Пребываю в твёрдой убеждённости: в жизни всё решает случай и не бывает случайностей.
...Ох, как удивила публикация в "Южной правде" того самого, "покаянного", письма Андрея Антонюка! Да что там "удивила" - встревожила. В тихом, провинциальном полумиллионном Николаеве такое, сказать прямо, не рядовое зловещее событие на заре оттепельной "горбостройки" для людей с душой и сердцем не сулило ничего хорошего.
В "лучших" застойных традициях всемирно известный художник печатно оправдывался за "связь с иностранными антисоветчиками", пришедшие ему по почте из-за бугра издания вражеского "Посева", собственный "богемный образ жизни"...
Кто не застал те времена, тому сложно в полной мере оценить, понять...
Ощущение ошеломительной подавленности не позабылось, и спустя годы я спросил Андрея Даниловича:
- Вас тогда заставили это написать?
- Та конечно! - досадливо махнул он рукой...
Обычное по той поре дело: пристальная "домашняя поднадзорность" - и вселенское восторженное признание таланта.
Я в очередной раз отправлялся в Москву по своим заветным литературным адресам, и поэту Дмитру Креминю неожиданно пришла в голову идея передать со мною картину Антонюка в подарок главному редактору "Дружбы народов". Кажется, это была наша первая встреча, моё личное знакомство с художником.
Тщательно запакованный холст в раме оказался у меня, на улице Чайковского. Нечего и говорить: дома я не удержался, бережно развернул плотную бумажную перевязь... Взору моему предстало полотно "I повернуться сини нашi..."
Солдатские матери...
- Люблю Антонюка, - тепло произнёс мой добрый друг писатель-фронтовик Сергей Алексеевич Баруздин, принимая картину в своём редакционном кабинете. - Рад, что мы смогли так широко представить его в журнале - поместили репродукции живописных работ и серьёзную статью о творчестве мастера. Большой художник!
- Сергей Алексеевич, Антонюк просил экземпляр этого номера с Вашим автографом...
- Конечно, Саша, надо взять у Лидии Ивановны, секретаря, у неё должны быть экземпляры... Я с радостью надпишу журнал Андрею Даниловичу. И письмом поблагодарю за прекрасный подарок.
Свидеться им не довелось: вскоре Баруздина не стало...
Я менял города; полуторамиллионная "третья столица" России Свердловск-Екатеринбург одарила меня без малого двадцатилетней дружбой с неподражаемым Букой - знаменитым художником-панкскоморохом Стариком Букашкиным (Евгением Малахиным).
"Ну до чего же хорошо: и жизнь прожил, и жив ешо", - крылатое малахинское присловье в разные периоды бытия не давало мне окончательно рухнуть...
Нас с Букашкиным в его "всеобщем обществе "Картинник" роднила ещё и неизбывная, нежная любовь к Одессе. Ежегодно, в августе ("Август всегда, если Бог да..."), Евгений Михайлович отправлялся в гости к друзьям-живописцам в "Южную Пальмиру". Услышав от него знакомое имя художника-одессита Маринюка, я, естественно, тут же спросил, знался ли Бука в Одессе с Антонюком.
- Ха! - громогласно выдохнул "России народный старик", тряся бородищей, пуча свои факельные "цыганские" глаза, с таким видом, будто я по наивности вздумал полюбопытствовать, имел ли он рандеву с бронзовым Дюком де Ришелье на бывшем Николаевском бульваре...
Тропки искусства узкие, часто пересекаются, так что в город святителя Николая привозил я теперь Антонюку уральские поклоны Малахина, увозя в благословенный град святой Екатерины ответные - от Данилыча.
Они даже внешне чем-то напоминали друг друга, беззаветно служа творчеству, олицетворяя собою живую, трепетную душу славных своих городов.
Уже и Евгений Михайлович "тропой Старика Букашкина" ушёл в легенду, в историю свердловского андеграунда, музей-галерею "имени себя" в Уральском федеральном университете...
А ещё, представьте, однажды мы с Антонюком и николаевским поэтом Эмилем Январёвым... спели хором, под фортепианный аккомпанемент! Было это в Выставочном зале на Советской - торжественная часть открытия персональной выставки Андрея Даниловича плавно перетекла в фуршет, собравшиеся наполнили пластиковые стаканчики душистым и терпким степным вином из заветного бочонка, заботливо доставленного по такому случаю из родного живописцу Богополя. Кто-то уселся за пианино...
Пели щемящие душу мотивы колыбельной украинской земли. А затем я решил созорничать - среди казацких вышиванок и рушников затянул "Дорогую мою столицу, золотую мою Москву", и все тут же подхватили бессмертные песенные строки николаевца Марка Лисянского на мелодию харьковчанина Дунаевского, и лучше, проникновеннее остальных пели седовласый поэт и художник с львиной гривой и бородой пророка, ибо настоящее искусство - живопись, музыка, слово, сценическое действо - не ведает, не признаёт никаких границ.
Повторю вновь и вновь: на свете нет ничего случайного.
В феврале 2006-го, накануне моей сложной хирургической операции в ведущем научно-медицинском центре Москвы, художница, скульптор (лепила с натуры Пастернака и Ахматову), духовная дочь протоиерея о. Александра Меня писательница Зоя Афанасьевна Масленикова стала моей крёстной матерью...
С Менем был знаком мой учитель, земляк-николаевец и внимательный старший друг поэт Марк Лисянский, называвший священника человеком великой души...
А я попросил Антонюка надписать для Маслениковой авторский буклет с цветной репродукцией картины "Олександр Мень на Богополi".
- Нет, совсем не похож, - покачала головой сподвижница и биограф выдающегося проповедника. Затем пристальнее всмотрелась в глянцевую страницу с изображением:
- А знаете, глаза его... И эта устремлённость к небесам... Точно передано самое главное - духовность...
Мень... Баруздин... Лисянский... Старик Букашкин... Масленикова... Январёв... Антонюк... Креминь...
Как всё удивительно и не напрасно сошлось в моей судьбе!
Намалюй, художнику, поета
У розкриллi юного чола...
Вечен путь во вселенной планеты, "що живе i нам життя дала".
Неразрывна связь времён.
Неистребимы правда и красота - два устоя, на которых, по Аристотелю, зиждется искусство.
Светла и признательна человеческая память...
Ничто не кончается.
28 августа 2013 г.
Переделкино