Я обнаружила себя лежащей в палате, на больничной койке. Откуда-то дул сквозняк. Еще откуда-то я знала, что такое больница, казалось, я уже однажды лежала вот так, с катетером в руке, с трубочкой в носу и за ухом.
Рядом сидел человек, своим видом внушающий доверие точно не как врач, но, скорее, как мальчишка, покупающий жвачку и обещающий занести деньги к обеду, когда они с отцом отправятся на рыбалку. Периферией затуманенного зрения я сумела различить его черты: прямые, выдерживающие безукоризненную симметрию брови, светлый, чистый, как стены больничной палаты, лоб, мягкий подбородок и крепкие плечи. Белый халат сиял белизной и несколько натягивался у спины при вдохе. «Муж» куда-то исчез. Врач протер очки и взглянул на данные медкарты. Покачав головой и шмыгнув носом, парень посмотрел на меня, уже проснувшуюся. Его зеленые глаза были полны сочувствия и тревоги, но я-то уже понимала, что это все уловка, это не он нежно скользит по моим плечам, волосам, спускаясь к…бумагам, а сам дьявол пожирает меня взглядом. «Рад, что вы проснулись, Сигурни, я ваш лечащий врач Иннокентий. Новости не сказать, чтобы радужные, однако надежда на выздоровление еще имеется. Мы начнем курс физических упражнений уже завтра». Молодой человек встал, растер лицо ладонями и, румяный, ушел за ширму и растворился в тишине.
Сигурни? Боже, к такому меня жизнь не готовила, и, хотя я никогда не знала себя, я все равно чувствовала, что место мне не здесь, а где-то за пределами. Но представить точно, где это «за пределами» - довольно сложно. Ведь за картонными декорациями – бесконечное ничего, потому и существование «за» стоит под вопросом. Но вдруг я закашляла, а голова доктора вылезла из-за ширмы, и я жестом показала, что внимание мне сейчас не требуется. Стены гудели, как старый холодильник, кардиографы чернели в уголке глаза. Я уловила звук быстро поднимающихся старых ботинок, старых, потому что подошвы уже не скрипели, не липли к плиткам, а плавно скользили. В палату вбежал «Муж»,
«Сигурни!» - он крикнул мое имя с таким отчаянием, что мне даже на мгновение перестало быть смешно, но сразу после этого я ощутила новый прилив волны иронии: мой муж по фамилии Астросский, судя по моей медицинской карте, которую он держал в руках (боже, как это все пошло), присел на корточки у моей койки, скрипевшей от малейшего движения, как ржавая шхонка, и с заиканием спросил, все ли у меня в порядке. Я ничего не ответила. Мое тело начало порошить, словно я купалась в белом шуме. Через щелки еще не закрывшихся глаз я заметила мигание красной лампочки в отражении кардиографа и метнувшееся в мою сторону белое пятно врачебного халата. «Муж» заорал так истошно, что я забеспокоилась о здоровье его связок. Свет вновь погас. Началось. Опять. Кеша стянул меня с койки и прислонил к двери. «Я догоню!». Какой-то новый тип принял эстафету, подхватил меня под руки и повел к следующей площадке, где уже горел зеленый огонек. Ни секунды молчания. Все происходило гораздо быстрее.
«Так, смотри,» - внезапно начал он – «Мы все в здоровой коробке, коробке, придуманной хозяевами для их ублажения. Коробка - бескрайний цех со множеством павильонов. Здесь все работает, как часы. Павильон 5 популярен для сцен в лесу, 24 – смежная комната для сцен убийств, вечеринок и больничных палат, 8 – для площадей и улиц. Некоторые павильоны используются исключительно конкретными людьми, поэтому они вполне могут там жить. За этими павильонами…»
«Погоди,» - отчаянно перебила его я – «А почему мы должны обязательно жить в этом режиме? Нет никакого другого? Можно вообще существовать без этих режимов? Я чувствую себя, как в «Шоу Трумана».
Чьи-то руки подняли меня за щиколотки и помогли «новому типу» шмякнуть меня на огромную кровать. Огонек погас.
«Не имею понятия, да и незачем мне это. Но если бы ты меня не перебивала, то уже бы знала, что за пределами павильонов есть межстенье: целое гетто из металлических труб, где живут отбросы общества – тиражисты».
-О них я слышала.
«Время на исходе!» - издалека раздался голос Кеши – «Потому мы тебя и торопим. Ты раньше здесь никогда не жила, в отличие от остальной группы». «Но мой ответ остается открытым, какая от вас помощь, если на мой вопрос вы бестактно молчите, вы уклоняетесь от ответа?» - возразила я.
Повисла тишина. Кеша шмыгнул и терпеливо спросил: «Ладно, задавай».
«Как выйти отсюда? Кто знает выход? Кто-то занимается исследованиями вообще?»
Все молчали. На момент мне показалось, что я одна в каком-то шизоидном припадке, что все эти люди – голоса в голове, которые вот-вот исчезнут навсегда, сменившись свистом воздуха под трением о летящее из окна мое тело.
«Ну, вы же сказали о гетто. Это все как-то связано? Отвечайте!»
Затикали часы. Обратный отсчет. Все в боевой готовности. Только Кеша все еще стоит рядом и тяжело дышит, будто он стал свидетелем Второго пришествия.
Я слушала стук своего сердца, я чувствовала холодок, бегающий по ногам. Меня грело дыхание Иннокентия.
Внезапно ладонь Кеши приземлилась мне на лоб, продвинулась правее и ниже и оказалась на ухе. Шепотом, максимально придвинувшись к уху, Кеша сказал: «В следующем антракте я отведу тебя к ним». В воздухе повисло напряжение. Я ощутила, как взгляды истуканов заметались по павильону в поисках места предполагаемого нахождения Кеши, словно он был объявлен в розыск. Часы отстреливали последние секунды.
На висок стекла капля ожидания. Или это слезы врачишки впитались в мои волосы?...
Загудели машины. Мои веки словно сшили друг меж другом. Наркоз? Явно он. Грудная клетка застыла, мокро. Лицо овивает ободок плотно прилегающей маски. Я слышу писк. Это пульс.
Внезапно я поняла, что ребра мои раздроблены, а сердце бьется снаружи. Теперь уже чувства были мои, настоящие. Словно жертва сонного паралича, я хочу кричать, но рот пребывает в покое, а связки расширены. Лишь одна мышца в моем теле содрогается. Внезапно все окрасилось красным. Глазные яблоки бесповоротны. Я распахнула веки. Ресницы поднялись медленно как крылья тяжелых тропических бабочек.
Свет не работает. Вместо него - зловещая лампочка, надо мной склонились тени людей в масках. Лбы их были покрыты испариной. Кеша стоит там же. Глаза его влажные, но лицо безропотно. Он держит в руках скальпель, замызганный кровью. И тут наши взгляды встречаются. Врач замер. Он не верит в то, что видит. Пациент очнулся. Мы смотрим друг другу в глаза. Он ничего не делает. Почему? Почему он бездействует? Скажи! Скажи им! Это шок. Молодой, что с него взять… Глаза мои закатились.