться на лето...
Возник невзначай, спозаранку
Цветками небесного цвета ...
Куражистый, с толикой шарма,
Исправил он всем настроенье...
Такая уж придана карма
Ему от судьбы и везенья...
Такая уж выпала доля:
Не ныть, не сгибаться от ветра
И знать, что такое есть воля,
И чувствовать пыль километров...
Встречая рассвет на дороге,
Стремиться к озёрам и рекам...
Преодолевая пороги,
Идти от рожденья до веку...
Поверить в успех и удачу
И в жизнь, что дарована Богом
Зачем-то... Наверно, иначе
Ему бы родиться бульдогом
С железной зацепистой хваткой,
Чтоб рвать ото всех и повсюду,
И быть предводителем схватки,
И чисто вылизывать блюдо...
Но нет, он родился свободным,
И он - не любитель теорий.
Он практиком вырос природным...
За то и зовётся — цикорий...
ПРО ВЕЛИК И ЛЕСНУЮ СТОРОЖКУ
Катит велик мой по лесу,
По наезженной дорожке.
Повидать хочу «прынцессу»
Воооон из той лесной сторожки
На опушке, что выходит
К полю чистому, ржаному.
Как она меня изводит -
Глазки строит агроному.
И не только — всей округе.
Ох уж эта мне «прынцесса»...
Может бросить и — к подруге,
Показать — какой повеса:
Как ухаживать умею,
Как умею веселиться.
Как приветлив, но не с нею,
А с другою чаровницей.
Пусть тогда кусает локти
И ругает всех на свете...
Ох уж эти мне «прынцессы» -
Не взрослеющие дети.
Ох, беда от тех брюнеток,
Что живут в лесных сторожках
И доводят до таблеток
Красотой на стройных ножках...
Но качу, качу по тропке,
В предвкушении эксцессов...
Я - не смелый и не робкий...
Я люблю тебя, «прынцесса»...
ПОЛЕ ТЫСЯЧЕЛИСТНИКА
Поле тысячелистника —
Тысяча тысяч листиков,
Тысяча тысяч пестиков,
Множество лепестков...
Тысяча тысяч бабочек,
Тысяча тысяч сказочек,
Тысяча тысяч венчиков —
Будто пришли из снов...
Кажется, волны катятся...
Воспоминанья пятятся
В зыбкое было-не было —
Яркою вспышкой блиц.
Тысяча тысяч образов...
(Не совладать мне с тормозом)*
Тысяча тысяч сведений
В тысячах тысяч лиц...
Детство — пора забытая,
Плотной завесой скрытая...
Школа — кофликты вечные...
Избранный институт...
Тундра, тайга и тропики
В нефтеразведки логике
Зримые и незримые
Снова за мной идут...
Где Вы, друзья и женщины,
Что мне судьбой обещаны,
Что мне в пути дарованы,
Рядом быть навсегда?..
Ночи мои бессонные,
Выдумки беспардонные? —
Не по годам бесхитростны...
Сущая ерунда...
Только родилось ранее...
То, что влекло и ранило,
Будущность породившее,
Целостность укрепив...
Что угадал украдкою
И заложил закладкою,
Думами вековечными
Тропкою проложив...
Понял, сперва основано
Слово, и только слово... Но...
Может оно и ранить, а
Может легко убить...
Далее дело делалось,
Плана решая целостность,
Несколько дней означено
С предначертаньем — быть!
Памятные страницы:
Кто и когда родился,
Кто на кого молился...
Кто кому стал врагом...
Кто на кого в обиде
И про того, кто видит,
Знает про всех который,
Вечный издав закон...
Авель в придачу с Каином,
Бегство покрыто тайною,
Заповеди скрижалевы...
Проклятый фараон...
С милой Давид милуется,
Мудрый Исайя хмурится,
Трубы Иерихоновы,
Притчевый Соломон...
Блудная Магдалина...
И под горой долина...
Сад гефсиманский светел
В полную смыслов ночь...
Проклятые монетки
Прутьями ловкой клетки
Стали чертой-Голгофой,
Жизнь уносящей прочь...
В поле всё так замешано...
Тысячи тысяч грешников
Каятся-не раскаятся...
Беды не отведут...
Тысячи тысяч умников
Не усмирят преступников,
Не восхитят завистников
Праведностью минут...
Мысли в пути нахлынули,
Словно века не минули,
Словно от предка дальнего
Я получил наказ....
Прожитое отринули,
Душу внезапно вынули,
Преобразив цветением
Тысячелистных глаз...
Поле тысячелистника —
Тысяча тысяч листиков,
Тысяча тысяч пестиков,
Множество лепестков...
Тысяча тысяч бабочек,
Тысяча тысяч сказочек,
Тысяча тысяч венчиков -
Прошлого странный зов...
ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ НАЧАЛА ЛЕТА
По волно-травью я плыву
И разно-правье постигаю,
В котором посторонний звук
По нервам выжженным стигает...
Жара... Полуденный июнь...
Последний день начала лета.
А завтра солнечный июль
Продолжит искушенье цветом -
Свой полноградусный режим,
Всё иссушающий в округе:
До пожелтелости отжим,
До побелёсости услуги...
И постепенно, невзначай,
Подступит благородный август,
Где поседевший иван-чай
Уже не так возжаждет влагу,
Ромашка, скинув прежний лоск,
Совсем забудет про гаданье,
А пижмы забуревший воск
Напомнит время увяданья...
А после осень зарядит,
И вновь в тепло потянет юга,
И будет только - «позади»,
Без - «впереди»... и друг без друга...
ГРОЗА В НОЧЬ НА ПЯТНАДЦАТОЕ ИЮЛЯ
...А ночью вражеским десантом
ворвались тучи. И огня
просили сорванно-дискантно,
себя в неистовость вогнав,
деревья, травы, дом мой старый
с протёкшей крышей у трубы.
И было весело и странно,
когда, намеревшись срубить
подгнивший старый шест антенный,
сверкали молнии в ночи,
и все пророчества вселенной
внимали битве, замочив
до невозможности, до нельзя
округу с полем, дом и сад...
Почти бальмонтовское «Эльзи»
кружило голову. Назад
меня влекло — в стремнину боя
в неукоснительный финал,
где, с громоверженьем поспорив,
царил четырнадцатый вал,
собою громко возвещая
макушку лета. Напролом
рвались природные пищали
и предрекали перелом...
КАК Я ПЫТАЛСЯ ПИСАТЬ РОМАН В ИЮЛЬСКУЮ ЖАРУ
Терпкий зной, сжигающее солнце,
Плотный воздух, растворивший тень...
Из чердачного смотрю оконца
На поля и вспоминаю день...
Был он начат в поисках решенья,
Сохранить пытался взятый стиль...
От надуманного прегрешенья
Уберёг меня идейный штиль.
Помогла убийственная ленность -
Под рукой случилась в самый раз...
Вытирая лоб, смываю бренность
Жития и пот, затекший в глаз...
Всё карпел, пыхтел, ища завязку:
Он, она... - банальнейший сюжет...
Если б не жара, придумал сказку,
Подшутив над белизной манжет...
Но — беда... на обгоревшем теле
Не напишешь ничего о том,
Как в высоком небе птицы пели,
Восхваляя призрачный фантом...
Как царевич мчит на сером волке,
Про царевну, что украл Кащей,
Про златую рыбку, что без толку
Объясняет миру суть вещей...
Про Алису в Зазеркалье странном,
Про того, кто Розу приручил,
Кто в сраженьи пал на поле бранном...
Кто в награду царство получил...
Нет, не пишется в июльской прели...
Воспалённый зноем бедный мозг,
Напрягаясь, дышит еле-еле,
Протекая мыслью, словно воск...
И молчит... Ему не до романа,
Не до сказки и не до новелл...
Он в плену у жаркого дурмана
Обнажённых потных женских тел...
ПРОСЁЛОЧНОЙ ДОРОЖЕНЬКОЙ...
Просёлочной дороженькой
Бреду я по-над реченькой.
Устали ручки, ноженьки
Мешок тащить заплечный мой.
В нём лодочка-резиночка —
Обычная двухместочка...
Зафоткаю картиночку
Пошлю любимой весточку,
Как я рыбачу. С удочкой
Сижу в закате палевом,
Слагаю прибауточки,
Чтобы клевало к вареву —
К ушице из затравочки
Ершей — колючих гномиков,
А после, печки-лавочки —
Закладочки из сомиков...
Лучком приправить репчатым,
Укропчиком с петрушкою,
По вкусу соли с перчиком...
Эмалевою кружкою
Блеснуть в красе закатовой,
Хлебнуть немного водочки
И пробубнить закадрово
Прокуренною глоточкой:
«За всё, за всё хорошее»,
Что жизнь легка, как шуточка...
Вдруг мысль вошла непрошено —
Оставил дома удочки...
Возвратною дороженькой
Веду себя солового...
Эх ручки мои, ноженьки...
Да голова садовая...
ЖИЗНЬ-ТО УДАЛАСЬ...
Нажарил бородинского любимого,
а сверху — сальца свежего солёного.
Огурчик — рядом. Он — неотделимый от
закуски к пиву... Выдался весёлым и
удачным вечер... В сад закатный выглянул
с тарелкой и бутылкой охлаждённого
(с росою на стекле — пока не выпита...)
И сердце предвкушает, возбуждённое,
минуты благодати, удовольствие
понять, что истинность с завалинкой слилась —
в единое с питьём и продовольствием —
и осознанием, что жизнь-то удалась!..
СТИХИ...ЙНОЕ
Нашла гроза, разверзлись хляби,
и прогремел Илья Пророк,
вогнав меня из «князя» в грязи,
«и лучше выдумать не мог»...
Ха-ха, смеюсь. Ой, браво, Пушкин!
Опять ты здесь, со мной, на ты!
Но гром грохочет, как из пушки,
и пир идёт на все лады
вселенский, бравый... Льются вина,
в Землёй подставленный стакан,
и ни черта вокруг не видно.
Лишь только молнии аркан
пронзил хмельное поднебесье,
раскрепостив потенциал,
взболтав до очумелой взвеси
мир содержимого пиал
речных, наполненных до края
у наших замерших краёв...
Вдруг... солнце, радугой играя,
взбодрив закиснувший раёк,
всё молодецки осветило,
разлило искристый озон,
прошлось до одури красиво
и... грозный пир отправлен вон!
ЛАСТОЧКИ РАЗУЧИВАЮТ ГАММЫ...
Ласточки разучивают гаммы,
в нотной упражняясь карусели:
ласто-дети, папы, ласто-мамы
до-ре-ми-фа-сольно рядом сели
кто на провода (а кто под крышей —
грамоту осваивают только)
и поют, покуда их услышит
суть познавший, рассмотревший толком
необычность песенного стана,
всю скрипичность и басовость звуков...
Чуточку затихнут, коль устанут,
помолчат и, старую науку
вспомнив — то, чему учились раньше
у своих сверхмузыкальных предков —
снова, избегать стараясь фальши,
заведут "концерт" премьерно-редкий...
А потом — на бис ещё маленько
просвистят дурашливым аккордом
и взметнутся в небо звонко тенькать,
вдруг соединившись в хоре гордом...
ПЕСЕНКА ПРО РЕЧКУ СО СТРАННЫМ НАЗВАНИЕМ ВОБЛЯ
А где-тот есть город Удомля...
Наверное, строг и красив...
У нас же есть реченька Вобля
И этот нехитрый мотив...
Неброско легла меж полями...
Конечно, есть реки важней...
Но точно я знаю, но точно я знаю,
Что нету названья смешней,
Но точно я знаю, но точно я знаю,
Что нету названья смешней...
У крыши конёк есть и кровля,
У мастера стол и верстак,
Но речки с названием Вобля
Нигде не найдёшь и никак...
Течёт она тихо, неслышно...
Возможно, бывает слышней...
Но точно я знаю, но точно я знаю,
Что нету названья смешней...
Но точно я знаю, но точно я знаю,
Что нету названья смешней...
В телеге — хомут и оглобля,
Корове подходят рога,
Мне ж — речка с названием Вобля,
И этим она дорога...
Не знаю её безмятежней,
Безхитростнее и нежней,
Но точно я знаю, но точно я знаю,
Что нету названья смешней...
Но точно я знаю, но точно я знаю,
Что нету названья смешней...
Кто ж это придумал такое? -
Награду бы дал я тому...
И нет мне ни сна, ни покоя,
А всё оттого, потому,
Что Вобля и в Африке — Вобля,
Но здесь это слово нужней,
И точно я знаю, и точно я знаю,
Что нету названья смешней...
И точно я знаю, и точно я знаю,
Что нету названья смешней...
Однажды поднявшись на гору,
Я замер в восторге и, гля-
Дя на реку и на просторы,
Невольно промолвил: «Во - бля!...»
И сразу я понял, откуда
Оно появилось — пришло...
Наверно, наверно, так Вобля, так Вобля...
Название произошло...
Наверно, наверно, так Вобля, так Вобля
Название произошло...
ИГРАЕТ ЛЕТО...
Золотом шаров, сплетеньем света,
боулинг стихийный возродив,
к осени стремясь, играет лето,
сердцевину лета укротив.
Стали дни немножечко короче,
вечера туманней и нежней...
Мне казалось, будет меньше строчек,
ведь они — пустое, а важней
заговор июльского заката,
сизых туч шальное баловство
и грозы бравурная кантата,
вызвавшая к жизни естество
тайных чувств, запрятанных на после
проливных безудержных невзгод,
естество, взрывавшееся возле...
А, быть может, всё наоборот?
И важней мне будут эти строчки
и открывшаяся с ними простота
запятых, тире и многоточий,
появившаяся к жизни просто так
вопреки надуманным желаньям
искренность отставить на потом.
Может быть... Отложенных признаний
не заменит грозовой поток...
Но пока... пока... играет лето,
боулинг стихийный возродив,
в золотых шарах сплетеньем света,
сердцевину лета укротив...
УТРО ПОСЛЕ НОЧНОЙ ГРОЗЫ
«...Но вступит ночь – соната лунная.
И хлынет дождь прохладой струнною
И освежит нас молодой
Живой водой.»
(Из любимого)
ПоднялИсь высокО-высОко,
закружились в пригреве маточки...
И откуда взялось их столько
бесшабашных, беспечных ласточек,
разыгравшихся в сини розовой,
расшалившихся утром маревым,
одарившим округу росную
тишиной послегрозья палевой?..
Хороводы прядутся исподволь,
как шелка шалевидных росписей
в бирюзовости нежно-искристой,
словно росчерки судеб росстаней.
С пересвистами разудалыми
да под музыку флейт цикадовых
крошки-ласточки, детки малые,
день встречают, кружась и радуясь.
И, сплетая в узоры-песенки
переливы восторгов солнечных,
птички в небе танцуют весело,
провожая невзгоды полночи...
ШАГНУЛ...
Шагнул... и запахло прогорклой полынью,
и летом запахло промытым, прозрачным,
окутанным ласковой утренней синью,
пришедшей на смену дождливости мрачной...
Шагнул... и запахло широким простором,
и полем, заросшим бесхитростной кашкой,
и жизнью такой удивительно новой,
совсем не похожей на сумрак вчерашний...
Шагнул... и оставил былое за пижмой,
за золотом рунным чуть-чуть побуревшим,
стремящимся, чтоб ни случилось, но выжить
и помолодевшим, и похорошевшим...
Иду... а навстречу — весёлый цикорий
кусочками неба на свет развернулся,
разливами речки, приливами моря
и как-то по-дружески мне улыбнулся...
А следом за ним — иван-чаевы кущи.
Они поседели дождливым июлем,
но стали мудрее, спокойней и пуще
влюблённее в жизнь, хоть немного взгрустнули...
И таволга, таволга рядом запела,
наверное, вспомнив про лучшие годы,
про бурный дуэт с соловьём acapella,
когда вместе с пеньем кончались невзгоды...
Шагаю по травам заложником жизни,
друзей вспоминая, ушедших далёко...
Навстречу мне солнце внезапно как брызнет...
И ярким туннелем пахнуло с востока...
ЯБЛОКОПАД
Очнулся в послегрозье старый сад.
И яблони, растущие у дома,
затеяли полёт-яблокопад,
законность провоцируя Ньютона.
Летят на землю спелые плоды
с уЖасным, невозмоЖным ускорением.
Наверно, им воздастся за труды...
Зато... Зато они окрепнут в мнении,
что вектор притяженья — есть любовь
к тому, кто тянет с непоколебимой силой
и кто волнует, будоража кровь,
и кто милее самых-самых милых...
Летит на землю яблочный пирог,
с компотом подружившись по дороге.
Съедобность точно выверил пилот,
забыв неподводимые итоги...
А всё зависит, в общем-то, от масс,
квадратом изменивших расстоянье,
плевавших и на сплетни, и на сглаз,
в главу угла поставив обоняние...
Они летят на запах и на вкус,
на цвет, на свет, на призрачные формы,
летят, не понимая всю искус-
ственность пути и принятые нормы...
Они летят... Не страшно и упасть,
разбившись о свою любовь с разбега.
А дальше... можно и пропасть,
взлетев обратно — в небо...
ПАДАЛКИ
Падалки в траву громко падают,
летним дням своим отсчёт выстроив.
Всё хотелось быть в жизни парами,
да портной аккорд в такт не выкроил.
Всё хотелось им вечной спелости,
крепости блудливого мячика
для игры в удачу и смелости.
Видно не судьба — незадача-то.
Сквозь траву тельца белым светятся,
в капельках росы небо искрится.
Не хватило чуть, полу-месяца,
чтобы всей красой в зрелость вылиться,
насладиться всласть жизнью разовой,
в гамаках качаясь - на веточках,
но болезнью их бытность смазана -
стали тусклыми, вроде ветоши...
Падалки в траве, крохи малые,
у тропы лежат — червоточины.
Август подошёл и не жалует.
Ну а дальше что? — Многоточие...
ЛАСТОЧКИ В ТРИ СПАСА РАЗЛЕТАЮТСЯ...
Ласточки в три Спаса разлетаются.
В первый раз при Спасе на воде.
Лето сходит, хоть и не кончается,
возвещая дни дождливых тем...
Под туманом стелятся окрестности,
росными становятся утра.
В августовской томной неизвестности
предосенней близится пора...
Спасом на горе опять прощаются
и опять готовятся в полёт.
Сколько их в безвестности останется,
что за долгим странствием грядёт
с африканским дальним разно-странием
у Больших — заоблачных — озёр...
Быть и жить в полётном состоянии —
значит, видеть радости во всём?..
Спас холщёвый финишною ленточкой
даст последний вынужденный старт.
В провожатых — зяблики да пеночки
(в предотлётный втянуты азарт).
На дорожку в проводах рассядутся,
благостный устроив перезвон,
и — вперёд, на юг, к теплу... Вспомянет их
троеспасья Родины амвон...
АВГУСТ
Ветер сменился на южный.
Тучи уплыли на север.
Август немного простужен,
но троеспасию верен.
Лес напряжённо-притихший
красочной ждёт перемены.
В поле проказники мыши
суть познают ойкумены.
Речка волнуется тоже —
«клёвый» сезон на подходе:
рябью мурашек по коже
рыбную душу изводит.
Неба синеющий полог
дымчатей стал и белёсей.
Путь до зимы ещё долог
через сезоно-полосье.
Август, трём Спасам подобный,
к осени ключ подбирает.
Нежно, напевно и томно
летняя жизнь замирает...
ДОМОЙ ПОД ДОЖДИКОМ...
Идёт тропинка прямо в гору,
и я сейчас по ней иду.
Идём мы вместе, а за ворот
дождинки бойкие текут.
Проистекает небо, хмурясь —
ему давно пора протечь,
а то, в сердцах, захочет бури,
тогда держись родная речь...
Помянут будет всяк и всяко
по матерински сгоряча...
Пока ж течёт, оно — двояко,
и не к лицу рубить с плеча...
Уже — втроём мы: дождь и тропка,
и я (почти что весь промок),
а дальше — лужа, дальше — топко,
не обойтись тут без сопог...
Пошёл в обход по мокрым травам,
через пахучую полынь,
которой нету лучше, право,
для подавления гордынь
в настойке — миленькое дело:
рюмашку тяпнул, и — окей.
И лучше чувствуется тело,
и ярче жизнь и веселей...
Поднялся на гору промокший,
и небо тут же поднялось...
Дурман стоит от расторопши —
её так много развелось
на косогоре этим летом,
а рядом пижмы жёлтый ряд.
Уже в глазах рябит от цвета —
в искринках солнечных горят,
переливаясь, медь и жемчуг,
вплетаясь в сочный фиолет...
Прорвалось солнце, что-то шепчет,
наверно, солнечный привет
дарует с радостной картинкой
в туманной дымке голубой...
Пришла к крыльцу моя тропинка,
и я пришёл — к себе домой.
МОИ СОСЕДИ...
У меня соседей — тьма:
зверобой, кипрей, ромашка,
у крыльца — подружка-кашка
заблуждается впотьмах...
На пригорке — пижмин ряд,
с ним соседствует цикорий,
вспоминает всё подряд
из немыслимых историй...
За оградой — бузина
раскраснелась от загара,
с ней — черёмуха на пару,
словно верный Росинант...
Чуть подальше — группка слив
ярко-жёлтых и лимонных,
безнадёжно мысли слив,
ишь, рассыпались короной...
Под кустом — семья ежей:
ёжик «Па» и ёжик «Мама».
Упираются упрямо —
не хотят ловить мышей...
Кот приблудный, Бегемот,
вечно примус починяет.
Он, как раз, наоборот —
на мышей его меняет...
Ну а птичий весь народ —
в выясненьях отношений,
спорят в поисках решенья:
недород аль перерод?
Да, забыл ещё сказать
про красавиц-Адмиралов
(лучшим модницам под стать),
только их совсем не стало...
Всё, пожалуй, больше нет,
разве поле, лес и речка
и ещё два человечка —
я и тот, другой, во мне...
ТИХИЙ ЛЕС
Тихий лес встречает тихим словом,
Тихим светом, тихой добротой,
Трепетной, доверчивою, новой
Деликатной тихой красотой...
Тихим смыслом, тихим содержаньем
Тихого, как будто, жития,
Тихим ненавязчивым вниманьем
К признакам иного бытия...
Тихим — чуть, слегка — проникновеньем
В глубоко запрятанный мирок,
В дорогие призраки-мгновенья,
У которых нескончаем срок...
Тихим неприметным соучастьем
В постиженьи горестных потерь,
В пониманьи счастья и несчастья,
Простоты бесхитростных идей...
Тихий лес прочёл мои желанья,
Тихую таинственность храня,
Обещая тихое признанье
Кем-то предначертанного - «я»...
ПОЗДНИЙ АВГУСТ
Изумрудности бронзово-солнцевой
я добавлю к полей отрешённости
и немного лимонного стронция,
по традиции в лето влюблённого...
Умбру в землю добавлю ядрёную,
чтоб контрастом лежала на зелени -
виноградною жжёной чернёною
очерчу (хоть такое не велено)...
Синь небес разбелю я белилами -
до оттенка неспелого яблока,
а лиловость займу в тоне сливовом
вместе с палевой нежностью таволги...
К бузине я прибавлю карминности,
заиграла чтоб в красочном омуте...
Светло-розовым, цветом невинности,
облака засияют на кобальте...
И у пижмы последнего золота
попрошу и подкрашу им проседи.
Пусть сверкает, пусть выглядит молодо
поздний август — предшественник осени...
ПРЕДОСЕННЕЕ ТАНГО
Первым желтеет ясень,
Кроны позолотив.
Красноречив и ясен
Августовский мотив...
Клён облачён в багрянец,
Тих и задумчив стал,
Спрятав свой лоск и глянец
В замшевый пьедестал...
Рядом грустит рябина,
В красных румянах скрыв
Грусти-тоски причину -
Поздней любви порыв...
Косы берёзы прячут,
Думают наперёд
И про себя судачат -
Скоро тепла исход...
Вяз от печали тёмен,
Листья скрутил в дуду...
Не отделить от зёрен
Сорную лебеду...
Трепетные осины
Веточками звенят.
Очень они красивы,
Новый надев наряд...
Замер густой орешник,
Свесив к земле плоды..
Замысловат валежник -
Просит живой воды...
Дуб-великан встревожен,
Словно застыл в пути -
Будто нельзя, и всё же
Должен и он уйти...
Все в ожиданьи смены
Лета на листопад,
В танго проникновенном
Вскорости закружат...
Лес замолчал в раздумье:
Жалко ему потерь.
Близится полнолунье...
Осень стучится в дверь...
САД
Прощаюсь... Сад тускнеющий молчит
И машет облетевшими ветвями...
Ему ещё, я знаю, предстоит
Бороться с агрессивными тенями
Банальных истин... Так тому и быть...
Он выдержит... чего бы ни случилось...
Но одному теперь придётся жить
И сторожить, чтоб нечисть не водилась...
И наблюдать за стайкою стрижей,
Которые под крышей гнёзда свили,
И прокормить взъерошенных ежей,
И кошку, что хозяева забыли...
И заводить унылый хоровод
Опавших жухлых и шуршащих листьев,
И долго ждать, почти что целый год,
Тепла... И приводить в порядок мысли...
Притих мой сад... Совсем-совсем притих,
Задумавшись о кончившемся лете,
И вспоминает, ревность укротив,
Что был какой-то посторонний третий...
Прощаюсь... Сад задумчиво молчит
И машет укоризненно ветвями...
Ему ещё, я знаю, предстоит
Восстановить разрушенное нами...
САД ИГРАЕТ БРАМСА
Сад играет Брамса напоследок,
с чувствами затеяв кутерьму.
Неба вечереющий оттенок
проникает через полутьму
заплутавших, спутавшихся веток,
растерявших лиственный наряд,
через «повиликовые» сетки,
старых наклонившихся оград,
через суетливость птичьих стаек,
слишком расшумевшихся в кустах,
через лай соседских хаски-лаек,
неугомонящихся никак,
через дождь, резвящийся на окнах,
через запах дыма из печи,
через телогрейку - рядом сохнет
в ожиданьи таинства свечи,
через вкус картофеля с грибами,
через рюмку водки на столе,
через разговор не между нами -
с тенью, что давно живёт во мне...
Сад играет музыку чуть слышно,
прерывая мыслей кутерьму
ненароком... Просто, так уж вышло...
Как? Зачем?... Я, право, не пойму...
Сад играет музыку прощанья
с летом, солнцем, полем и рекой.
Звуки Брамса - словно обещанье,
в душу приносящее покой...
***