Едет, скажем, монгол по степи. Светло. Лето. Ветерок свеженький. Кобылка не устала, трюхает себе тихонечко по наезженной дорожке.
Всадник сыт. В настроении. Халат новый. Аркан новый. Лепёшки далан давхар вкусные, и на ужин их в сумке достаточно. Асау кумыс в притороченном торсуке плещется.
Запел всадник. О родной степи запел. О волшебном дворце, что стоит на берегу подземного моря Бай-Тенгис, около слияния девяти рек в одну, через которую переброшен мост из конского волоса, никем не преодолимый... О красавице Кулан-хатун, спящей вечным сном в том дворце... О батыре Отгоолое, что уже скачет с самого Чагатайского улуса освободить красавицу из-под злых чар дракона Аврага Могоя...
Красиво поёт всадник. Птицы замирают, внимая его голосу. Даже Солнце остановилось на 67 мгновений... Время эгшин...
Только вот незадача. Для нашего уха – никакой красоты в том пении! Атональный дискомфорт. Набор завываний.
А ведь как будто что мы, что монголы, – с одного всеобщего Homo sapiens... кроманьонцы... неоантропы... И слуховые косточки идентичны... и строение глотки и гортани – не отличить... ушные раковины те же... голосовые связки один в один...
Чего ж мы музыки-то его не понимаем? Почему не слышим её?..