Месяц Ворона. Повесть. Глава 8

Анатолий Статейнов

                Анатолий Статейнов.

                Росомаха.
               

    Росомаху Роман видел в какие-то дни часто. Правда, он не знал, что это хищник, тонко чувствующий слабых и обреченных.  Она как-то догадалась,  у человек нет ружья и ничего другого, способного угрожать ей. Сообразила, человек шел полуголодный, значит слабый.   Вечерами, когда Роман останавливался и пил возле костра чай из пижмы и тысячелистника, он видел ее то в одной стороне от себя, то в другой.  И на ежедневной рыбалке хайрюзов на уху, постоянно пятился от росомахи, садивщейся почти рядом. Обычных ночей в Эвенкии летом не бывает. Темнота приходит на мгновенье, с двенадцати до часу, а потом царствуют серые сумерки примерно до трех утра. В три  уже показывается солнце.
  Заметив ночью горящие в траве глаза росомахи, Роман неожиданно для себя затаивался от страха, немели руки и ноги. Била противная дрожь.
    Он вставал, громко кричал,  бросал в росомаху  горящую головню или камень, если он был под рукой. Сначала на угрозу хищник бесследно исчезал в траве,  потом  росомаха разобралась,  ни чем этой ей не грозит, и только провожала глазами горящую палку лиственницы.  Роман хорошо понимал,  ночью бесшумная росомаха  запросто подкрадется к нему и может впиться в горло. Он читал где-то, таким приемом росомаха запросто успокаивает шести центнерового лося. С Романом справиться хищнику ещё проще. Не сегодня, завтра зверь  выберет мгновенье и  атакует.  Скорее всего, это старый самец, которому и летом трудно пропитаться. Он и выбрал подходящую жертву, чтобы основательно подкрепиться.
    Одному Роману голыми руками с росомахой  не справиться. В третью ночь или четвертую ночь преследования его росомахой, он догадался сделать лук. Сам рог лука  вырезал из черемухи. Попробовал о колено, показалось нормальным: древко упругое и гнется  с трудом. На краях вырезал зарубки для тетивы, а саму тетиву  кроил из брючного  ремня. Ремень оказался длинным,  на ширину рук. Связывать тетиву  из двух ремешков не пришлось. 
 Стрелу  тоже вырубил из черемухи. Хорошо ее обточил ножом, обжег на костре конец, чтобы был поострее и тверже.  Когда росомаха появилась перед ним в очередной раз и совсем близко, выстрелил.  Удивительно, но попал с первого раза. Хищник по щенячьи взвизгнул и исчез.  Очевидно, стрела все-таки пробила мех  и шкуру, Роман стрелы так и не нашел.
  Больше до самой Туры он росомаху  не видел. На берегу Тунгуски  не раз опасался копающихся в земле  медведей. Но они в это время сытые  и сам обходили  человека. К тому же не без резона мерекали, от Эвенкии всякие экологи и прочие говорливые люди далеко, Любой рыбак или пастух оленей запросто пришьет, разделает на маленькие кусочки мяса и завялит их. Медведи не любят в природе зря докучать человеку.
    Больше ни каких приключений по пути в Туру, а в  планах и дальше на север, у Романа не случилось.
  Мне все это и много чего другого из уголовного дела Романа  рассказал в Туре его адвокат. Сейчас он уже не работает, и вообще в Эвенкии не живет, а уголовное дело об убийстве в Туре священника уже ни какого секрета не представляет.  Адвокат  печатал у нас в издательстве свои книги, и рассказал мне, что знал о Романе сам. Григорий Яловец, адвокат,  он тоже о Романе писал. Небольшие, правда, заметки, в две – три странички. Но уголовное дело Яловец хорошо изучил и рассказ о росомахе в нем есть.
    Север всегда  манил. Кого-то заработками, кого-то отдаленностью, кто-то сюда специально бежал и бежит от разных неприятностей. Как в схоронку: от жены, детей, от долгов, сам от себя. Уехал, спрятался,  поживает с оглядкой, вдруг найдут. Так, бедный, до конца жизни и тревожится. Переживает о своей Родине, все концы с которой на веки вечные обрублены.
    Хотя, на мой взгляд, человек,  где бы не находился, везде чувствует себя  центром  мира. Уехать от собутыльников, не значит самому себя потерять.  Отдаленность скорее нравственное, житейское, чем географическое понимание. Это  в нас запрограммировано создателем, в генах сидит. Ни в одной пьянке не потеряешь. 
    И центр для каждого  там, где мы на сегодня есть. Человек его всегда в себе носит. Отдаленность  не играет никакого значения. Она всегда относительна.  Норильск от Москвы далеко или Москва от Норильска? Москвичи по - своему считают, норильчане – по- другому.
   Писательский хлеб и труд  позволили мне поколесить по Сибири и России. И на Полюсе был, и в Саянских горах,  и в степях Тувы, в Горном Алтае. На Байкале, Амуре. Иртыше и Оби. Лечил овец в степях Калмыкии и копал картошку в Брянской области.  Есть там такой поселок, Сельцо. Два года прожил, вернее служил во внутренних войсках,  .  Картошку всю осень копал,  я в медсанчасти работал.  Кому ещё заниматься уборкой урожая как не санинструктору батальона.  Куст – ведро.  Яблоками объедался в поле. Железные они тут, без особого вкуса, но яблоки. Целые сады стоят.  У нас в Татьяновке таким не вырасти.
   Центром Земли три дня подряд мне казалась льдина на Северном полюсе,  на которой мы медленно дрейфовали по океану. Мы не чувствовали, плыла ли льдины и вообще, плыла ли она?  Создавалось ощущение, что подо льдом земля, и мы стоим  на одном месте.  Но приборы метеорологов и географов показывали, мы  катимся  на льдине в сторону Канады. И сейчас полоса аэродрома с жилыми палатками, двумя вертолетами и нашим самолетом уже в 90 километрах от полюса и продолжает удаляться.
  Торосы кругом, безлюдье, солнце незакатное. Но я не  страдал от одиночества, отдаленности, оторванности от людей и мира. Некогда было.   Мне казалось, что именно с этой льдины и начинается земля,  солнце и невидимые тут летом звезды.  И с нас, горстки людей на Северном полюсе, закипела  новая эра в развитии человечества. Наше созерцание ледяных окрестностей было ни что иное, как управление Вселенной. Мне так казалось.
    Я клал на колени фанерку тридцать на двадцать сантиметров, которая всегда и везде со мной.  На  фанерку  общую тетрадь и  периодически записывал увиденное, услышанное, сказанное.  Чтобы потом, дома, за письменным столом  серьезно обдумать это путешествие  на Полюс, которое мне подарили добрые люди. 
  Потом  была знаменитая скала Спящий Саян в горах, по размерам больше, чем пирамида в Рославле.  Возле   скалы в одно летом  пришлось жить целую неделю. Все это время  издевался  изматывающий душу дождь. Я глядел из палатки на мутные вершины гор. И  кто-то далекий подсказывал, именно тут, в Ергаках, и есть центр земли, а может и всей Вселенной. И самый центр мироздания вот эта промокшая, с раскисшим брезентовым верхом одноместная палатка. Все  звезды со своими планетами крутятся как раз вокруг меня и  палатки.  Я принёс к входу в палатку два валуна, на них положил фанерку и опять писал.
  Точно так же я чувствовал себя в войлочной  юрте, в Туве, где однажды чуть не приобрел, наконец-то, настоящую  семью. Вместе с хозяйкой отары Зоей Сарырлэр мы зарезали барана, вернее резала она, я стоял на подхвате. Как-то так получается, что в серьезных  делах я больше на побегушках, независимо от возраста.
  Затем хозяйка   ушла в небольшую баню на стоянке, растопила там печь и принялась гнать из специально заквашенного  молока –хайптака – слабую на крепость водку – араку. Мы ели этого барана, запивали кто аракой,  кто  чаем, а в перерывах между едой и сном пасли отару в тысячу голов, стреляли куропаток, которых в степи ещё уйма.
   Я носился вокруг стоянки на резвом тувинском коньке. Кричал во все горло на овец, а скорее всего радовался  сам себе, какой я  сильный и уверенный. Уверенность эту мне подарила юрта и её хозяйка. За две недели я не только сжился, но  и полюбил этот самый  чудный уголок мира.  Главное, все видимое и пережитое,  записал в тетрадь, и до сих пор пользуюсь этими записями.
   Ведь Тува, это знаю я, и ещё немногие люди в мире, всего лишь полторы тысячи лет назад была центром так называемой скифской цивилизации, одной из  областей Великой империи русов, которая протягивалась от берегов Желтого моря нынешнего Китая до Лондона. Тувинцы, несмотря на желтизну и узкоглазость  – русские.  Их потомки тоже скифы. У них и сейчас есть рыжие тувинцы, которые не смешались  со степным народом, так и живут в тайге.  Скифская империя просуществовала почти восемь тысяч лет.  Правда была известна давным-давно, подтверждений  этому и сейчас много.  Правду не спрятать, это  пустой труд. Но кто-то её тщательно скрывает от мира, а вся правда написанная про древнюю Русь периодически сжигается ее врагами.
   Остался бы я там, в Туве, надолго, если не на всю жизнь, да неожиданно кончилась командировка. За мной приехали, как и уговаривались, через две недели,  из правительства республики. Напомнили, что у меня к аратам всего лишь командировка. А дома, в редакции, уже, наверное, ждут.  Я уже забыл и про редакцию, и про задания. Мы были счастливы с  Зоей. Ну, за неё утверждать нетактично, кто знает, что у женщин в голове, а я был в восторге.  На эти две недели небольшой улус в четыре юрты стал центром мира и командовал этим миром я. Командир с меня ни какой, но иллюзии то водятся. Они в записях о Туве четко просматриваются. Уединения  способствуют  мудрости и долголетию. Я считаю, мы уединялись вдвоем,  как думает Зоя – спрашивайте сами.
   Увы, пришлось смириться с обстоятельствами и проститься с гостеприимной хозяйкой и надеждами на долголетие.   Сопровождаемый напутственным взглядом хозяйки юрты, я сел в машину. Твердо убежденный, что все эти две недели, именно здесь в юрте, в семидесяти километрах от города Самагалтай, и  был центр Вселенной. Тут решалось, куда плыть далеким звездам, зачем и сколько им вообще жить. Ложное чувство, но оно дано нам свыше. Без него человек не способен на самопожертвование, на добро и  решительность. Пока живой – думай и борись. Помни, Месяц Ворона всегда висит над тобой, а жизнь  короче спички.
 Иногда сяду возле родного дома в Татьяновке, загрущу. Вроде ещё только собираюсь в первый класс, а уже – шестьдесят шесть.  Школа, техникум, университет, учился ли я  там, или все этого приснилось в очень коротком сне? Таком кротком, что он и в памяти какими –то искорками.
  Сегодняшние размышления о давних командировках  в Эвенкию, и событии, про  которое рассказали мне по приезду туда. Впрочем, почему рассказали?  Я многое увидел сам. Иногда только просил, чтобы ввели в курс увиденного. Прояснили ситуацию. С помощью адвоката я  уголовное дело Романа Кришнина изучил основательно.
   Председатель Законодательного собрания Эвенкии, по- местному  Суглана,  Анатолий Амосов приглашал  написать про дальние поселки округа. Мы с ним выпустили книг пять или шесть. 
  Мне даже билет купили за казенный счет. А в вертолете место забронировали.  По плану, председатель Суглана и губернатор Эвенкии, раз в год проезжают все села и станки, встречаются с населением.  Меня они в свою команду и включили. 
  Но  сложилось так,  в Туре сначала я попал на похороны местного священника. Трагически завершившего свой земной путь.  Проводить его на кладбище  вышла почти вся Тура. Крика и споров было много, некоторые верующие пытались даже прорваться в милицию, вытащить убийцу и самим наказать его. У мусульман бы это получилось, а христиане никогда  не организованны. Такая у них религия,  рабская.
 Тогда эта  история  заинтересовала меня,  увлекся ею больше, чем поездками на дальние стоянки оленеводов и охотников.  Два  главных героя этого уголовного дела, тоже  чувствовали себя центром мироздания. Они каждый по-своему пытались влиять на души людей, но все закончилось трагедией.  Один был созидатель, второй – разрушитель,  победило в этот раз  зло. Но Месяц Ворона не ошибся в выборе, он просто подсказывал: добро должно быть с кулаками. Иначе оно совсем не добро, а подельник зла. Добро не защищённое, гнущееся, хитроватое.  В этом случае добро -  тоже зло.
  Серьезно я окунулся в эту запутанную быль только в этом году, когда в очередной раз побывал в командировке в Эвенкии, сходил в недавно построенную там церковь - красавицу. И от прихожан услышал много доброго о первом священнике Туры, который был убит вначале двадцать первого века. Время идет,  торопливо,  года мелькают секундами, люди в Туре меняются, но отца Григория там помнят. Поминают добрым словом в молитве.
   В принципе,  так и должны  вспоминать настоящего  священника. Тот, кто искренне служит Богу, выше и чище нас. Пример для молодых и старых.
  Мне  толковали частности убийства, а я видел в этом случае всю нашу нынешнюю Русь. Ее кровь и слезы, преждевременную старость.  Вот и захотелось задуматься, поразмышлять, почему некогда величайшая империя Русь от Тихого океана до Лондона  уже столько веков подряд угасает. Некогда великий и гордый народ становится рабом. Вернее его умно и надежно делают им.  А сопротивления со стороны русских нет. Вот и бродяга Роман не просто пришел в Туру, он принес сюда большое горе.
   В Туру и при Советской власти каждое лето прибывало по две, а то и три тысячи бродячего люда, в основном в геологические партии.  Прожив тут три-четыре месяца, с первыми морозами торопились бродяги обратно, на Большую землю. Или, как любят они говорить в своих кругах, на материк. Кто был все также гол как сокол, все в той же рваной рубашке, в которой и приехал, а кто  набил по случаю карманы денежкой. И теперь легко сорил ею, начиная с Туринского аэропорта.
   Я не раз бывал в Туринском аэропорту «Горный» именно в такие веселые времена. На крыльце здания аэропорта почти всегда сидели два  - три бича, тут же, на ступеньках стояла початая бутылка, стакан, а то и служившая стаканом  консервная банка. Сухарик лежал, невесть где и когда валявшийся. Случалось и сушеная рыбка. Периодически кто-то из бичей наливал в банку водки, ни на кого не глядя, дескать, дело у меня важное, не до вас, тянул из банки  спиртное, занюхивал сухарем. И опять, не глядя ни на кого, вытирался засаленным рукавом куртки или костюма.
 Все это молча, ни на кого не глядя, создавалось впечатление, что на крыльце сидели короли  мира. Только в порванных сапогах,  заношенных фуфайках, недели две не умывавшиеся.
  Если кому-то нужно было пройти в а здание, он должен был или просить пьянь подвинуться, или самому растолкать их. Бичи чувствовали силу, сторонились, пропуская кого покрупней, слабого останавливали, будто и не слышали. Крыли матом, требовали денег за проход.
   Орали на бичей бабы, плакали ребятишки, а бичи все также квасились на крыльце. Худющие, грязные, Наконец, находился кто-то из крупных, брал  поочередно за шкирку «королей крыльца», и  они по собачьи, на четвереньках, летели к березкам, что толпились почти у крыльца. Туда же, к березкам  отправлялась  консервная банка, а потом и початая бутылка.  К моменту падения она уже теряла свое содержимое.
   Часа через два  бичи  снова выползали из  стайки березок, садились на крыльцо и на этот раз их стаскивали оттуда добрыми пинками, а кому и синяк – другой  ставился под мутные  от водки глазки. Опять все утихало часа на два, на три.   Крупных драк, с поножовщиной,  никогда не бывало. Но частенько поколачивали пьяниц так, что они заходили в Ан-24 со второго или третьего раза. Ибо синие руки и ноги хозяев не слушались.
 -  Кто бил, не говорят, -  пояснил мне местный участковый, - но однозначно утверждали – ни за что. Дескать, сидим, выпиваем. Вдруг одному в торец, другому. Сволочи какие - то.
  Поселок привык к  бичам. К дракам, пьяни круглые сутки, крикам или песням во всю Ивановскую. Особого внимания на них не обращают, но и к себе близко не подпускают. Между серьезным туринцем и наезжим бесшабашным народом всегда граница.  Бродяги боятся ее переступать.  Запросто можно схлопотать  по голове, а то и навсегда остаться в Эвенкии на дне Кочучума или Нижней Тунгуски.
  Тура как раз на месте соединения этих рек. Каждый  год речная галька зарывает немало  костей бездомных. Кто сам бросается в воду в алкогольном угаре, кому помогут. На Севере всё может быть. Сколько бы не набивалось бродяг в Туру,  поселок они не тревожат. Права не качают, побить кого-нибудь из местных не пытаются. Кто нарушит это правило, тут же платит за  грубость.  Иногда жизнью.  Так и не поняв, за что придушили.   
     Бичей - покойников ни кто ни когда не искал, и не ищет. Да и кого искать, по – чьему заявлению? Сам потерявшийся уже не напишет, с того света ещё ни кто весточку не прислал. А его друзья тем более промолчат.   А то ещё ни за что объявят преступником.
   Роман пришел в Эвенкию сам, по берегу Нижней Тунгуски.  Местами его подкидывали вверх рыбаки на моторных лодках километров на пятьдесят, не больше, потом опять пешком. Шагал в глубинку, как выяснится позже, спасаясь от милиции. Но ведь и в Туре милиция. Значит, планировал забиться ещё куда-то дальше.
 Был он в резиновых сапогах,  брезентовой куртке, без вещей, если не считать  пустого вещмешка. Армейского, плотного и удобного.  По виду обычный российский бич,  которых нынешнее разухабистое время мгновенно  народило многие  тысячи. Мельчать стал наш народ и на этих самых реформаторов походить. Такой же пустой становится, вороватый,  подленький. Все мы теперь в чем-то чубайсы. Теряем духовность, о деньгах думаем. Учимся  покупать и продавать. Уже не совесть и духовность, а сами себя продаем. Но об этом как-нибудь в другой раз.
  Первую дорожку Роман  проторил в местную  церковку. Настоятель храма отец Григорий, человек в Туре  авторитетный и влиятельный, принял путешественника, как и полагается  священнику, радушно: покормил, помог определиться в гостиницу.  Дал  хлеба, соленой рыбы, кое-что из одежды. Ничего вынимать из его души о прошлой жизни  священник не стал. И так  понятно,  Роман хоть и бродяга, но хорошо знает о церкви. Парень не сомневался,  здесь всегда помогут   обтерпеться в незнакомой местности, определиться с жильем и работой.  Так оно и вышло. Пошел бы сам в гостиницу, без паспорта и денег, кто его возьмет?  А вот когда священник вначале позвонил знакомой администраторше, бродягу устроили.
   Фактически к приходу в Туру Роман уже был маленький паразит.  Он  знал, где можно подкормиться на дармовщину и уверенно этим пользовался. У бродяг есть безошибочное чувство: появиться там, где накормят. Его дарит голод. Потом, на суде, адвокат будет говорить, что Роман психически больной, не способен управлять  своими поступками. И отвечать за содеянное по закону не может. Его нужно лечить, а не судить.   Романа лечить нужно, без сомнения, а как тогда  быть с пролитой им кровью?  Разве окупят  три года принудительного лечения  смерть отца Григория?  Одностороннее у нас сейчас какое-то судейство, в пользу воров и убийц.
  Роман  почти все рассчитывал правильно и безошибочно. Больной не способен на  такое.  Просто суду было выгодно объявить Романа невменяемым. Слишком уж сложное было дело, затрагивало многих и многое. Вот так его и упростили, это дело. Поставили виновного в ряды дураков, с этим клеймом и утартали из зала суда в больницу.
  В Туре вам сегодня об этом хоть кто расскажет. Люди ведь знали Романа, общались с ним не один день, особо странного ничего не замечали. В Туре и почуднее  народец водится.  Просто Роман сначала натворит что-то, а потом думает, как избежать ответственности.
  Гостиничная хозяйка и духовная дочь отца Григория - Валентина Александровна Павлова - не стала требовать с клиента предоплату за проживание. Какие у бродяги в заплатках деньги.
 - Рассчитаешься  работой, – сладилась она с незнакомым постояльцем. – Пока лето, кое - что подладить надо. Денег на ремонт не дают. У нас  с тобой бартер будет. Я тебе крышу над головой, ты мне эту крышу подновишь. Хорошо постараешься, год можешь жить без денег. Но на обеды тебе у меня денег нет. 
  Валентина Александровна знала, как с подобным народом разговаривать. Не первый раз нанимала бродяг. А Роман в таких случаях молчал. Крышу над головой дали, тепло в номере, что ещё нужно?
    Работы хватало: завалинку вокруг гостиницы  наладить, крышу починить, ограду привести в бодрый и веселый вид. Состарились доски забора и столбы, подгнили снизу, которые и упали вовсе. Роман сделал из гнили конфетку. Только заборы меньше  ростом стали. Туалеты в Туре на улице, и с ними прямо беда, тут ведь вечная мерзлота. И туалеты Роман в порядок привел.
  За дело взялся  сноровисто. Знал, как топор держать в руках и лопату. В гостиничный журнал  был вписан с его слов: Роман  Кришнин. Фамилия ни у кого из туринцев подозрения не вызвала, а задуматься стоило, да  и было о чем.  Последующие события это хорошо показали. Но к ним мы еще вернемся. Роман Кришнин для Сибири все равно, что Чингис Хан  -  председатель в ООН.  Советуется с каждым, как лучше  сделать, как компромисс найти. Хан, как известно, руководил взглядом. Он только поглядел, а всем уже понятно, что нужно сделать.
   Чужим был в Эвенкии Роман, во всём чужим. Если хорошо задуматься, то и не мог стать другим. Государство теперь из хороших детей воров воспитывает, убийц, вкладывает в такое направление подготовки будущего России большие деньги. Одно наше телевидение чего стоит. Про честность, порядочность, сердечность там теперь и речи никто не заводит. Мат, кровь, водка и пиво, разврат. Совсем крошечные души девочек и мальчиков в эту грязь окунают.  Эстрадные звезды за большие деньги очень хорошо стараются. Пытаются уговорить нас: жить идиотами нужно, так проще и легче.  А уж какими розовыми красками путь в преисподнюю раскрашивают, один Максим Галкин чего стоит. Маленький такой чертенок. Диву даешься, куда люди талант свой тратят? На разведение подлецов и сумасшедших? И ведь многое у них получается.
   Посмотрите, как часты стали  психические заболевания. А наркомания, алкоголизм, проституция, как эти навязанные Руси болезни ломают психику молодых.  Сколько парней и девчат ушли из жизни раньше времени по собственной воле,  сколько их решилось на убийства? А галкины, петросяны по - прежнему на экранах кривляются. Ну да ладно,  каждому свое, как говорили древние славяне. Вернемся к Роману.
 Отца Григория Роман навещал ежедневно, с ним-то  не скучно, всякий раз, после плотного ужина,  затевались богословские разговоры.  Роман, человек примитивных знаний,  якобы увлекающийся кришнаидской верой, толмачил своё, православный Григорий - своё, и ни в чём во мнениях не сходились. Философствования Романа были наивными, детскими. Рассчитанными на простаков. Он и сам из них. О каких знаниях могла идти речь у человека, который за два десятка лет ни где их не получал. В договорах на ремонт гостиницы он расписывался. Но грамотой владел плохо. Писал с грубейшими ошибками. Говорил лучше, но  логики в размышлениях не было. Ни чем не отличался от большинства   своих туринских сверстников. Их больше половины, кто после  школы с ошибками пишет.
   Отец Георгий – совсем по другому скроен. Образованный, вежливый, тактичный. Зачем он привечал к себе Романа, одному богу известно. Зачем слушал его болтовню – тоже непонятно. Может душу парня хотел спасти, но Роман, скорее всего,  был из рода бездушных. Есть теперь такая категория людей, и довольно многочисленная.
 Насчёт документов Валентина Александровна  спрашивала, и не раз. Парень нес околесицу, будто оставил их вместе с вещами в лесу,  возле костра, а когда пошёл то ли за шишками, то ли за грибами, сразу заблудился и потерял  вещи. Теперь их уже  не найти. Но  он, дескать,  написал запрос, документы восстановят, ждет теперь, когда придет ответ. Будет паспорт, он подзаработает денег и из Туры уедет. Но куда и зачем, не говорил.  Видно, ещё не придумал.
  Откуда родом, тоже рисовал по-разному -  путался. То ли из Томской области, то ли из Новосибирской. Непонятно было Валентине Александровне, писал ли он куда-то письмо насчет паспорта?  Судя по всему, он и не знал, куда писать. Скрывал правду о родительском угле. Узнает милиция про домашний адрес, сразу встанет вопрос о дезертирстве.
  Об этом  она  рассказала  мужу, Василию Васильевичу, туринскому промысловику. Тот пил чай у окошка, заодно здоровался с прохожими.  На рассказ только  пожал плечами.
 - Ну, всякое бывает. Сколько их, таких, через наш поселок прошло. Хоть один правду тебе рассказал? На подонка вроде не похож. А совсем нормальные к нам в Туру редко приезжают. На Севере мы с тобой, мать, не забывай. Сюда едут подзаработать или спрятаться.
 Потом зевнул и еще немного подумал.
 - Пусть живет, кому он в обузу. Зато помощь тебе будет, главное ведь не пьет, не ворует, на хлеб сам себе зарабатывает. Если что-то не так понесет, скажи, я его на место мигом поставлю. Не первый.    
 Тем временем Роман управился с заботами гостиницы, навел порядок у дома и внутри его, нашел себе зимней одежонки, обувь меховую купил. Он давно уже по Туре искал работу. Копил копеечку. Все  ему  в Туре наскучило,  ладился уходить.
 - Пойду,  в Путораны. Говорят, там  эвенки приносили жертвы языческим богам. Храм их целым остался.
 - Шутка ли, - засомневалась Валентина Александровна. - До Путоранов шестьсот с лишним километров. Вертолет два с половиной часа летит. Я сколько лет в Туре прожила, ни о каком капище не слыхивала. Выдумки. Эвенки -  кочевой народ, сроду ничего не строили, в чумах жили. Какой храм тут искать? А идолы деревянные вон, на том берегу Тунгуски, Василий их там часто видит. Чего в них нового? Возьми лодку у Василия, съезди и посмотри.
    Бродяга  только засмеялся, потом его в Туре не стало.  Думали. Уехал куда-то на материк. Горного перевала Роман достиг, когда там лежали приличные снега. Он об этом следователю потом рассказывал.  Следователь был для него силой,  тут не забалуешь. А силу Роман всегда уважал, ей он говорил правду.
   Решил парень обжиться на склоне. Вывороченную ветром лиственницу нашёл, залез под корень, в ямку, осмотрелся. Место хорошее, здесь можно  обустроиться надолго. Обложить по бокам выворотень жердями и кустарником, обсыпать снегом, у входа развести костер. Леса кругом много, на сто зим хватит. Так все охотники делают, по два-три месяца без избушек под выворотнями ночуют. Норы эти называют балаганами. В такой схоронке уютней и удобней, чем в палатке. Земля подтаивает, выбирай ее, расширяй помещение. Подстилай старой травы и веток на пол, раздетым спать можно при хорошем костре.  Отдыхай себе в тепле и светле, подкармливай костер. Через огонь ни один хищный зверь  не кинется.  А коли и случится что, топор под руками, им  любого волка успокоишь. А медведи по Эвенкии зимой не ходят.
  Лови зайцев и куропаток  на петли, растолстеешь. По склонам холмов, где ветер сдувает с тальника снег, куропаток много.  Пока они молчаливые, скрытные, к весне заговорят. Но куропатки и зимой ходят по тальникам, кроме почек талы больше кушать им нечего.  Попадают там в петли.  У Романа под этот случай с собой и проволока была. Где-то он научился навыкам выживания в тайге, многое умел и знал. В том числе секреты безопасной ночевки в лесу.
  Частенько шатался он по лесу возле этого выворотня. Лыжи себе примитивные вытесал, по эвенкийскому снегу пешком не пройдешь. Где старую охотничью избушку обнаружит, найдет там что-нибудь, к себе под корень тащит. Где брошенный рыбацкий станок обыщет. Посуды у него и продуктов прибавлялось. 
   В блужданиях наткнулся  на живое стойбище охотников. Сразу кинулся в сторону, но охотники остановили.  Повезли его в посёлок. Когда доехали до озера, Роман крадучись сиганул с мотонарт, остался на берегу. С собой у него были рыболовные крючки. Рыбу тут поймать не забота. На ленточку от рубашки бросаются щуки и муксуны по несколько килограммов.  На берегу было пустующее строение, пригодное для жизни. Там печь, соль на полках лежала, спички, крупа перловая.  Парень мигом решил: зимовать здесь, а как снега сойдут, начать думать, куда еще податься.
 Но из небольшого посёлка быстро приехали на «Буранах» местные жители. Якуты  убедительно пояснили, что в его соседстве не нуждаются, а больше спрятаться не получится. За это тут наказывают.
 Это понятно. В тайге бродяг не любят, уж очень они хлопот много рожают. Не себе, а тем, кто рядом.  Избушки жгут, сети проверяют, воруют все, что под руки попадает. В общем, сорный народ, потому и отправили сразу шалого парня назад в Туру.  Прилетел санитарный самолёт, и Романа в него запихали. С наказом, не возвращаться, иначе с ним тут церемониться не будут. Это подействовало, больше он в горы не собирался никогда.
 
   Открытой силы Роман боялся.  По характеру он, не боец, хотя хитростью небо не обидело.  Опасность он всегда чувствовал, не ходил туда, где могут проломить голову. За свою жизнь он переживал. Старался обидеть того, кто слабее, сдачи не даст. Росомаха он, исподтишка норовил кого-нибудь куснуть. Не волк он и даже не шакал.
 - Чего тебя носило по горам, - спрашивал следователь. - Замерз бы к чертовой матери.  У нас везде опытные охотники, и то нет года, чтобы кто-нибудь не замерз.
  - Да я не рисковал, - выкладывал он правду следователю,  - от своего балагана далеко не отходил. А если и приходилось, спички всегда с собой брал и топор.  Можно было и ружье в Туре у кого-нибудь за бутылку на время взять вместе с патронами.  Да ружье такое дело, улика, за него посадить могут.
   Адвокат Григорий Яловец  рассказывал мне, что мелкая у его подзащитного душонка.  Если по - русски, грызун  обыкновенный. Крыса.  Попадись ему в лесу ребенок или женщина, замучает до смерти истязания.  В тихушку все, исподтишка.  Взрослого обойдет, этот сдачи дать может, а то  и побить хорошо.  Росомаха самая настоящая. Был бы отец Георгий побойчее, относился бы к Библии как к обыкновенной книге, глядишь и остался бы жив. Библия – обычная книга, написанная такими же, как и мы, смертными. Не смог отец Георгий подавить в себе рабскую сущность библии. Ударили по левой щеке, подставь правую. Изнасиловали и замучили жену твою, отдай им ещё дочь.
 В худшем случае отец Георгий мог просто не пустить к себе в  дом убийцу. А человек в добром здравии взял бы топор и обухом так уделал этого Кришнина, неделю бы зубы собирал. Но к такому уверенному в себе и бойкому, Кришнин бы ни когда не пошел. А беззащитность отца Георгия он сразу раскусил.
 - Денег на защитника у него не было, -  разводил руками Григорий Яловец, - меня государство назначило быть его защитником. Я не мог найти ни одного доброго слова в его защиту. Какая-то опустошенность стояла в душе. Отсидит, выйдет и ещё какого-нибудь более слабого убьет.
  В Туре оторопели, когда снова увидели путешественника: обтрёпанный, грязный, простуженный. Невесть в каком помещение его якуты до самолета держали, под замком. Боялись, как бы к кому-нибудь в дом не залез.  Еще хуже выглядел, чем  летом, когда впервые «осчастливил» северян своим присутствием.  Валентина Александровна наготовила ему отвара из трав и местной сараны. Но он отказался  пить, так выздоровел. Голодал больше недели, одну воду холодную пил. Короста действительно сошла. Налеты с губ тоже.
   За большую работу снова не брался, но  и особой обузой никому не был. Ел, как говорят, на свои, заработанные. Вечерами пил чай и хлебал уху все у того же отца Григория.  Вел себя тихо.
 Василий Васильевич, видя, что парень  здоров, вынослив и в тайге смекалист, умеет выжить, позвал его на промысел. Мол, чего тебе в поселке болтаться, а там при деле будешь, и мне легче. Зимой вон какие морозы. Хоть «Буран» поможешь заводить по утрам. И на том спасибо.
  Роман согласился, но в тайге  поскучнел. По путикам ходил редко, больше лежал на нарах. Присмотреться надо было к парню чуть раньше. Он везде такой. Возьмется за дело, две-три недели - и опять ему куда-то  спешить нужно, уединиться. Рисковал Василий Васильевич, когда брал его с собой в тайгу.  Сильно рисковал жизнью, но не догадывался об этом. Он после вечернего чая обычно долго зевал, пока слушал напарника и боролся со сном. Все-таки меньше чем по сорок километров в день проходить  Василию не случалось.  Уставал.
  Но помощь от парня была: тепло поддерживал в избушке, дрова готовил, еду. Потом стал сбивать Василия Васильевича к берегу Ледовитого океана.
 -  А что там делать? - спрашивал Василий Васильевич.
 Бывалый охотник считал такие разговоры  глупостью. Однако мечта к Ледовитому океану появилась и у него. Навязал ему ее Роман. Силой убеждения он все-таки обладал, и не малой. Вернувшись с участка, они  удивили Валентину Александровну. Готовились к дальней поездке как к важному делу. Но рядом с женой и домом  Василий Васильевич быстро остыл. Куда  спешить? От Туры до океана больше тысячи километров. Кто бывал возле океана, ни разу про Кришну у берега или на льдинах не рассказывал. Да и плохо понимал Василий Васильевич, что такое Кришна. Тепло дома, тепло жены, трезвые рассуждения о будущей поездке, вернули его к обычным заботам.
 Василий Васильевич снова занялся охотничьим участком, а Роман сидел у окошка комнаты гостиницы, созерцал окрестности. Днем. Вечером жег время у отца Григория. Спорили.
  Монах вёл монашескую жизнь. Идейный. По заповедям жил. Когда  похоронят,  в его комнате найдут старый тулуп, ложки, чашки да церковные  книги. Все его интересы сосредотачивались на укреплении православной веры в посёлке и увеличении  паствы. Деньги, конечно, в его руках были. Предприниматели давали, верующие, администрация округа, но он их сразу отправлял на храм. Церковь строилась на подаренные деньги. Это большие суммы, сначала их получал монах, затем все отправлял строго по назначению. 
   В Туре до отца  Григория  церкви ни когда и не было, поселок только в тридцатых годах начали строить. А тогда все храмы на Руси рушили, значит о новых и разговоров не заводили.
   Дом, перестроенный под церковь, народ вначале за большую диковинку  принял.  И стар  и мал сюда потянулись. Иной раз небольшая комнатка так была полна народу,  в коридоре стояли, сенях,  на улице. Старались поймать каждое слово священника.
  -  Веришь, нет, - говорила мне журналистка из Байкита Татьяна Панова, -  На большие церковные праздники из Байкита самолет заказывали в Туру. Летали батюшку послушать.  Очень уж божьим он человеком был.
  В одну из таких служб я был в туринской  церкви. Действительно яблоку негде упасть.  Конечно, и священник многолюдью способствовал. Справедливый, умный, образованный. Светил, без преувеличения сказано. Если беда, успокоит, посоветует, иногда помогал деньгами. Хотя сам нищий. На похороны деньги прихожане собирали. Старый тулуп, да алюминивые чашки и ложки не продашь. Поселковый совет что-то дал. На гроб и хороший памятник хватило. Похороны отца Григория – дань благодарности ему от прихожан. Достойные священника организовали в Туре похороны, человеческие.
  В Одесском университете на историческом факультете студент Григорий  не испытывал тяги к  богу. Баптисты  подтолкнули его к вере, к ним он однажды из любопытства пришёл. Подошли на улице примерно его сверстники по возрасту  и предложили книги, которых, конечно, не могло быть в университетской библиотеке. После баптистской литературы его повлекло в Православную церковь.
   О вере не скрывал, и это стоило ему кучи проблем: долго не выдавали диплом, а когда получил, на работу устроиться по специальности  не получилось. Скорее не хотел, сопротивлялся: не нужен вам такой? Ладно, живите, а я другим не стану. Он уже чувствовал Бога, видел свою дорогу в будущем.  Пошёл служить в церковь: псаломщиком, диаконом...  Был личным секретарём архиепископа Иркутского. Но серьезной карьеры церковного чиновника не сделал. Не для него это. Несмотря на всю святость, в церкви всего хватает: интриг,  стукачества, подсидеть могут. Священники благочинного, благочинный – их. И вся грязь перед иконами божьими, под неутомимыми наложениями креста на  лоб. Отец Григорий сразу от всего этого в сторону стал.
   В 1995 году принял монашество, а спустя два года его направляют в Эвенкию настоятелем Свято-Троицкого храма в Туре. В дальние поселки обычно монахов на поповские должности и направляют. Доходы тут маленькие, священнику с семьей не прожить. А монаху много надо? Хотя деньги у отца Григория были. Он их усиленно собирал на храм, который в Туре в конце концов все-таки построили. Правда, намного позже его смерти.  Но все туринцы считают, что храм этот – вечный памятник прежде всего отцу Григорию.
  В Туре отец Григорий столкнулся с  баптистами, довольно авторитетными среди северян. Фанатично ринулся в бой, как за Отечество. Хотя не всегда понятна и объяснима его бескомпромиссная  борьба с баптистами. Там и там Христос, богородица Мария. Хотя баптисты к ней несколько по-другому относятся.  Дескать, какая это святая, она ведь и после Христа рожала детей. Грешница.
  Одни отрицают иконы, другие нет. Только и всего. Эти споры не всем  понятны.  Численность баптистов в стране исключает такое понимание как секта. Слишком их много и хорошо организованы. А одной дороги к богу для всех нет.  И не будет. Исключив компромисс из своей жизни и веры, мы никогда не придем в стране к единству. А этого сегодня врагам Отечества как раз от нас и нужно. Спорьте, деритесь, враждуйте, а мы пока свои задачи порешаем.
  Роман скрипел зубами, священник никак не хотел принимать его версию: Иисус - сын Кришны. Тот и другой проявляли твердолобие, служили каждый своему Богу. Роман, конечно, с оговорками. На публике он верил и для публики.  У него в душе Бога, скорее всего, не было. Еще раз повторюсь, разницу в  богах и тем более пользу этой разницы  для России отстаивали спорщики. Вели неравный спор. Истинно верующим был только отец Григорий, Роман  окажется простым человеком, часто с противоположными думками. Так медицина суду скажет. Ну, ей, медицине, тоже не во всем можно верить, но с психикой у него все равно были не лады. Неуравновешенный, вспыльчивый, от трудностей уходит, не борется за себя. Иначе, какой бы леший занес его в Туру, да еще пешком. Иисус – сын Кришны, где-то подхваченная им мыслишка. У каких-то местных философов мещанского склада. Сам он мысль эту до конца не додумал, не способен был.  Но сорил ею по делу, и нет. Может, кого и удивлял среди туринских простолюдин.
  Религиозные споры нам специально во время перестройки  подогрели. Пока мы выясняли, чья вера правая, государство у нас разворовали. Мы и этого не заметили, усердно спорили друг с другом. И спорим.
  Бродяга этот Роман, стал выкобениваться перед отцом Георгием, будто именно он царь в Туре. Как видим, из ничего  кипятился. Не таясь стал цедить сквозь зубы: я убью  священника. Он не ведал бога, которого отстаивал, он уже  просто ненавидел  отца Григория, я так думаю.
   Зависть мучила.  Роман видел перед собой человека, у которого в жизни все сложилась. Была цель, просматривалось будущее. Отцу Григорию было не стыдно возвратиться в свое прошлое. Разве не приятно вспомнить, как не побоялся заявить когда-то, что верующий. Когда за одно сообщение, что ты православный могли исключить из комсомола, партии, института. Вон сейчас в храмах, все макушки крестят: либералы, демократы, социалисты, коммунисты. А возьмите, потрясите их депутатские душонки. Пустые люди, мещане с окладами  президента.    В свое время атеистами были. Вслух заявляли о непобедимом учении марксизма- ленинизма. Потом вдруг  сразу, как с колокольни упали и от страха закричали, что ленинизм не наука,  шарлатанство. Теперь учат нас в храмы идти. Князя Владимира, палача Руси, вспоминают, памятники ему ставят. 
  Отец Григорий шел не в ногу со всей страной. За идею не побоялся остаться без работы. Не без лукавого, где-то под себя использовал правду отец Григорий. Человек ведь грешен и смертен. Но он действительно за  идею боролся и не жалел для этой идеи ничего.
  У Романа все по-другому. Прошлое – грязь, будущее – болото. О каком будущем можно было говорить дезертиру, скрывающемуся от власти? Какое будущее у парня в расцвете сил, если большую часть жизни надеялся на чужие подаяния. В том числе на милость отца Григория. А вот почему Роман стал таким – другой разговор.
 Может   время наше его подлецом сделало. Осознанно, настойчиво выворачивали все светлое из души парня. В школе подталкивали к мысли: прав ты, а не учитель. В доме - прав ты, а не родители. Учили жить с одной мыслью: авторитет только я и никто другой. Об этом сегодня любой фильм, девяносто процентов книг, радио, телевидение, сформированное общественное мнение и законы. Роман – рядовой сын подлого времени. Сын страны, которую сначала распнули, а теперь открыто издеваются над распятой. И пока не добьют Россию до конца, не отойдут от неё.
  Семена подлости, я так думаю, в нем с рождения заложены были. Но наше время вложило их в хорошо  разрыхленную почву. И поливало обильно всю перестройку и реформы.
   Отец Григорий  был все-таки больше гражданин, чем священник.  Его проповеди не ограничивались пропагандой Христа. Он говорил о бедах в государстве, о  дьяволах, что поселились в России, в Эвенкии, мучают народ через своих верных слуг - чиновников. Многое ему не нравилось в нынешнем государстве. Особенно бедность наша. Рассказывал туринцам о черных душах московских правителей.  Говорил, чем теснее и ближе будут друг к другу туринские православные, тем сложнее будет проникнуть в их ряды коварным и лукавым слугам нечистого.  Ходил по улицам, проповедовал и о спасении души, и о дури местных властей. Призывал к прощению, но сам  не очень прощал  казенщину чиновников.
 Зимой гостиница почти пустовала, для больших чиновников из Москвы и края в Туре построили комфортабельный отель у берега Тунгуски. ЛДично я останавливался в этом отеле.
  В этой, старой гостинице, Роман был незаменим - он  сторожил её, топил, снег очищал с дорожек. А в конце зимы прилетели командировочные - предстояли выборы  губернатора Эвенкии. Чистокровные проходимцы собрались на выборы. Зовут их чуждому русскому уху словом – пиарщики.
  Роман избегал незнакомых людей. Ему не о чем было говорить с рекламщиками, а они его не замечали. Пиарщики видели в нем только дворника. Уборщика территории. Для них он был чем-то вроде эвенкийских собак, что утром встречали их у крыльца. И которым они охотно бросали по косточке.  Могли подарить Роману старую рубашку, носки, попросить сбегать за водкой…Они на заработки приехали, нет им дела до всяких кришнаитов, христиан. Забавляйтесь, дурни. Мы, дескать,  здесь косить «зелень» будем. То есть доллары зарабатывать.  Мне кажется, это уязвило и еще больше обозлило Романа, он впервые увидел свое истинное положение в обществе, свою истинную значимость.  Никто он в этом мире. Никто. Способен только пожилому охотнику да его жене мозги пудрить.  Да отцу Григорию нервы трепать.
  К отцу Григорию Роман больше не ходил. Готовил ему совсем другую встречу. Как потом скажут, по идеологическим мотивам.
  На мой взгляд, дело в другом. Роман дезертировал из армии, постоянно боялся, что вот-вот его арестуют. От безысходности и поднял руку на человека. Тюрьмы он не боялся, хотел там спрятаться, это еще дальше севера. Прятать сейчас  свою невостребованность, ненужность в нынешней России проще всего  в тюрьме. Тем более, что сегодня нам чуть ли не всем туда перейти предлагают. Евротюрьмы ускоренными темпами строят. Питание в лагерях солдатской нормы придерживается. Спальные комнаты стали уютней.
 А кришнаитство Роман носил при себе просто так, для собственного  очищения совести. Якобы очищения.
 Валентина Александровна попросила Романа уйти из гостиницы на месяц-полтора, до конца выборов. Он промолчал и направился к одному знакомому, у которого  иногда ночевал.  Собирал   вещи и прихватил гостиничный топор, лежавший у порога. Это заметила хозяйка,  не удержалась.
 - Топор-то зачем?   
 Роман топор положил на место. Валентина Александровна глядела на постояльца со страхом, сильно испугалась. Не за себя.
 За полторы или две недели до убийства к отцу Григорию пришли баптисты и сказали, что  его, отца Григория, ждёт  жестокое наказание. Мне об этом говорил редактор местной газеты Марат Валеев.
  Монах только устало кивнул. Баптисты ему говорили то, что слышали на улице и о чем уже знал монах.  Отец Григорий улыбался им в ответ: Роману не за что иметь против него зло. Я, дескать, с ним хлебом-солью делился. А что спорили, так это  на пользу заблудшей душе, чувствовать бога научится.
  Следствие выявит: Роман не Роман, а Руслан Любецкий, находился в розыске как дезертир. В Туру был вызван его отец, он узнал в Романе Харисовиче Кришнине своего сына Руслана Любецкого.
 - Я принёс жертву Богу Кришне, - отвечал Руслан Любецкий следователю. Повторюсь еще раз, следователю он говорил  правду и только правду. Боялся его силы.
 Все попало в газеты. Шум подняли кришнаиты во всей стране. Они не могли принять такую мотивировку преступника. По их вере нет жертвоприношений. И вообще кришнаит не может обидеть никакое живое существо, утверждали они.  Любецкий никогда не был кришнаитом, обыкновенный бездушный человек, проходимец, пытающий натянуть на себя маску кришнаита. Об этом они по красноярскому телевидению не раз говорили, и в Туру специально ездили. Выступали по-местному телевидению  и в окружной газете.
   На мой взгляд, здесь правда  есть,  и не малая. Роман путешествовал по северам не один год именно как кришнаит.  И не только спасался от милиции. Но и кормился этим «званием». В церковь шел покушать и разрешал себя переубеждать в вере. Спорил, якобы свое доказывал, но только для того, чтобы и дальше кушать. Откажись он  веры совсем – его бы перестали кормить в  храме.  Прими православие - тут же  бы стали приглашать работать при храме. А послушание это ежедневное, труд тяжелый.   
 Он удачно выбрал себе якобы веру, кришнаитство. Дескать, кришнаит и все, какой с меня спрос. Вроде бы вызов несправедливому обществу, а фактически пострадали те, кто рядом с ним. Неверующий он был, совсем неверующий.  Если что и носил в своей голове, то беса.
 Отец Григорий  на стук  среди ночи дверь открыл сразу. Как рассказывали мне туринцы, многие верующие в тот вечер,  не договариваясь, собирались сходить в милицию, чтобы задержали Романа. Но никто так и не дошел. А сама милиция инициативы не проявила, хотя поселок маленький, здесь все видно и все всё знают. Разговоры шли, в милиции их знали, палец о палец не ударили, предупредить трагедию.
    Вызвали бы проходимца, поговорили, мол, документов у тебя нет, посиди у нас, пока установим личность.   Какая-то сила противилась спасению священника. Тут и гадать не нужно, эта сила -  наше  русское авось. Махнули рукой баптисты, ничего пока не случилось, может и не случится. Точно так же поступили прихожане: не дурак же этот Роман, просто рисуется. В случае чего  клюнем его по макушке,  успокоится. Да и сам отец Григорий  не позаботился о себе. Не поставил возле  постели палку потолще. Не прошелся ею по спине проходимца. Мы уже упоминали, что открытой силы Роман всегда боялся.
  Священник был обезоружен собственными убеждениями..  Помните причту: ударили по левой, подставь правую щеку.  А то, что этим ты даешь возможность злу торжествовать, - мало кого волнует. Фактически вера зовет нас к братству через терпение зла.  Не ограничиваем зло, а даем ему  праздники устраивать, вот и льется кругом русская кровь. Я спросил у нынешнего священника Туры отца Тимофея, почему, на его взгляд, отец Григорий не сопротивлялся  Роману.
  - Не знаю, - пожал он плечами, -  отец Григорий мой духовный отец, я не вправе давать оценки его поступкам. Грех это. Но справиться физически он с Романом мог, что-то не дало ему этого сделать. Я не знаю что.
 Отец Григорий успел прикрыть грудь  рукой.  Заточка из сварочного электрода обошла стороной сердце, родила священнику возможность  помучаться. Он был еще жив,  когда убийца отрезал ему голову.  Опять парадокс веры.  Ударили в грудь, подставь еще и голову.  А если бы  убийца пришел в дом, где полно детей и жена была бы у священника?  Получается, что отец Григорий, или любой православный вместо него, не только смирился со смертью, но и подставил под удар всю свою семью? Невинных детей. Нет, братья мои, зло должно быть наказуемо. Если поставлен в условия беспомощности – одно дело. А если мог защититься и не защитился – совсем другое.
    Если своей игрой в беззащитность поставил под угрозу жизни других, тем паче жизнь государства – двойной  грех. Мы же до сих пор своих врагов не только прощаем, но и подбадриваем.  Они нас превратили в пьяниц, проституток,  наркоманов. Толкали и продолжают толкать в ад. Сами в это время прикарманили фабрики, заводы, уничтожили истинных друзей России флот и армию. 
  Роман уже давно в тюрьме, то есть в спецлечебнице, какое-то нарушение психики у него все-таки признали, сейчас  может и освободили уже. Все-таки вначале века все случилось.
   В принципе он обычный парень, без образования, без денег, без души.  Воспитанный упавшей на Русь перестройкой, он не мог вырасти другим. Телевизор его воспитывал. У нас сейчас все так хитро построено, что родители отстранены от воспитания детей.  А сами дети отделены от образования, национального единства, от родины, значит и от будущего. Их другому учат: продай, укради, наслаждайся.
 Что касается отца Георгия, монаха, но человека с высшим светским образованием, он погиб не за Веру,  от собственных заблуждений. От  идейной безоруженности перед злом. Жалко его, очень жалко.  Все мы русские до того наивны, всё врагам отдаем безропотно, даже свою жизнь. А самое страшное мы все  стали ещё и врагами  друг другу.
  Освобождаем землю для других народов. Один в могилу ушел, второй - в тюрьму, третий - в психлечебницу, четвертый - спился. Невесты без женихов, а Россия без будущего. Равенства в мире не было и нет. Сказки эти нам усиленно втравливают: все народы мира равны.  На деле все наоборот. Такое впечатление, что Месяц Ворона, в Эвенкии это октябрь и март, когда умирает в природе все, что слабое,  кружит на Россией все последние сто лет. Много у него добычи и пищи много. Кто стоит за Вороном, мы даже не пытаемся узнать. Сатана? Всевышний?  Тогда за чем он шлет нам испытание за испытанием? Льется и льется русская кровь.
  За себя, за семью, за Русь нужно бороться, а мы это делать совсем разучились. И понимание себя как центра Вселенной, как носителя в собственной душе Бога  сдвинулось. А центр этот в наших душах и был главным объединяющим общество. Теперь его нет. Найти его и  вернуть веру в себя  - по силам, но только станем ли искать? Нынешнюю молодежь государство воспитывает без царя в голове, на одних удовольствиях. Удовольствие – всегда миг. Ни какого здания человек, купающийся в удовольствиях, даже внутри себя, не построит. Не из чего его строить.  Улыбки петросянов и галкиных – яд для русской души. Яд быстро убивает, но фундаментом ни одной веры стать не способен.  Как не способен сеять добро Сатана, он всегда делает только зло