Вечернее деревенское солнце уже медленно скрывалось за близким лесом, освещая через узкое окно косыми увядающими лучами висящие в воздухе теплой спальни редкие пылинки с родной земли, помнящие многие события и людей, здесь обитавших. Сон надвигался легким светлым туманом, покрывая все пройденные дневные заботы, и планы, привычно принимаемые сознанием для ночного решения, чтобы ранним утром, вместе с восходом Солнца, уже быть готовыми для следующей дневной реализации.
Усталое от работы за день тело медленно врастало в мягкую постель до утра, расслабляясь привычным аутотренингом и вечерними молитвами. Углубление сна сопровождалось лёгким потемнением тумана, разрывами, среди которых начинали проглядывать уже ночные сюжеты, отвлеченные от заходящего солнца, в которые с интересом погружалось уже подсознание в автономном режиме, отключая последовательно ведущие функции организма для ночного отдыха. Начиналась ночь…
Засыпание приводило к плавному и медленному уменьшению размера видимой реальности, которая, превратившись, в конце концов, в точку - раскрылась уже по ту сторону сознания в виде трехмерной сумрачной картинки, где я сидел в окружении двух мужчин.
Одного я узнал сразу – это был мой отец в том возрасте, в котором он ушел из этой жизни. Я его прекрасно помню, и не составило труда его узнать. С другим сложнее – седой, коренастый, небольшого роста, морщины, явно крестьянские руки… Господи! Да это же мой дед – Семён! Я его таким не видел, и фотографий нет, отец мог бы узнать, но пока молчит.
Хорошая компания… Я-то чувствую, что это сон, но очень интересно, и поэтому даже думать не хочу о пробуждении. Пусть!
Сидим. Дед спрашивает: «Сын, ты? Я тебя таким не видел…». «Я, батя» - отвечает отец – «Ты не изменился, таким и ушел на фронт тогда, в 43-м» - «Ты как погиб? Мы же так и не знаем. Только похоронку получили осенью 44-го».
«Под Кенигсбергом, атаковали, меня ранило, наши отошли, и я остался раненый на поле боя, где и умер от ран. Формально записали – пропал без вести». «Да» - отвечает отец – «Так и написано было в похоронке – пропал…»
«А ты погиб?» - дед на отца. «Нет» - отец – «Я чудом выжил, потом еще четверть века жил, семья, дети, внуки, все как положено».
«А это кто?» - спрашивает дед отца, глядя на меня. «Твой внук, старший» - отвечает отец, поправляя волосы. «А еще есть?» - «Да, полно, всего - три внука, и пять внучек, один только умер». «Я знаю» - замечает дед – «Видел, он там, у нас».
Замолчали… Вот и сидим мы втроем, где я внук – самый старший, дед – самый молодой, а мой отец моложе меня.
«Ну что, внук? Как жизнь? Стоило нам воевать и погибать?» - обращается, наконец, дед ко мне. «По мне – стоило» - отвечаю я – «Но не все так считают, у нас теперь плюрализм мнений – кто во что горазд. Много уже времени прошло, многие считают, что они на Луне родились, и история тут ни при чем».
«Земля наша, дом как?» - интересуется дед. «Все брошено, и уже практически пропало» - отвечаю я – «Внукам твоим не нужно, в большинстве, а правнукам и подавно. Они и родины-то не знают по-человечески». «Ну, а ты что же?» - продолжает дед. «Я-то бываю, может чаще других. Строюсь там, под твоей рябиной» - отвечаю. «Да, рябину помню, на конце моей земли» - дед прослезился.
Вмешивается отец – «Ты, батя, не сомневайся – жена тоя, Ксенья, тебя до смерти добром вспоминала, мы – твои дети – тоже. Это уже после нас все пошло неправильно – сбежали все в города окончательно и забывать стали про родину. Один внук до сих пор живет в твоем доме, да разве одному под силу?...»
«И ты, сын, расскажи деду про вашу новую жизнь» - требует отец от меня.
«А что тут скажешь – женщины все, женщины баламутили – им всё городские удобства подавай, да теплую водичку из крана. Сами не ездили, и мужиков не пускали в деревню - то» - отвечаю я кратко, чтобы не завестись.
«Так у вас теперь бабы правят?» - удивляется дед. «Да, выходит, что так!» - отвечаю я, глядя на отца, который согласно и сокрушенно кивает головой. «Тогда все понятно» - говорит дед с грустью в глазах – «В наши -то времена иначе все было. Баб любили, да воли не давали. Вон у меня – шестеро детей, куда же больше любви, а у иных и за десять достигало. Но порядок был, это факт!»
Я парирую – «Вы бы, дорогие мои, приходили почаще, да рассказывали побольше, тогда бы и толк был. Своего отца слова я до единого помню, а тебя, дед, совсем не знаю. Вот и расскажи нам как жить».
«Да чего я вам скажу нового?» - отвечает дед – «Мои советы для моего времени, а у вас времена совсем другие, вам в них и разбираться». «Другое дело, что дружнее надо быть своим – то людям, да и старину не забывать – там много полезного…» «Живите по совести, честно, С Богом, да чего я буду говорить – это всегда было так, и всем известно». «Дом и землю зря, конечно, погубили, могли бы и поддержать – вон вас сколько много даже внуков. Ну, вам же хуже…»
«Ну, ладно» - засобирались предки, подумав, и обращаясь ко мне – «Скоро утро – опять, небось, побежишь куда, куда за ночь придумал. Ложись уже – день долгий впереди, отдохнуть надо сначала…» «А мы будем приходить, чай не последний раз видимся. Поможем, посоветуем…»
Просыпаюсь я всегда мгновенно. Бах! И только остатки лёгкого ночного тумана рассеиваются в отдохнувшем, все – таки, за ночь сознании, совершенно ясно напоминая о только что завершенной беседе с любимыми людьми. Глядишь, так и мама придёт, и другие. Хорошая возможность, буду ждать.
А в принципах своих я только укрепился.
СПб,
2019 август