Nullus est locus domestica sede jucundior
Нет места милее родного дома (лат.), Цицерон
В 1749 году я учился на пятом курсе факультета права Коимбрского университета (1). Мое финансовое положение тогда было затруднительным, но все же бросать учебу я не хотел: меня интересовали предметы, которые я изучал, я любил университетскую жизнь и был привязан к своим товарищам. Вместе с тем я понимал, что, если не смогу заплатить за следующий год, в университете меня не оставят – устав есть устав. Я не знал, что делать: просить помощи у родителей я не мог, наоборот – уже давно пришло время мне заботиться о них.
Мой отец, Мануэл Гомеш, был уже не молод, его здоровье не было прежним. Лекарь советовал ему отказаться от физического труда, но для отца, как он говорил, это было смерти подобно. Всю жизнь он провел в Серране – семейном поместье Гомешей, расположенном в Минью, на севере Португалии. Отец не только управлял хозяйством, но и сам работал на земле. Он не допускал мысли о том, что откажется от привычных дел.
Во всем отцу помогали моя матушка Филомена, которая понимала его с полуслова, а иногда и вовсе без слов, и мой младший брат Мигел. С детства брат любил сельскую жизнь и всему учился у отца. Матушка пыталась убедить Мигела в том, что он, как и я, должен поступить в Коимбру, но его больше занимали совсем другие науки: он хотел знать, как растить виноград и яблони, как сеять рожь и пшеницу, как ухаживать за скотом. Отец был доволен тем, что Мигел не только интересуется жизнью поместья, но и прекрасно справляется со всем, за что берется. Да и рука у него всегда была легкая: чтобы он ни посадил – все приживается. Отец мог быть спокоен за будущее Серрана.
Мой старший брат Педру – человек другого склада. С юношеских лет он видел свое призвание в служении Богу. Брат сам рассказывал мне, что, когда он только начинал учиться в семинарии, у падре Франсишку Шавьера, он мечтал, чтобы его посвятили в рыцари одного из военных духовных орденов. Он представлял себя бесстрашным борцом за истинную Веру, таким, какими виделись ему воины, которые во время реконкисты, двигаясь по Пиренейскому полуострову с севера на юг, вытесняли захватчиков-мусульман и восстанавливали христианство на освобожденных землях. Кто не мечтает в юности о великом?
Конечно, Педру не стал рыцарем и никогда не участвовал в отвоевании христианских городов, давно уже освобожденных. Мой брат стал священником. В маленькой церкви, которая помнила времена реконкисты, Педру служил вместе со своим учителем, крестил, венчал, исповедовал и отпевал. Как считали мы все, брат был счастлив. Он сам, в силу своей кротости и мягкости, уже не мог представить себя на поле боя. Однако от своих идеалов не отступил. Как и в юные годы, он был готов бороться за Веру, только теперь своим оружием видел не меч, а слово, которым он призывал сердца к Господу. Ни к одному из военных или монашеских орденов Педру не принадлежал, однако состоял в Ордене кармелитов-мирян.
На рождественские каникулы я всегда возвращался в Серран. Так было и в 1749 году. Вновь увидев меня на пороге дома, мать не могла сдержать слез радости. Отец меня крепко обнял. Братья приветствовали тепло и сердечно. Я сам был счастлив вернуться домой: на душе у меня сделалось легко и светло, точно я снова стал маленьким мальчиком. В тот же день мы начали готовиться к Рождеству. Нужно было поставить вертеп и украсить дом, до праздника оставалось всего два дня.
Вертеп, который мы ставили, был очень хорош. В центре всей композиции – пещера, где родился Иисус. Младенец лежит в яслях, а над ним склоняется Дева Мария. Рядом с ней стоит Святой Иосиф. Младенца согревают своим дыханием вол и ослик. По долине идут пастухи – поклониться Сыну Божьему. С холма спускаются волхвы, они везут Младенцу свои дары. Всюду растут пальмы и кустарники, на лугу пасутся овечки, а в роще на ветвях деревьев сидят разноцветные крошечные птички. Весь этот сюжет изображали маленькие фигурки, которые мы с братьями каждый год перед Рождеством старательно протирали и подкрашивали, а затем расставляли в нужном порядке. Когда Педру наклонялся над вертепом, чтобы поставить ту или иную фигурку или закрепить какую-нибудь деталь, его очки с маленькими круглыми стеклами сползали на нос, и он поправлял их полной рукой. Наконец, все фигурки стояли на своих местах, и тогда матушка начинала украшать вертеп засушенными цветами. А потом, когда луга уже цвели розами, отец закреплял над пещерой позолоченную рождественскую звезду.
Когда я приехал домой, приглашения уже были разосланы – в тот год, помнится, мы ждали около десяти гостей: родственников и самых близких друзей семьи. Пожалуй, больше всего нашей матери хотелось увидеть своего брата Николау. Он приезжал к нам каждое Рождество с дочерью Анной Марией с тех пор, как ей исполнилось семь лет.
Когда я увидел ее в первый раз, она показалась мне созданием из иного мира, настолько она была хрупкой и утонченной – совсем не похожей на румяных деревенских девочек и мальчиков, с которыми я так любил играть на природе. В отличие от них, Анна Мария избегала шумных веселых забав и предпочитала им неспешные прогулки со своей темнокожей няней Зизи, ни на шаг не отходившей от нее; а также игры в кукол и чтение. Книги заменяли ей друзей и всегда вызывали у нее больший интерес, чем сверстники. Ее отец любил называть ее «леди», и я, маленький, думал, что все леди должны быть такими, как она, – худенькими и хрупкими. Тогда я считал, что само слово «леди» значит беззащитная красавица, похожая на тонкую льдинку, которая может растаять от неосторожного прикосновения.
Предпраздничное утро было тихим и ясным, словно природа замерла, затаила дыхание в ожидании чуда. Весь день собирались гости: Родриго, крестивший меня и братьев, приехал со всей семьей, сеньора Франсишка (наша тетка, сестра отца) – с мужем и сыном, овдовевшая сеньора Клара (подруга матери) – одна…
Отец приветствовал всех радушной улыбкой. По натуре он немногословен. Поговорить, в отличие от него, любит матушка, которая тогда засыпала долгожданных гостей вопросами обо всем на свете. С приездом каждого в Серране становилось все более шумно и весело. Казалось, дом постепенно просыпался от долгого сладкого сна.
Уже смеркалось, когда из окна я заметил вдалеке блестящую, покрытую позолотой карету, поднимавшуюся по склону нашего холма. Она ехала по дороге, по обеим сторонам которой росли высокие дубы. «Идемте встречать дядюшку Николау!» – воскликнул я, и поспешил во двор. Братья, отец и мать прошли за мной.
Дядюшка вышел из кареты первым, затем он подал руку Анинье и помог ей спуститься, за ней последовала Зизи. Николау поприветствовал нас, обменявшись рукопожатиями с моим отцом, Педру, Мигелом и со мной, а затем поклонился моей матушке.
Закутанная в длинную теплую шаль Анинья хрустальным голосом проговорила: «Здравствуйте! Счастливого Рождества!»
За ней стояла Зизи, державшая в руках, большой сверток со сладостями, которые дядя, как и всегда на Рождество, заказал в одном из монастырей. Многие наши монастыри, как известно, славятся не только древней историей и традициями, но и кулинарным мастерством монахинь.
Вот и собрались все наши гости.
Вместе мы отправились на мессу петуха , которую слушали в церкви, где служил мой брат Педру, а, вернувшись домой, расположились за крепким дубовым столом. Нас всех (или почти всех) тогда объединяло чувство светлой радости.
Мы говорили только о хорошем, пересказывая давно известные истории, которые все же хотелось слушать снова и снова; ели треску, которую только матушка умеет готовить так вкусно; пили вино из своего винограда, а потом лакомились сладким рисом и монастырскими сладостями.
Это было прекрасное Рождество! Мне вспомнились те времена, когда я был маленьким, и Анинья в первый раз приехала к нам на праздник. Тогда нас, детей, рано уложили спать – когда взрослые пошли на мессу петуха, мы давно уже были в постелях. Помню, как мне хотелось скорее заснуть, чтобы быстрее наступило утро. Ведь я знал, что ночью Младенец Иисус принесет нам подарки и положит их в сапожки, которые мы оставили у камина. Наверное, Анинья тоже хотела, чтобы сон пришел к ней поскорее.
Утром я наспех оделся и прибежал к камину – мне не терпелось посмотреть подарки. В своем сапожке я увидел несколько маленьких свертков. Я быстро-быстро открыл их и в восторге стал разглядывать новые богатства. Больше всего мне понравились деревянная шпажка и разноцветная юла. Брат Педру тоже был тут как тут. Ему подарили такие же игрушки, как и мне. Только его шпажка была немножко длиннее. Мы оба очень радовались, представляя себя двумя рыцарями, готовыми сражаться против зла с мечом в руках.
Анинья вышла в столовую намного позже нас. Она была одета в нарядное светло-голубое платьице, а ее золотистые волосы уже были убраны в изящную прическу. Мне казалось странным, что она не спешила взглянуть на свои подарки. Неужели ей не хотелось их посмотреть?
Увидев рядом со своим сапожком несколько перевязанных яркими лентами коробочек, она стала аккуратно раскрывать их и доставать игрушки. Когда в маленьких детских руках кузины оказалась фарфоровая кукла, наряженная в пушистое платье, на лице Аниньи заиграла улыбка, но все же ее глаза, такие же ясные, как небо, оставались печальными.
За праздничным столом я посмотрел на Анну и заметил, что она сидит, задумчиво глядя перед собой, точно не замечая никого и ничего вокруг. Что могло увлечь ее мысли далеко ото всего, что её окружало, и от всех, кто был рядом с ней? На этот вопрос я не находил ответа.
(1) Коимбрский университет – старейший университет Португалии, основанный в XIII веке.