Алена, снедаемая нетерпением услышать продолжение рассказа Максимова, едва дождалась вечера. Он явно поддразнивал ее – после ужина долго копался в интернете, отправлял какие-то сообщения, звонил кому-то. Наконец, плюхнулся в любимое кресло, и, как бы невзначай, спросил:
– Наверно хочешь знать, что было дальше?
– О да, божественный! – словно боясь спугнуть, его подтвердила она.
Ночь была безлунная. Толстые стены поглощали городской шум, и свет фонарей едва проникал сквозь черные квадраты окон. Алена уютно устроилась на ковре у его ног, и приготовилась слушать. До утра оставалось довольно времени, чтобы вновь погрузиться в изменчивую реку времени.
– Утром у меня было такое чувство, что это не сон, – начал он. – Как будто нахожусь одновременно и там, и здесь. Какое-то раздвоение.
– Сочиняй дальше, Алик. Так интересно... Даже если это и неправда, то здорово придумано!
– Твой троллинг…
– Что ты! Я верю, верю!
– Что ж, как бы ты ни считала, слушай!
К утру возбуждение в городе достигло апогея.
Площади и улицы заполонили бродячие фокусники, продавцы фруктов, разносчики воды. В царящей повсюду сутолоке сновали мальчишки, норовящие стащить всё, что плохо лежит. В огромных чанах смачно булькало варево, а соблазнительный аромат свежевыпеченного хлеба возбуждал и без того звериный аппетит простого люда. Не было никого, кто не пытался бы заработать на празднике. Прорицатели и звездочеты, гадалки всех мастей за пару сестерциев брались предсказать исход поединков. Все нещадно торговались, но желание узнать исход боев побеждало, и приходилось изрядно раскошелиться в надежде на то, что удастся отыграться, заключив с кем-нибудь пари.
В этот час из крохотной лавчонки – одной из тех, что облепили вереницей верхнюю часть улицы Аргилет, где обосновались продавцы свитков, купцы, ремесленники, торговцы цветами и, главное, обувщики, вытеснившие когда-то имевших здесь засилье гончаров, за людским коловращением наблюдали двое мужчин. На столике перед ними стояла ваза с фруктами, кратер с вином и две серебряные чаши, заполненные наполовину рубиновым напитком.
Одному из мужчин было лет пятьдесят. Вавилонская в мелких завитках борода и наряд выдавали в нем уроженца восточных провинций. Подкрепляли догадку большие несколько навыкате карие глаза и чалма.
Другой, молодой, по манере держаться и платью, принадлежал к далеко непростому сословию. Латинские черты лица соседствовали с серо-голубыми глазами, а стройность фигуры не смогла скрыть тога цвета тирийского пурпура. Она выдавала в нем римлянина и подчеркивала статус владельца отменной выделкой – без сомнения, за нее выложили немалые деньги.
Вероятно, старшему наскучила толчея на улице. Очнувшись от своих мыслей, он произнес на койне, языке римской черни:
– Хвала Божественному Августу! Можно только преклониться перед ним. Принял Рим деревянным, оставил мраморным. Хоть здесь можно глотнуть прохлады.
– Ты прав, почтенный Эльазар, – промолвил молодой, – хвала и Флавиям. Да прославят герои их амфитеатр. Не находишь ли ты, что простому смертному не под силу создать что-либо подобное? Подумать только – стены из тибурского камня высотой в сто шестьдесят футов!
В его словах прозвучала ирония, но было не совсем ясно, произошло ли это намеренно или говорящий не сумел ее скрыть. Во всяком случае, он покосился на проем двери, словно проверяя, нет ли поблизости нежелательных свидетелей.
– Да-да! И в городе, и в провинциях на устах у всех это чудо света, добрый Агриппа. Поистине, колоссально! – не скрывая восхищения, подтвердил Эльазар.
Он умолк. После минутной паузы молодой человек, которого назвали Агриппой, вывел его из задумчивости.
– О чем задумался, Эльазар?
– Восемьдесят тысяч зрителей! – оживился тот. – Трудно поверить, коли не созерцаешь собственными глазами...
– Тебя что-то смущает? Но надо признать, сооружение действительно беспримерное.
– Да, это так. Но я думаю о том, светлейший Агриппа, что раствор для скрепления фундаментов грандиозных сооружений часто замешивается на крови невинных людей…
Фраза повисла в воздухе. Эльазар не доверял римлянам, даже тем, кого считал противником нынешнего принцепса. Бывалый торговец предпочел благоразумно умолчать о судьбе семнадцати тысяч своих соотечественников. Десять лет несчастные иудеи трудились на возведении амфитеатра Флавиев, чтобы в награду быть убитыми на его же арене по приказу старшего брата нынешнего императора. Да и деньги на строительство известно откуда – храм в Иросолиме был полностью разграблен Титом.
– Ты смел, Эльазар. Не боишься ли говорить такие слова римлянину? – разгадал намек Агриппа. – Даже не просто римлянину, сенатору! А ведь народ любит Домициана.
– Я вот что скажу, светлейший Агриппа. Подданные сейчас привыкли обожать пороки государей так же, как когда-то, в былые времена, они чтили их за героизм и доблестные поступки. Что же до меня?.. Нет, не боюсь, потому что вижу то, что утаивается от глаз других.
– Договаривай!
– Я вижу, как сильно… – Он метнул хитрый взгляд в собеседника. – Как сильно ты любишь нынешнюю династию. Да и отец твой, прости, говорят, умер не своей смертью, хотя и слыл другом императора.
При этих словах тень набежала на лик молодого человека.
– Не перейти ли нам к делу. Принес, что обещал, купец? – спросил он.
– Эльазар всегда выполняет свои обещания, – ответил купец.
Повернувшись к двери, он щелкнул пальцами стоящему наготове хозяину лавки. Тот приблизился со свертком в руках и с поклоном передал его купцу. Эльазар отослал его кивком головы, раздвинул чаши, положил сверток на столик и развернул дорогую ткань с золотым шитьем. Взорам предстал ларец из отполированного эбенового дерева.
– Можешь убедиться сам, – совершил купец приглашающий жест.
Агриппа придвинул к себе ларец, откинул бронзовые защелки и приоткрыл крышку. С минуту молчал, рассматривая вещь, находящуюся внутри. Наконец, захлопнул крышку.
– Это тот самый? – спросил.
– Не сомневайся. На это тебе мое слово! Ты не раз убеждался, чего оно стоит. Испытай его и увидишь, что старый Эльазар никогда не бросает слов на ветер и никогда не имеет дело с фальшивым товаром. Надеюсь, эта вещь послужит добру.
Произнося последние слова, купец выразительно усмехнулся в бороду почти без признаков седины – лишь несколько серебряных колечек подчеркивали смоляную черноту волос, придавая оттенок благородства ее обладателю. Он сделал из стоявшего перед ним калафа глоток и вопросительно посмотрел на молодого человека. Агриппа, должно быть, отлично зная купца, безошибочно истолковал его взгляд.
– Ну, а это, надеюсь, слегка восполнит твои потери, – сказал он, доставая из-под тоги увесистый кошель. – Слышал, последний год у тебя не удался?
Раздалось негромкое позвякивание, судя по выражению лица Эльазара, чрезвычайно приятное для его слуха, и он с поклоном принял награду. От Агриппы не укрылось, как опытная рука прикинула вес, и, судя по всему, хозяин руки остался доволен. Но разговор на этом не закончился.
– Осмелюсь напомнить о своей просьбе, светлейший Агриппа. Удастся ли помочь с гражданством? – голос купца стал дребезжаще-просительным.
– Ах, это? – выдавил явно неохотно Агриппа. – Тебе же известно, что вопрос о римском гражданстве решается не только заступничеством. К тому же, сейчас для восточных провинций существуют ограничения. И не забывай о цензе. Однако, уверен, проблем с нужной суммой у тебя не будет.
– Будет нелегко, но думаю, что найду деньги. – В глазах Эльазара запрыгали хитрые искорки. – Пусть светлейший Агриппа не сомневается, Эльазар не забудет его услуги.
– Постараюсь помочь. Но скажи, Эльазар, а почему тебе недостаточно латинского гражданства? Не дает покоя тога римлянина? Прости, ты уже не так молод.
– У меня есть дети. И потом, мой господин еще слишком юн. А я знавал его благородного батюшку, да прославится его имя. Еще он, доброй памяти, обещал мне помощь в этом деле. Жаль не успел.
В очередной раз при упоминании об отце Агриппа помрачнел. Он резко поднялся, кивнул нубийцу, ожидавшему у входа в лавку и, распрощавшись с собеседником, вышел из портика. Нубиец с ларцом в руках юркнул следом.
Дождавшись, пока тога Агриппы, окончательно не затеряется в неугомонной толпе, Эльазар возвратился в лавку.
– Попомни мои слова, Захария, – сказал он хозяину, возникшему рядом. – Империя обречена. Но произойдет ее крушение не скоро. Однако, если они сами создали систему, которая дает умному человеку возможность заработать, почему бы этим не воспользоваться? А умные люди всегда найдутся, так ведь?
Он вздохнул, отсчитал лавочнику несколько монет и покинул прохладные стены.
Как только купец вышел, Захария поспешил в заднюю комнату, намереваясь схоронить в заветном сундучке заработанную скорее за молчание, чем за обслуживание, щедрую плату. И вдруг до него донеслись громкие голоса. Выйдя на шум, он обнаружил в лавке не менее полудюжины преторианцев. В нос ударил запах нагретого металла и солдатского пота. Лавочник окаменел, уставившись на командира патруля, занятого тем, что он стискивал могучей ручищей горло его мальчишки-раба.
Завидев Захарию, преторианец ослабил хватку, выпустив неинтересного ему больше мальчишку.
– А! Вот и лавочник! – вскричал он. – Говори, кто только что был у тебя?
– Не понимаю, о чем ты, светлейший?.. – только и сумел выдавить из себя изумленный Захария.
– Понятно! Хочешь, чтобы тебя скормили императорским тиграм…
– Погоди, господин! Если ты имеешь в виду того купца, не помню, из Галилеи, или из Сирии… Так я не знаю его.
– Вздумал дурачить меня, мошенник?!
– Клянусь, добрый господин, – взмолился Захария. –Хочешь, дам денег?
В его вопросе промелькнула надежда на то, что речь идет лишь о рядовых поборах, хотя этом месяце он уже платил. Он даже сделал движение, собираясь немедленно вознаградить доблестного воина за великодушие.
– Хм… Об этом мы еще успеем поговорить, старый плут, – пообещал тот.
Несмотря на напускное безразличие в голосе преторианца, Захария смекнул, что, жадность пересиливает чувство долга, и тот не упустит случая погреть руки. А командир поманил рукой невзрачного человечка, до сего времени скрывающегося за широкими спинами солдат, и, прищурившись, сказал:
– А вот он утверждает, что здесь был еще один.
– Ах, тот! Да, был еще один богатый господин. Но я не придал этому значения. Но он мне тоже незнаком!
– Хорошо, пусть будет так… – Голос солдата стал вкрадчивым. – Тогда посмотрим, как ты служишь своему цезарю. Скажи мне, но только правду! О чем они говорили?
– Я бы с превеликой радостью, но не в моих правилах подслушивать, и вообще совать нос в чужие дела.
Тут он поймал на себе гневный взгляд преторианца.
– Я тотчас же прикажу отрезать твои старые заросшие мхом бесполезные уши, раз они все равно ничего не слышат, – чеканно расставляя слова, проговорил тот. – И заставлю тебя сожрать их без соли! А заодно и твой паршивый нос, червь! Где это видано, чтобы человек с таким длинным носом не совал его в чужие дела?
Солдаты загоготали, как стая гусей. Захария же, поняв, что слегка заврался, стал торопливо выкладывать:
– Ну, кое-что я все же расслышал..., совершенно случайно! Иногда они повышали голос, и до меня доносились некоторые слова. Они говорили, дескать в этом году нет управы на морских разбойников. И еще, что наш государь…, да прославят боги его подвиги! …снарядит флот, дабы расправиться с пиратами. Ну и, конечно, о предстоящих играх...
Захария осмелел и продолжал все уверенней нести всякую чепуху. Командир вначале внимательно вслушивался в сбивчивый рассказ Захарии, но, в конце концов, ему это надоело. Он поморщился, прервал поток красноречия зарвавшегося лавочника небрежно поднятой рукой и устало промолвил:
– Довольно, довольно молоть вздор! – и будничным тоном пообещал: – Просто, если лжешь, тебе отрубят голову. А теперь скажи, передавали ли они что-либо друг другу?
– Как же, помню. Купец передал тому, другому, штуку отменного полотна. Я, господин, никогда не видел такой. Посмотри вокруг. Видишь, какие ткани в моей лавке? Старый Захария понимает толк в этих делах...
– Короче, старик! Зачем он передал ему ткань?
– И это я расслышал…, случайно. Он намеревается производить такое полотно здесь, в метрополии, и ему, дескать, необходимо содействие в этом начинании и ссуда.
– Что было дальше?
– А дальше... дальше ничего, мой господин, – с наивным видом развел руки Захария. – Они пили вино и ели фрукты. Вот видишь, они все еще на столе.
Захария отступил на шаг, и извлек из-за стоявшей в углу корзины с пряностями предусмотрительно заготовленный для таких исключительных случаев мешочек и без лишних церемоний сунул командиру. Тот небрежно принял мзду, которая тотчас исчезла под начищенными пластинами его лорики.
– Я проверю твои слова, лавочник, и, если солгал, берегись! Да! Надеюсь, ты заплатил иудейский налог?
– Как господин может сомневаться?! – с показным возмущением воскликнул старик. – На то есть записи...
Но солдат, видимо, потеряв интерес, остановил его жестом и подал знак своим воинам. Отряд, демонстрируя отменную выучку, мгновенно вытек из лавки.
Захария вышел на порог и задумчиво посмотрел им вслед. Он уже не казался таким жалким, как минуту назад. Спина распрямилась, голова гордо поднялась. Он вернулся в лавку, написал что-то стилусом на восковой дощечке. Жестом подозвал мальчишку-раба и что-то шепнул ему на ухо. Мальчик понимающе кивнул и поспешно выбежал.
Часом позже во дворце на Палатинском холме тайный советник, начальник секретной службы, он же доверенное лицо императора Домициана, держал доклад своему господину:
– Не соизволь гневаться, государь, – потея от страха, мямлил он, – но сегодня не могу порадовать тебя хорошими новостями. Мы идем по следу заговорщиков и вот-вот настигнем их. Но они хитры, изворотливы и, думаю, располагают, немалыми средствами.
– Луций, мне не нужны твои объяснения, мне нужны их головы. Слышишь?! Немедленно! – капризно воскликнул император. – Мне приснилось, что меня зарежут, как барана. Я даже рассмотрел меч, торчащий в моем горле. Навершие его украшал огромный синий сапфир… Обожаю сапфиры.
– Тебе надобно отдохнуть, государь.
– Я только и делаю в последнее время, что отдыхаю.
Домициан был высокого роста с близорукими глазами. В молодости он слыл красивым юношей. Но сейчас, в свои сорок пять, успел растерять былую стать. На голове появилась плешь. Тощие ноги и выпяченный живот выглядели смешно, когда он с пафосом примерял на себя свою будущую смерть, украшая ее драгоценными камнями и амулетами, подобно моднице, примеряющей новое платье.
– Я только и делаю в последнее время, что отдыхаю, Луций, – повторил он, подойдя к столику, на котором лежали пергаменты. – Я хочу, чтобы ты проследил за Домицией. Она предала меня один раз с этим актеришкой, Парисом. Тогда я ее простил. – Он беззвучно пожевал губами, а вслух произнес: – Мне кажется, она участвует в заговоре против меня.
– Государыня любит тебя! А с Парисом, это был навет. Зря ты приказал казнить бедного мальчика.
– И ты не веришь! Никому нельзя верить, Луций! Все предали своего императора! – пожаловался царственный параноик, которому с недавних пор повсюду стали мерещиться заговоры.
– Я отдам за тебя жизнь не раздумывая, Государь наш и Бог! – поспешил отвести от себя подозрения хитрый слуга, благоразумно назвав императора по титулу, который тот присвоил сам себе в специальной булле.
Его слова, судя по всему, немного успокоили императора и он, поверивший в то, во что хотел верить, продолжил:
– Я тебе еще не все рассказал о своем сне. Слушай же… Еще я видел ворона, который каркал с крыши храма на Тарпейской скале. Это хороший знак?
– Несомненно, хороший, – успокоил его Луций.
– А на прошлой неделе мне приснилось, что на спине у меня вырос золотой горб. Что бы это значило? Где мои астрологи, где все эти ясновидящие, толкователи снов?!
– Государь запамятовал, что недавно уже поведал мне этот сон. И приказал переговорить с авгурами.
– Да? И что они говорят?
– Они утверждают, что золотой горб означает процветание и достаток в государстве.
– А меч с сапфиром?
– Я еще не успел спросить их об этом, император! Ты же рассказал мне о мече с сапфиром только что, – осторожно возразил Луций.
– Ах да... Так что же думаешь ты?
– Эта аллегория мне не совсем понятна, государь.
– А правда ли, что Домиция спуталась с этим Стефаном, управляющим матушки?
– Я тебе говорил не раз, что все это досужие сплетни и наговоры.
– Не успокаивай меня, Я чувствую, меня скоро убьют... Ты помнишь ту старуху?
– Сибилла, государь... Ее звали Сибилла, – смиренно опустив голову, напомнил Луций. Ему уже порядком надоело рассеивать навязчивые бредни императора.
– И она тоже, как когда-то халдеи, предсказала, что меня зарежут мечом. Зря я ее не казнил... Не понимаю, что меня остановило? Старуха сказала тогда: Остерегайся того, кого приблизил.
Он нервно забегал по комнате, потом, резко остановившись, вперил взор в Луция и выпалил:
– Не доверяю преторианцам. И особенно их начальникам Секунду и Норбану. Не забывай, Луций, для чего я создал твою службу... теперь ты отвечаешь за мою жизнь.
– Я помню, государь. Хм… Мне кажется, старуха права… Не следует слепо доверять тому, кому сам вложил меч в руки. Он иногда способен обернуться против тебя самого.
– Будь осторожен с ними. Я полагаюсь на тебя, мой преданный слуга.
В голосе Домициана послышались заигрывающие нотки могущественного человека, шестым чувством почуявшего витающий в воздухе запах предательства. Задрав лицо к потолку, он погрозил кому-то воображаемому. Потом пожаловался на сильную головную боль и удалился в свою опочивальню, где рабы поджидали его с мазями и бальзамами. Но он прогнал всех и бросился на простыни.
Нестерпимо чесались обе ноги ниже колен. Проклятая экзема не давала ему покоя, почитай, с зимы, особенно по ночам. Ноги покрывались гадкими пузырями, сочащимися гноем. Часто при таких обострениях он размышлял о вопиющей несправедливости, допущенной богами, и искренне недоумевал, почему он, их сын, обречен мучиться от земных недугов, как если бы он был последним простолюдином. И приходил к неизбежному выводу: это испытание он обязан вынести во имя Великого Рима.
Домициан остервенело принялся расчесывать лодыжки. Так продолжалось до тех пор, пока на его лице не возникло выражение умиротворения. Тогда он кликнул мальчика и повелел сбегать за Филлидой, своей кормилицей, единственному человеку, кому он еще доверял в этом мире.
Полностью книга опубликована на Литрес:
https://pda.litres.ru/uriy-grig-21921600/rimskie-igry/