Скульптор Евгений Семенов последние 6 месяцев был сам не свой – на вопросы отвечал невпопад, был рассеян, задумчив и по многу часов проводил в своей студии на Сретенке, закрывшись там на ключ. Студия располагалась на верхнем этаже старинного дома. Внизу были жилые комнаты, где он проживал с матерью, с женой и детьми. Близкие знали, что у него бывают такие периоды и в это время его лучше не беспокоить. Значит – рождается новая скульптура, новое произведение искусства.
А его мысли на этот раз были об идеале красоты, он ваял обнаженную девушку, он чувствовал, что работа у него получается изумительной. Утором, перед тем как идти спать, он накрывал свою богиню белой простыней, чтобы до окончания работы спрятать ее от чужих глаз. Казалось, он забыл обо всем кроме своей скульптуры, которая рождалась в муках в его небольшой студии.
«Что сделаешь – творческий человек» - вздыхала мать-старушка, перебирая спицами, - «ведь и Достоевский писал своих Братьев Карамазовых, закрываясь от всех на даче в Старой Руссе, и чтобы пообщаться дети писали записки и подсовывали под дверь, зная, что папу нельзя беспокоить» - думала она, гладя кота Сигизмунда*, который любил сидеть рядом с ней, когда она занималась вязанием.
Жена тем временем тянула на себе все хозяйство и детей. Слава Богу, работа мужа давала достаток семье, и это позволяло ей не работать. Он был известным скульптором и его работы покупались как в России, так и за границей.
Иногда к ним заходили гости и тогда, конечно, работа временно приостанавливалась. Его лучшими друзьями были Сергей из Риги, Иван Тайский (его так назвали, потому что он очень любил эту страну и часто бывал там), и бородатый Вован, по жизни хиппи, и еще какие-то девченки, и ребята из Строгановки, а также известный адвокат Хинштейн. При их появлении Женя закрывал мастерскую и с чердака доставал бутылки белого и красного итальянского вина и французский сыр, который кто-то специально привозил ему из Андорры. На правах хозяина разливал вино по высоким бокалам и молча слушал их разговоры о России, о милицейском беспределе, о всесилии едросов, о том, как ни за что посадили какого-то Бульбова.
«Наверно, заказ. Проплатили» - рассеянно думал скульптор. Эта непонятная, злая и жестокая жизнь проходила мимо него, он жил в другом измерении. Все это мало его интересовало, и в его доме по последней московской моде вообще не было телевизора. Он, как известный китайский философ Лао-Дзы, жил в своей башне из слоновой кости. Он жил как бы на горе, над схваткой. И когда он услышал, что арестовали его друга Ивана, он и на это отреагировал вяло.
«Ивана? За что? Кому он помешал со своими тайками и слонами? Да он всегда сам говорил, что только честный бизнес выгоден. Не поверю, что он чего-то натворил!» - воскликнул он». «За таблетки тайские, там нашли сибутрамин, правда он не виноват» - сказал Хинштейн, - «наркокомитет получил заказ от конкурента, закон – тайга, хозяин – медведь. Вот такое правовое государство!».
«Господи, что у нас творится!» - подумал скульптор, провождая друзей, и поспешил уединиться в мастерской.
И вот однажды работа была закончена. Скульптор понял это внезапно, ранним утром, когда он открыл форточку, и в комнату вместе с утренним воздухом ворвалась песня синицы. Конечно, у него еще были планы по шлифовке и улучшению образа богини. Но он вдруг понял, что этим только ухудшит ее образ и все испортит, что в свою очередь приведет к жестокой депрессии и разочарованию.
«Прощай!»
Еле слышно прошептал он. Он знал, что с этой минуты скульптура будет жить своей собственной жизнью. Он вдруг почувствовал огромную усталость и пустоту в душе. Набросил небрежно на нее простыню, открыл дверь и вышел из студии.
Солнце ярко светило в широкие окна. Жена что-то готовила на кухне.
«Распорядись, чтобы приехали грузчики из союза (художников) и ее забрали» - сказал он громко, открыл холодильник и достал ледяную бутылку водки. Сделал первый глоток прямо из горлышка.
Начинался период жестокого запоя.
16.01.10
Краснопресненский централ
25.05.2010
Красноярский централ