Неамериканский американец

               

                о творческом методе Ирвина Шоу


Ирвина Шоу я читала со школьных лет и первое, что мне бросалось в глаза в его произведениях, - яростные обличительные монологи, направленные против Америки и чуть ли не всего американского (типа «Куда же мы катимся?»). Причем разражались этими монологами персонажи разного возраста и социального положения едва ли не на каждой странице. Причем касается это не только политики, а вообще всего американского. Главный герой романа «Вечер в Византии» Джесс Крейг, увидев девушку, с неодобрением подумал, что это «типичная американка», охарактеризовав свою мысль как «шовинизм наизнанку». Персонаж романа «Молодые львы» Майкл Уайтэкр размышляет: «Краем уха прислушиваясь то к усиливающимся, то затихающим голосам, Майкл решил, что мягкие интонации француженок куда приятнее самоуверенной металлической трескотни большинства знакомых ему американок. «Но я, пожалуй, не решусь сказать об этом вслух!» И вот такими шпильками пронизано все повествование, навевающее на мысли об антиамериканизме.  Я обратила внимание, что все его герои тянутся в Европу, ищут смысл жизни в иной атмосфере, и при всех недостатках европейцев те им ближе. Культура, эстетика – все их влечет туда.

Тогда я еще не знала биографии этого писателя, по происхождению русского еврея (фамилия была изменена на Шоу для натурализации в США),  который пострадал в эпоху маккартизма (когда в Америке выискивали коммунистов, устроив чуть ли не охоту на ведьм) и уехал на двадцать пять лет жить в Европу.  Но эта моя статья – вовсе не о тонкостях политических взглядов Ирвина Шоу (есть писатели вообще не доверяющие никаким политикам – ни правым, ни левым, и видящие в политике только фальшь и грязь). В СССР его творчество воспринималось на «ура» - и по понятной причине. Для нас не обязательно было полное соответствие нашей официальной идеологии, достаточно критики капитализма (пусть даже и не такой темпераментной, как у этого автора). А с этим все было прекрасно – писатель осуждал культ наживы, с презрением писал об обществе, основанном на карьеризме, воспевал скромность в потребностях и тягу к духовным исканиям.

Вот что говорит главный герой романа «Допустимые потери» своему деловому партнеру, когда одна из их книг (не талантливая, но рассчитанная на коммерческий успех) взлетела в рейтинге: «Меня мутило, когда я видел эту книгу в витринах магазинов, а мои уик-энды были отравлены, потому что каждое воскресенье я натыкался на нее в «Таймсе». Я получаю куда больше удовольствия от десяти блестящих строчек в рукописи молодого неизвестного автора, чем от комплиментов в статьях о «Погребальной песне». Что же касается вас, старый мой друг, вы еще молоды и, как водится в наше время, слишком жадничаете».

Это, конечно, - крайняя позиция. Его герои не совсем лишены расчетливости и умеренного сибаритства, но они действительно не стремятся стать магнатами и взобраться на самую вершину, их устраивает куда меньшее:
«- Вы, должно быть, слишком молоды, Оливер, - продолжал Деймон, радуясь возможности прочесть лекцию на тему, любимую его старым хозяином мистером Греем, - чтобы понять всю прелесть скромности и с легкой надменностью считать, что все прелести мира, из-за которых люди порой доводят себя до могилы, не имеют для вас существенного значения».

Я бы хотела, обозначив кратко гражданскую позицию писателя, остановиться на том, как он выстраивал свои произведения. Именно на его творческом методе - как и сказано в подзаголовке. Не все его произведения построены по тому принципу, о котором я напишу ниже. Но он такой метод любит и умело его применяет («Вечер в Византии», «Допустимые потери»).

Главный герой – как правило, зрелый человек (в возрасте около пятидесяти или шестидесяти), неожиданно сталкивается с кем-то, кто намекает ему на некую тайну в его прошлом. То есть в его жизни возникает Зловещий Незнакомец (это может быть женщина). И он начинает распутывать узел за узлом, делая титанические усилия, чтобы вспомнить обо всей своей жизни – ошибках, заблуждениях, грехах, секретах, скелетах в шкафу… Ищет того, кто его за что-то преследует, чтобы ПОКАРАТЬ.

В конце произведения может выясниться, что никакой ужасной тайны и не было, и все это – просто нелепое недоразумение, но оно было нужно для раскрытия характера героя, чтобы пролить свет на его прошлое, заставить его проанализировать всю свою жизнь и прийти к выводу: как изменить ее к лучшему. То есть, у героя после всей этой нервотрепки полудетективного плана (поиски мстителя или мстительницы из далекого прошлого) появляется как бы второе дыхание и он, пересмотрев многое в своей жизни, принимает определенное решение относительно себя самого и своих близких.

Бывает, что главный герой со всем «багажом» своего тяжелейшего прошлого просто застревает в определенном месте и невольно погружается в мир воспоминаний, у него возникает желание найти старых друзей и знакомых, тех, кого он когда-то любил. И эти новые впечатления помогают ему лучше понять самого себя. («Две недели в другом городе».) Есть люди, перед которыми он считает себя виноватым, есть те, на кого он обижен всю жизнь. И он заново проживает все это.

Ирвин Шоу рисует мир определенными красками – его женщины отличаются более твердым характером. Мужчины же уязвимы на редкость, бывает, что чувствуют тоньше и в целом - мягче, податливее, поддаются влиянию. Вот что говорит о себе один из них в романе «Молодые львы» (это спивающийся драматург и сценарист) в приступе самоуничижения: «Я слабохарактерный интеллигент, Томми, а мы живем в такие времена, когда подобным людям нет места. Послушайся моего совета, Томми, расти глупым. Сильным, но глупым». Это относится к массовой культуре Америки – у них распространен типаж крутого, мускулистого простого парня без особых изысков и рефлексий.  Вот почему персонажи Шоу ближе европейскому менталитету.

Мир женщин в произведениях Шоу ярок и многообразен, но стерв, разрушивших внутренний мир героя и уничтоживших его веру в людей, хватает. А персонажей его как магнитом тянет именно к таким женщинам (иной раз эта стервозность бывает скрытой, в юности незаметной, как в Пенелопе, жене Джесса Крейга). Это качество вообще больше проступает и становится явным с возрастом. (Стервозность может проступить и в такой героине, как Люси Краун, которая вплоть до середины жизни производила впечатление херувима.)  Хотя в «Две недели в другом городе» показан и иной случай – бывшая жена главного героя, Карлотта, с возрастом стала мягче и добрее. Снова сблизившись с ней на короткое время, он прощает ее давнюю измену, и к нему возвращается способность любить и доверять. Совсем другим он едет к своей нынешней жене, думая о ней с подлинной нежностью, которую не мог ей дать долгие годы.

Таким образом, женщины Шоу обладают огромной разрушительной силой (которую в них не сразу и заподозришь). Мужчины, хотя и внешне могут казаться образцом мужественности, внутренне более хрупки и уязвимы. Женщины ДАВЯТ их. Наступают на больные мозоли. Уничтожают их веру в себя. Но они же и возвращают их к жизни, возрождают – согласно теории, что есть любовь-гибель и любовь-спасение. (В романе «Две недели в другом городе» одна и та же женщина и разрушает, и возрождает – уже спустя долгие годы.)

На самом деле мне кажется, у Ирвина Шоу главное – именно человеческий аспект. Герои его то и дело апеллируют к Библии, истории воспринимаются как философские притчи. Поскольку он всю жизнь интересовался театром, то такой способ раскрытия характера героя (пропустив его через мясорубку его трагического прошлого) естественно ему близок. Его герои пытливо расспрашивают свою совесть, в чем именно они были не правы, когда и где оступились – романы эти исповедальные, это диалоги героев с самими собой, когда они ищут причину своих злоключений, несчастий или проблем внутри себя, задавая себе самые неприятные вопросы.

Самый знаменитый роман в нашей стране – «Богач, бедняк». Он написан более традиционно – в самом начале главные герои (члены семьи Джордах) молодые, их жизнь развивается постепенно, глава за главой. Но продолжение («Нищий, вор»), которое не понравилось некоторым критикам, как раз отражает его любимый метод – парень, у которого в финале прошлого романа убили отца, пытается найти людей из его прошлого, чтобы понять, каким человеком был его отец в разные периоды жизни и составить себе о нем наиболее полное впечатление. Это было бы интересно, если бы не было первой части, из которой читатели уже все это узнали. И зачем им-то ходить по второму кругу?

Но в романе «Нищий, вор» есть интересные сцены, удачные места, молодые герои Уэсли и Билли отчасти противопоставлены – один более уверен в себе и брутален, другой состоит из сомнений и рефлексий. В первом романе так же отличались два брата – Том и Рудольф. Какой психотип ближе самому автору? Я подозреваю, что второй, к которому относятся Рудольф и Билли.  Они занимают разную позицию по ряду вопросов, не всегда ладят между собой (разница поколений), но даже сами не понимают, что по характеру они довольно близки – чувствительны, ранимы, со своими тайными комплексами и завистью к людям, более уверенным в себе, которые кажутся им сильнее, мужественнее. 

Я не склонна навязывать читателям свои литературные вкусы и пристрастия, тем более в безапелляционной форме, но мой любимый роман Шоу – «Хлеб по водам». Это история традиционной американской семьи (муж, жена и взрослые дети), которая, столкнувшись с большими деньгами, по сути, распадается. И каждого тянет в определенную сторону – самореализоваться тем или иным образом, преуспеть, попробовать то, что ранее было для них недоступно. По-человечески все эти искушения очень понятны. При этом может исчезнуть то драгоценное, что связывало их всех. Атмосфера семьи. Не меняют деньги только главного героя – главу семьи, старого учителя, которому автор время от времени поручает повествование (от его лица). Он по натуре своей не человек действия, а наблюдатель, созерцатель, философ. И остается верен своим привязанностям, привычкам и человеческой сути.

Хотя это горький финал – жена его разлюбила, детям стало не до него… Но он продолжает вглядываться в окружающих, думать, кому еще его педагогический опыт может помочь, и находит их среди учеников. Но при этом понимает: они настолько одарены, что не особенно в нем нуждаются, разовьют свои дарования и без него. Но такие люди, у которых есть свое подобие религиозности (веры не обязательно в конкретного бога, может быть, веры в предназначение, в судьбу) сохраняют внутренний свет, который, несмотря ни на что, все же не гаснет. Поэтому я и воспринимаю роман как «светлый» - лично для себя.

Построен роман по традиционному принципу – появляется некий незнакомец, и в жизни героев меняется все. Читатели последовательно наблюдают за всеми событиями. Для поколения детей новизна впечатлений – это одно, а для людей в возрасте главного героя – это уже нервная встряска, испытание для психики, организма. Это даже отражается на его здоровье, на его жизни, которой грозила опасность. Но умение смиряться помогло ему принять перемены и отстраниться от тех людей, которые в данный момент решили, что они не так уж нуждаются в нем.

Вернутся ли они, пожалеют ли? Возможно, и нет. Главный герой не питает иллюзий. К тому времени, когда они почувствуют, что упустили что-то важное в своей жизни, они могут его не застать в живых…

Если бы у этого романа было продолжение, кто-то из детей тоже мог бы искать людей из прошлого своего уже покойного отца, чтобы понять его лучше, - знакомых и друзей детства, юности, периода зрелости… Но этого персонажа Шоу не похоронил. В памяти читателей как будто бы остается звучать его голос – как внутренний монолог человека, который по своему складу мог бы быть священнослужителем и исповедовать других людей.

Большинство зрелых героев Ирвина Шоу, что абсолютно естественно, мыслями обернуты в прошлое, живут воспоминаниями, а настоящее воспринимают как что-то не совсем реальное, будто это чья-то фантазия, шутка или сон. Романы могут быть построены как последовательно (событие за событием), так и по иному принципу – воспоминание за воспоминанием, причем в произвольном, хаотичном порядке (память подсказывает то одно событие, то другое – и они могут быть из разных периодов жизни).

Человек, который запутался и не знает, как ему жить в настоящем (поскольку жизнь его зашла в тупик), не обязательно должен быть в возрасте Джесса Крейга, Роджера Деймона… Главный герой романа «Ночной портье» - человек относительно молодой, он им в сыновья годится. Но у него уже сломана жизнь – заболевание глаз помешало ему быть летчиком, заниматься любимым делом (медкомиссия отбраковала его). И, работая простым портье в отеле, он чувствует, что не знает, зачем теперь живет. Но, случайно наткнувшись на огромные (для него) деньги, он подсознательно воспринимает это как компенсацию за свои жизненные потери. И эти деньги берет. В результате своих приключений он знакомится с мужчиной гораздо старше себя, который производит впечатление великосветского проходимца и прожигателя жизни. Тот становится его наставником в деле выгодного размещения капитала. В конце произведения открывается тайна этого персонажа – когда-то он тоже был летчиком, причем асом, получившим множество наград, воевал, побывал в плену, пережил пытки. И главный герой понимает, почему его друг так стремился насладиться всеми жизненными благами – это тоже было своего рода компенсацией, желанием забыть о кошмарах военных лет.

Роман «Ночной портье» построен по смешанному принципу – сцена из настоящего, сцена из прошлого… И постепенно перед нами вырисовывается полная картина – как из кусочков пазла. И, чтобы проиллюстрировать, что не всегда и не все американское его раздражало, вот фрагмент из этого романа: «В одном из окон была выставлена большая написанная маслом картина, изображавшая улицу маленького американского городка. Виднелась знакомая аптека-закусочная, где торгуют лекарствами, косметикой, журналами, мороженым, кофе и еще Бог знает чем, парикмахерская, здание местного банка в псевдоколониальном стиле, обитая дранкой контора местной газеты – и все это в предвечернем холодном тумане где-то посреди раскинувшейся прерии. Все было передано реалистически, жизненность картины еще усиливалась  дотошным изображением каждой мельчайшей детали, что создавало впечатление странного фанатичного пристрастия, одновременно любовного и неистового. Художник, чьи картины тут выставлялись, был американец или, может, полуамериканец. Его звали Анжело Квин». Главного героя тронули изображения американских провинциальных городков, уголков, «где там и сям на открытом всем ветрам холме стоял источенный непогодой жилой дом фермера или тянулись давно заржавевшие рельсы железнодорожной колеи с замерзшими лужами, выглядевшей так, словно последний поезд прошел по ней сто лет назад».

Герой ли это или мысли самого автора – кто может точно знать? Но его, уже вдоволь насладившегося Европой, тронули эти «суровые и меланхоличные уголки» его страны, и его потянуло на родину.

Причем нравилось-то ему что? Ощущение величия, блеска? Нет! Некая мрачная депрессивная нота в этих картинах, она и вызвала ностальгию. У него свое восприятие Америки – и художник (наполовину европеец, наполовину американец), сам того не зная, точно его отразил.

Остается только предположить, что у Ирвина Шоу были свои трогательные воспоминания, мгновения, ассоциации, связанные со страной, в которой он прожил большую часть своей жизни, и их можно найти в его произведениях – без труда.