Из цикла «Системный анализ»
Человеческая мысль становится идеей
только будучи воплощенной в чужом голосе…
Идея – это живое событие,
разыгрывающееся в точке диалогической встречи.
М. Бахтин. «Проблемы поэтики Достоевского»
1.
Проблемы современности нельзя списать на конформизм; это дежурная отмазка образованческого планктона. Довольно сетовать на заблуждения толпы; пора, наконец, обсудить суеверия свободного разума – детально, пристально, под микроскопом, что ли, изучить пещерные предрассудки суверенного мышления – в них корень наших зол.
Как вообще искали истину мыслители прошлого? Они смотрели в корень, где все было просто, ясно и несомненно – и дальше обобщали эту несомненность на все разнообразие вещей. И, как водится, у них все поначалу получалось, а потом появляется нечто такое… понимаете, да? Но они упрямо растягивают свою гоминидную десть на всю Вселенную, невзирая на то, что логика вначале сменяется отсебятиной, отсебятина – фантазиями, фантазии – псевдоквазией… вплоть до полного абсурда пополам с невнятицей. Мыслитель начинает мнить и блажить, бормотать, путаться в словах – на попу при этом падая и доказывая свою исключительную правоту, правоту во всем, включая бормотание, и не щадя ласковых слов для критиков; потому что они эту простую суть не видели. «Критики» – это те, кто смотрит в другой корень. Видит другую суть, простую и ясную, в других явлениях – как раз тех самых, что ставят в тупик нашего мыслителя.
Мы все поначалу очень объяснениями увлекались, и здорово об это стукнулись. Когда мы говорим о свободе мнений, это считается культурной нормой – простой учтивостью, продуктом воспитания – и никто не задумывается, откуда же в культуре взялась эта норма. На самом деле речь идет не столько о свободе личности, сколько о поисках истины. Это значит, что уважать следует не просто другое мнение. а – противоположное; и не просто по-человечески уважать, а применять его в своих поисках.
Не только потому, что ближний может оказаться правее нас; и не потому, что у него своя правда. А прежде всего из-за того, что путь к истине всегда лежит через ошибку. Так было всегда, но осознавать мы это начали только сейчас. Надо научиться уважать ошибки ближнего; теперь это культурная норма, продиктованная необходимостью и тестированная в научном процессе.
Любая ошибка так же относительна, как и истина. Никто ни в чем не может быть абсолютно неправ. К этому следует прибавить, что ваш оппонент полностью прав именно в тех вопросах, где вы глубоко заблуждаетесь, бормочете и мямлите. Признать его правоту – вовсе не означает отказаться от себя; всего лишь – от своих заблуждений. И значит, только он может развеять туман ваших фантазий и привести ваши мысли в логический порядок. Ищите согласия с противоположным.
Собеседник нужен человеку вовсе не для того, чтобы избавить его от ошибок, а чтобы избавиться от своих. Дискуссия кристаллизует наши интуитивные подозрения: псевдоквазия становится фантазиями, фантазии – допущениями, а допущения – чистой логикой и, наконец, точным знанием… Основная проблема системного мышления – недостаток собеседников.
Все сказанное нашло свое воплощение в научном процессе: в культуре научных дискуссий, имеющих свои неписаные, но очень строгие законы – и, собственно, в культе критики, которая здесь является знаком уважения и признания заслуг. Содержательный результат – это тот, который достоин критики коллег. Что такое вообще «критическое мышление»? Если кратко и четко – это мышление в кризисе, когда две стороны создают неразрешимые парадоксы друг другу – и эти противоречия могут быть разрешены только вмешательством третьего человека, который отрицает обоих спорящих… Н-да, это звучит вовсе не так ясно и не так четко, как хотелось бы; значит, пора переходить к примерам.
2.
Де Бройль. Его синтетическая оптика – не бог весть какое открытие с точки зрения физики. Это прямое следствие самых основных законов квантовой механики. А вот с точки зрения истории науки – это Событие с большой буквы. Теория де Бройля подвела черту под многовековой распрей волновой и лучевой оптики, адепты которых исходили из противоположных, исключающих друг друга предположений о природе света. Под конец они уже почти и не спорили вовсе, только цедили друг другу сквозь зубы: «Н-нет. Н-нет. Все в точности наоборот». Что естественно (то есть – тогда казалось естественным), поскольку их исходные посылки начисто отрицали друг друга. Но те и другие были правы – по-своему. Что и показал де Бройль. Ни те, ни другие не приняли такой правоты – и навсегда остались в прошлом; истину обрели третьи люди.
Мысль о том, что единственная, окончательная и универсальная истина невозможна, эта мысль непредставима для мыслителя прошлого. Но сегодня, с высоты исторического опыта, представляется совершенно инфантильной надежда, питавшая их усилия на протяжении трех веков – что законы лучевой оптики можно вывести из волновых принципов; либо наоборот – волновую оптику из лучевой. Эта надежда до сих пор водит за нос инфантильного обывателя, приученного начисто отрицать, игнорировать и клеймить противоположное мнение. Но к мыслителям такие характеристики уже неприложимы; здесь надо искать более точное и функциональное определение: это интеллектуальные формы средневекового догматизма и ксенофобии. Наука – визитная карточка разума и лицо человеческого сообщества. Рука де Бройля вытерла этим фейсом пыль с лабораторного стола Природы – и мы узрели то, что все время находилось у нас под носом. Что есть истина.
Есть еще одна точка зрения на это событие – точка зрения истории, просто истории, истории человечества. Теория де Бройля означает начало, первый шаг гносеологической революции. Это прямой путь к качественно иному способу человеческого мышления, которое – гораздо позднее – будет названо «системным»; и основные черты которого видны уже сейчас – если посмотреть на науку изнутри. Уже через полтора десятилетия сказали свое слово Винер и Шеннон; но работы А. Богданова и Л. фон Берталанфи (и других системщиков, не в тему перечислять) были оценены сколь-нибудь по достоинству гораздо позже, к концу ХХ века, когда первый цвет системного мышления (теория де Бройля) дал свои первые плоды в виде наукоемких технологий – вроде стекловолоконной оптики и квантовых генераторов.
Не сказать, что после де Бройля в истории науки вот так вот сразу обнаружились аналогичные случаи. Синтетическая оптика, известная ныне как «корпускулярно-волновой дуализм», была одной из первых ласточек – но не первой. Ни для кого не секрет, что тем же способом в той же физике СТО сняла конфликт механики и электродинамики; но есть и более ранние прецеденты. «Синтетическая философия» Гегеля, именуемая обычно «диалектикой», сняла «основной вопрос философии», разделявший идеалистов и материалистов. Но внимания тогда не обратили. (Да и сейчас не очень-то дошло.) Собственно, корпускулярно-волновой дуализм можно было бы считать бенефисом диалектики, если бы к нему пришли не в обход ее законов. Ну, и в социологии – политэкономия Маркса ожидает синтеза с социальной психологией и другими, более современными формами идеализма в этой области; это тоже могло быть поставлено в заслугу Гегелю. Если бы. Но это отдельная история… и еще какая «драма идей»!
Отдельно скажем о биологии, она того достойна. Синтетическая теория эволюции (СТЭ), которая, якобы, примиряет и согласует теорию отбора и генетику, – это, скорее всего, блеф и самообман. (Анализ показывает.) Но это огромный шаг вперед в методологии науки, который означает, что она была морально готова к созревшим радикальным переменам. Биологи осознали, уяснили и сформулировали суть противоречий между двумя моделями. Никто никого не обзывает «демагогами» и «шарлатанами». все ясно понимают, что справедливы законы обеих наук, но действуют они в своем круге явлений; а многие понимают, что научная истина окажется не просто компромиссом или узеньким мостиком, а – чем-то третьим. У «эволюционистов» и генетиков было время свыкнуться с мыслью, что они, может быть, не во всем полностью правы, а оппоненты (может быть) полостью правы в чем-то. Поэтому есть уверенность, что «конфликт Гёделя» в биологии будет преодолен цивилизованным путем, в кратчайшие сроки и с наименьшими потерями (если не считать тех, что уже понесены).
3.
И во времена метафизического мышления, и в эпоху Просвещения действовал и господствовал метод познания, который называют «дидактическим»: от простого – к сложному. Он себя исчерпал. Нет, никто не отменяет этого принципа, он попрежнему необходим… но потерял универсальное значение. Есть предел и для дидактики, одного только усложнения недостаточно. Это больше, чем закон природы – это закон логики, «теорема Гёделя о неполноте».
Обобщения ведут к потере точности: слова и сентенции, и все тексты в целом становятся двусмысленными и двузначными из-за того, что система знаний усложняется, она становится вариативной, допускающей множество версий, количество которых нарастает в геометрической прогрессии – и даже быстрее (n!). Никакая наука неспособна просчитать такие, извините, шахматы логически. (Это явление известно в нейрокибернетике как «комбинаторный предел») Это и привело человечество (в лице Винера) к концепции «Черного ящика» и к кибернетике как науке управления в условиях неопределенности. Вначале это казалось капитуляцией – или, по меньшей мере, полумерой. Но потом оказалось, что есть предел и для сложности. Тут уж явила свою капризную волю матушка-природа; дуализм ее явлений (диалектику) ординарная матлогика объяснить пока не в состоянии. (О, мудрая Природа, предусмотревшая не только вход, но и выход из всякого положения!) * Наиболее отчетливо основную идею диалектической логики сформулировал Нильс Бор: «Утверждение, противоположное истинному, также истинно».– И значит, предметом спора могут быть только спорные утверждения. (Они же, между прочим, – самые существенные с практической точки зрения.) Вся эта логика… и математика, и кибернетика, и диалектика… вся эта драма идей, собственно, и создала сюжет для новой парадигмы научного мышления. Но, как уже отмечалось. Наука – всего лишь общественная форма интеллекта, она воспроизводит структуру человеческого мышления. Которое неизбежно овладеет массами, шантажируя их вызовами новых времен, которые порождены наукой. Вот так вот, как-то….
Говорят, что «человек мыслит силлогизмами». Правильно говорят – но скупо. Давно пора дополнить эту истину существенными деталями; например, «принципом рубаи» (восходящим к Хайяму): чем глубже противоречия между двумя посылками, тем содержательнее вывод. (Это и положило предел росту сложности любой системы.) Противоположные мнения могут прийти к согласию только в виде исключения. Это и есть «ассонанс моделей». А «исключение» в данном случае означает устранения избыточных сущностей с целью получения точного знания. К сожалению, этот общенаучный метод освящен только традициями – но не законами самой науки. Конкретно говоря – «науки наук», сиречь философии, которая, болезная, сама отягощена, как мы знаем, такими избыточными сущностями, что ей, естественно, не до наук. Образно говоря, «немого кино уже нет, а звукового – еще нет». Потому автор берет на себя смелость перечислить основные и очевидные принципы получения точного знания, снабдив их собственными ярлыками.
1. «Принцип ментального отбора» заключается в том, что выдвижение альтернативной концепции критикой не является.
2. «Комплементарный принцип» сформулировал еще Пушкин, наш Александр Сергеевич: модель подлежит суду лишь по законам, ей над собой признаваемым.
В результате, каждая из конфликтующих концепций критикуется по отдельности – до тех пор, пока обе не совпадут.
3. «Критический принцип» (Кант): каждая из моделей является лишь гипотезой до тех пор, пока не указаны пределы ее применимости.
4. «Закон отрицания отрицания» (Гегель) полностью опирается на «аксиому включения третьего» (А. Афродисийский): Всегда найдется что-нибудь третье, что отрицает и первое, и второе. («Так что не надо тут, понимаешь, права качать, товарищ Лысенко».)
Другими словами, наука снимает свои внутренние противоречия тем же способом, что и нормальный подросток – распределив различные случаи и ситуации между своими двумя «Я»: одно действует – другое наблюдает. («Конвенция актуальности»)
Невооруженным взглядом видно, что эти принципы тесно связаны между собой и образуют плотный фильтр для «избыточных сущностей» (домыслов, фантазий, отсебятины, псевдоквазии и т.д.), обеспечивая науке ее точность. Но это не так, уже не так. Обнаруживший себя дуализм Природы (и, следовательно, истины) открыл второй фронт работ для принципа Оккама. Поэтому позволю себе добавить
5. «принцип истинных имен»: выразить истину словами можно только тогда, когда эти слова истинны. Для науки это не правило и не традиция; этот принцип, если и соблюдается, то стихийно, в рабочем порядке и по мере необходимости. Но в том-то и дело, что это необходимость в системном мышлении – которая растет на глазах.
Мыслители прошлого, как правило, плохо замечали дистанцию между специфическим жаргоном своей концепции и обычной бытовой речью. И в результате бессознательно старались навязать свой жаргон собеседнику. И как же он решается, этот пресловутый, всем надоевший, навязший на зубах «спор о дефинициях»? («Стихийно, на характере») Виноват, как он может быть решен? Есть два варианта общего языка: математика (кому повезет) и тот же самый язык – бытовой или литературный. Спорящим предлагается перевести свои термины обратно на великий и могучий. Вот тут и обнаруживается – всегда обнаруживается, – что спорщики понимают одни и те же слова совершенно по-разному, и как правило, противоположным образом. Разделяя парой терминов эти противоположные смыслы, теория возвращает себе точность и простоту. Но это уже будет другая… то есть, третья теория.
6. «Принцип простоты». Идея, снимающая противоречие, должна быть такой же простой, как основы противоречивых моделей, первой и второй. Эта идея и составляет основание (синтетической) научной истины.
7. «Семантический принцип Оккама»: что нашло отражение в языке, то проявило себя на опыте. (Здесь без комментариев – за недостатком площади.)
Вот эти три крайних принципа, существенные именно для работы в «окне ассонанса», автор без зазрения совести признает отсебятиной. Хотелось бы услышать противоположное мнение.
В этом срединном неотчетливом мире не учреждена должность Третьего; мы пока не научились спорить втроем. И роль де Бройля каждый раз приходится брать на себя кому-то из двоих. Но в идеале эта роль к лицу обоим спорящим. И я уверен, что этот идеал достижим. Хотя и не сразу.
А впрочем, о роли Третьего в обществе стоит подумать.
4.
Но отдельному человеку, в индивидуальном порядке приходится отдуваться за всех троих.
Процесс принятия решений – это силлогизм, который, как мы видели, имеет две вводных посылки, очевидно противоречащие друг другу; а также вывод, снимающий это противоречие. «Очевидно», что это значит? А это значит, что в остальных случаях – ну, почти всех – противоречие не очевидно. Но оно все равно есть. Это значит, что вся наша деятельность, весь опыт, вся жизнь состоит из таких вот «окон ассонанса», где мы находим решение – более или менее точное.
Более – или менее? Это существенно зависит от осознанности решения. Современный человек должен иметь хотя бы приблизительное представление о том, как он мыслит – иначе он не современен. Переход к осознанному мышлению от сознательного – процесс болезненный, но неизбежный. Психика современника по своей фактуре напоминает пластилин: она настолько же косна, сколь и податлива. Интеллектуальная недостаточность массового сознания отчетливо выражается в том, что он одержим теми предрассудками, которые наука преодолела столетия назад; и таких предрассудков – масса, перечислить их все невозможно… сколько людей, столько и заблуждений. Де Бройлем был обнаружен один из самых зловредных демонов, витающих в ноосфере; и теперь всякий разумный человек волен усмирить его, назвав по имени: "Дидактический обскурантизм". Ты не имеешь власти надо мной.
Полноценный интеллект требует мужества – чтобы признать существование того, что он не способен объяснить. Мы все об это здорово стукнулись. Но некоторые недостаточно. Неслышимый, но нескончаемый вой стоит на сайтах научной беллетристики. Агрессивные, ожесточенные (и безнадежные) попытки развенчать, разоблачить, опровергнуть, дискредитировать СТО, QМ, СТЭ не прекращаются. В состоянии аффекта мыслитель прошлого не способен осознать действительную причину своего душевного дискомфорта – он инстинктивно пытается устранить источник. Но квантовая механика и теория относительности психологической проблемы не составляют, она происходит от способа мышления, который привел к этим теориям, и который остается недоступен для большинства взрослых, своими мыслями остающихся в спокойном, уютном, понятном и простом XIX веке. Есть ли способ им помочь? Они не нуждаются в помощи, они делают свое общественно полезное дело: зачищают недоделки, недодумки и недотыкомки гениев; и единственное, что им нужно – уважение к их ошибкам. Помощь требуется не им.
Отторжение противоположных взглядов – нормальная реакция психики с низким порогом внушаемости. Но она, эта реакция сразу исключает из участия в современном интеллектуальном процессе. С таким низким уровнем критического мышления (порога внушаемости) до актуальной истины добраться нельзя. Так жить нельзя. Так нельзя мыслить. Наши дети и внуки имеют все шансы дожить до таких проблем, которые их просто раздавят – и все потому, что предки не позаботились научить их мыслить на уровне этих проблем.
2019