Квадратные матовые светильники разгорались над головой и гасли за спиной, отсекая темнотой, как переборками на подводной лодке, пройденное между архивными стеллажами пространство. Пётр Яковлевич не мог себе объяснить, зачем свернул сюда – шёл, вроде, к Главному, но ноги сами понесли его к тёминой каморке. И тут его ждал шок. Потому что привычного, захламлённого пыльными бумагами пространства не было. Стены маленькой комнаты оказались от пола до потолка расчерчены квадратными сотами полок, на которых чинно разместились бумаги.
А на подоконнике стоял огромный фикус.
Заметив жёлтый пластиковый пульверизатор, Пётр Яковлевич поёжился – вспомнилась привычка Главного любовно опрыскивать цветы во время разговора.
– Меня никто не спрашивал, если что, – подал голос Артемий Иванович. Его рабочее место теперь окружали всякие офисные тумбы и полочки. Из-за них главный аналитик стал выглядеть несчастным среднестатистическим клерком, продавшим душу корпорации и шефу. – Стажёр ваш пришёлся папе по душе. А парень оказался таким инициативным…
– Я… прости, Тём. – Пётр Яковлевич растерянно прижал руки к сердцу, будто рану зажимал. Ему было так совестно, что он подставил товарища!
– За что, Пётр Яковлевич? Это жизнь. – Артемий Иванович устало глянул поверх бликанувших узких очков. – Раньше папа так с Вием возился. Только тот скромнее себя вёл.
– Хочешь сказать, Вий не вмешивался? – Гранину и неловко было расспрашивать о сопернике, но очень хотелось.
Тёма, как всегда, понял его без слов. Указал рукой в кресло для посетителей.
– Оптимизация пространства и модернизация делопроизводства его точно не волновали, – бледно улыбнулся Артемий Иванович. – Чаю со мной выпьешь? Поболтаем…
Гранин замешкался на секунду, но потом с удовольствием согласился. С Тёмой всегда было хорошо и легко, он умел давать дельные советы, да и информацией владел уникальной.
– Я к Иван Семёнычу шёл, – пояснил Гранин, прикладываясь к чашке с крепким смолистым чаем. – Хочу попросить его засвидетельствовать наш с Германом брак.
Радость от встречи со старым другом, которая до этих слов теплилась в глазах Артемия Ивановича, быстро угасла. Он некоторое время не поднимал взгляда, потом, видимо, решил что-то для себя, попробовал улыбнуться, но вышло очень натянуто.
– Ты не торопишься? – сдержанно обронил он, невротично оглаживая кончиками пальцев тонкую ручку чайной чашки.
Пётр Яковлевич нахмурился непонимающе. Ему теперь очень легко давалось, подпитанное свободой, проявление уверенного недовольства, которое он никогда не позволял себе выражать прежде. И стальное его нутро теперь выдавало себя стальным проблеском в глазах и даже оттенком серого костюма, и литым металлическим блеском седины на висках.
– Говори прямо, – потребовал Гранин.
Артемий Иванович неопределённо пожал плечами.
– Я думал, когда ты узнаешь про Вия, ты сам всё поймёшь.
– Что именно?
– Что между этими двумя не стоит встревать.
– Не думал, что ты опустишься до такого, Тём… – тихо зверея, начал выговаривать Гранин.
– Да он к тебе даже не ревнует! – не выдержал Артемий Иванович. Он выкрикнул это звонко, и глазами сверкнул, выпуская из-под пыльной оболочки кого-то другого – энергичного и незнакомого. – Так… Герман игрушку себе завёл. Пусть потешится.
– Мне плевать, что он по этому поводу думает.
– А вот зря! Если он не воспринимает тебя всерьёз, значит, повода у него нет. Был бы, ты бы почувствовал это давно. Если бы успел.
Пётр Яковлевич прикрыл глаза и по обыкновению досчитал до десяти. Помогло.
– Меня не интересует, что там клубится у этого маньяка под черепушкой вместо мыслей. Пусть это врачей интересует.
Артемий Иванович ответил долгим болезненным взглядом. Видно было – по ломаным движениям бровей и сжатым губам – как он гасит внутри очередной эмоциональный порыв. И только когда хрустнула, ломаясь, зажатая в кулаке сушка, он бросил устало:
– Хочешь быть третьим лишним, женись. Пожалуйста.
Гранин давно уже не помнил, как это – действовать в состоянии аффекта. Поэтому слегка удивился, обнаружив себя у стойки регистрации аэропорта с билетом и паспортом в руках. Он смутно припоминал, как хлопнул дверью, как пролетел весь этаж, сшибая сотрудников, как ворвался к Сан Санычу с требованием оформить срочную командировку и заказать билет. На рейс он успел впритык. Из всей дороги до аэропорта почему-то отчётливо помнился затылок водителя служебной машины. Наверное потому, что Гранин наорал на шофёра и тот не поворачивался к нему всю дорогу.
Перед тем как выключить на время полёта телефон, Пётр Яковлевич всё-таки набрал короткое сообщение: «Буду поздно». А потом подумал и отправил вдогонку ещё одно: «Целую».
***
– Я же говорил, что ты обязательно придёшь ко мне, Гранин. – Вий улыбнулся душевно, но навстречу не встал – как сидел в позе лотоса, так и не шелохнулся. Только глаза приоткрыл.
Когда Гранину сказали, что Вий на крыше, первой мыслью было: «А где спасатели?». Настолько не верилось в психическое здоровье этого маньяка. Тем невероятнее оказалась картинка: коврик газонной травы, пальмы в кадках, солнечное небо и медитирующий Вий. Его одежда, которую шевелил, похоже, идущий в комплекте медитативный ветер, до тончайшего оттенка повторяла лавандовый цвет гранинской рубашки. И эта деталь неприятно задела Петра Яковлевича.
– За благословением пришёл? – гнусненько усмехнулся Вий. – Женитесь. – Он лениво махнул рукой. – Тебе я доверяю, Гранин. Зайчики народ бестолковый. За ними уход нужен и присмотр. Но ты справишься.
Пётр Яковлевич бросил подкладкой вниз на газон своё пальто и тоже уселся на траву. В костюме было жарко, но раздеваться не имело смысла – Гранин не собирался задерживаться в этом райском месте.
– Мне не нужно твоё благословение, – глядя в полётную синеву, на удивление для самого себя спокойно ответил Пётр Яковлевич. – Но мне очень интересно узнать, с чего ты так уверен, что я в нём нуждаюсь.
– Ой, Гранин!… Вот сейчас ты меня удивил. – Вий потянулся с видимым удовольствием. Вдохнул, выдохнул. – Ты не озаботился биографию наречённого поглубже изучить? Не зря я всегда утверждал, что любовь притупляет профессиональные навыки…
На ярком свету виевы зрачки сжались до размера перечной горошины, и Пётр Яковлевич с удивлением обнаружил, что глаза у Вия серо-зелёного, почти болотного цвета. А казалось всегда, что чёрного.
– И что бы я обнаружил, если б поглубже копнул? – скрежетнул Гранин зубами.
– То, что мы вместе уже столько, сколько ты в Конторе не служишь.
– «Мы» – это ты и Герман? – бесстрастно уточнил Пётр Яковлевич.
– Дотошный, – насмешливо цокнул языком Вий. – Да. «Мы» – это я и временно твой Розанчик.
Гранин вовремя вспомнил, что Вий ничего не знает о том, что его с Германом единство до недавнего времени было буквальным. И трудно было предположить, каким образом в виевом сознании их общие с Розеном воспоминания обособились, чтобы создать иллюзию взаимодействия двоих. Вия стало даже жаль.
– Та-ак… Поднимите мне веки, – насторожился Вий. – Ну-ка, Гранин, повтори, что ты там подумал?
– С какого места? – улыбнулся Пётр Яковлевич. Он наконец заметил в этом жутко-раздражающем типе неуловимые германовы черты.
– Сначала.
– Обойдёшься. Скажи лучше, я тебе нравлюсь? – Гранина потянуло на хулиганство. Да и любопытно стало – у этой версии Германа те же предпочтения в выборе партнёра или его капитально перемкнуло только на Розене?
– Ты флиртуешь со мной, Гранин? – Виевы глаза распахнулись так широко, что он наконец-то стал похож на Германа абсолютно.
Пётр Яковлевич не ответил. Полюбовался секунду, потом наклонился и нежно Вия поцеловал.
– Урою тебя, суку, если ты будешь мешаться, – ласково сообщил он, поглаживая Вия по щеке.
– На х***й иди, – прошипел тот, сразу становясь жутко злым и жутко опасным черноглазым маньяком.
– Разберёмся, – счастливо улыбнулся ему Гранин и встал, подбирая и отряхивая пальто. – Кому и куда идти…
– У меня в столе лежит карта в чёрной обложке, – зло бросил ему в спину Вий. – Не хочешь узнать, от какой судьбы глупый зайчик отказывается ради сомнительного счастья быть с тобой?
– Не хочу, – легкомысленно развёл Гранин руками. – Кстати, ты очень милый, когда не злишься, – обернулся он с первой ступеньки. И расхохотался, когда в грудь ему прилетела ополовиненная пластиковая бутылка с водой. Он аккуратно поставил её на пол рядом с лестницей, послал Вию воздушный поцелуй и сбежал по лестнице, лихо, как подросток, перебирая ногами ступеньки.
Отпирая глухой ночью дверь своей квартиры, Пётр Яковлевич думал уже только о том, как он устал за этот день. И немножко о том, что впервые воспользовался служебным положением и ресурсами конторы в личных целях. Да! Ещё о том, чтобы не шуметь! Ведь Герман, наверное, спит.
Но очень злой и мрачный Розен встретил его практически на пороге.
– Где тебя носит, родной? Я дозвониться несколько часов не могу до одной наглой конторской задницы! Не подскажешь, почему?
– Упс! Забыл, – улыбнулся ему Гранин. – Забыл включить телефон. – Он потянулся Германа обнять, но тот вдруг принюхался, сам шагнул ближе, почти проводя носом по отвороту пальто.
– Ты Вия что ли навещал? – подозрительно поинтересовался он. – Зачем?
– Вот это нюх! – восхитился Гранин. – Настоящий женский нюх. Навещал, – не стал запираться он. – Надоело слушать за спиной причитанья по поводу того, как зла моя любовь. Пусть все думают, что я кастрировал соперника, и не переживают больше за прочность моего будущего брака.
– А все – это?... – севшим почему-то голосом поинтересовался Розен.
– Тёма, например. Очень мне не советовал встревать между тобой и Вием.
– И всё?
– А что ещё? – Пётр Яковлевич прижал наконец Германа к стене и теперь грел холодные руки о германовы бока.
– Так. Я думал, аргументов у твоих друзей должно быть больше. – Розен провёл с нажимом ладонями по рукавам гранинского пальто вверх и вниз. Слова про то, что фарс со свадьбой между двумя мужиками вряд ли можно назвать браком, застряли в горле. Так же как и признания, что правы друзья, что играл Герман и не собирался так далеко заходить – встряхнуть просто хотел товарища, вытащить его из серой рутины, оживить. Оживил. – Но они не знают кое-чего важного.
– Чего? – насторожился Гранин.
– Я влюбился, – прошелестел Розен в ответ. – В тебя. И я заказал себе белый костюм. Завтра поеду мерки снимать. Поедешь со мной? Может, тебе тоже – белый?..