Пойдем, покажу, где мы живём. Он взял меня за руку.
Спустившись к берегу по каменистой тропе, мы оказались на песчаном пляже, усыпанном булыжниками разного размера. Пляж тянулся узкой полосой по всему побережью вдоль коричнево-желтых скал.
Морская гладь на горизонте сливалась с небом, образуя переливающуюся на солнце лазурную сферу. Слева на их стыке стеной возвышалась белоснежная скалистая гряда, такая прямая по всей протяженности, будто бы являлась рукотворной.
Море монотонно выбрасывало пенные волны на прибрежные валуны и откатывалось обратно, стягивая в своё чрево желтый песок и мелкие камни. Его ритмичное колебание завораживало, как будто невидимая нянька качала в колыбели новорожденную планету.
Не понимаю, где здесь можно жить, но место мне нравится!
- Можно окунуться?
- Сейчас?
В голосе звучало сомнение.
- Да! Солнце такое горячее. Можно?
- Можно..., но, если они появятся, все побегут вверх. Ты можешь не успеть выбраться из воды.
День был изнурительно жарким, перспектива поплескаться казалась заманчивой, но риск был очевидным. Оказаться отрезанной от своих означало бы неминуемую гибель.
— Они могут появиться сейчас?
— Это может случиться в любой момент. Место открытое, нас хорошо видно со всех сторон.
— А когда будет можно?
— Когда-нибудь…
Понятно. Я бросила разочарованный взгляд на шипящие волны, облизнула пересохшие губы и с сожалением поплелась за своим спутником.
Мы шли прямо к каменистому завалу, который расчищали несколько человек. Основой завала был огромный округлый камень с наваленными вокруг него булыжниками помельче. Вскоре практически все мужчины присоединились к действу и валун откатили в сторону. За ним скрывалось отверстие в скале, вход в укрытие моего нового племени, просторную пещеру с высоким каменным сводом.
Недавно в округе появилось чужое племя. Они вели себя враждебно, вытесняя старые общины с обжитых земель внезапными набегами и кровавыми столкновениями. Договориться с ними не получалось, к тому же они воевали неизвестным способом, их копья несли неминуемую смерть, даже слегка задев противника.
В одной из таких стычек погиб мой отец. Община сильно пострадала численно и вынуждена была бросить обжитую территорию. Мать, оставшись с двумя детьми, не последовала за ними, а решила вернуться в родное племя, которое некогда оставила, уйдя за отцом. Мы почти добрались, но у нее на руках был младенец, и она не добежала до своих всего нескольких шагов.
Войдя в пещеру, все стали рассаживаться на песок, устилавший её дно, он оказался сухим и теплым, а воздух внутри освежающе прохладным.
Всюду в пещере были устроены лежаки из веток и сухой травы, застеленные шкурами, вокруг которых разбросаны мелкие предметы повседневного обихода.
Разожгли огонь. Племя делилось на независимые семейные ячейки. У женщин были заготовлены съестные припасы, преимущественно растительного происхождения, а добытую мужчинами дичь делили на доли по количеству действующих охотников. Те же распределяли её между членами своих семей.
Прошедший день был страшным и тяжелым. Но это убежище казалось надежным. Теперь можно расслабиться.
Вечером моему провожатому достался большой кусок мяса. Он с аппетитом его уплетал и делиться, кажется, не думал. Я смотрела, как тает на глазах моя возможность поесть, и всё отчетливее понимала, что с сегодняшнего дня я одна.
От соседнего семейства мне перепала пара полуобглоданных косточек. Они смотрели снисходительно, но больше к своей трапезе не подпустили.
Ночью заметно похолодало. Пришлось подползти и прижаться к своему спутнику, чтобы хоть немного прикрыться краем его шкуры.
Следующий день я довольствовалась растительной пищей, найденной в округе, но к концу дня была дико голодной.
Очередная вечеря была ознаменована моей дерзкой попыткой стащить мясо у той самой семьи, и это, конечно, не осталось незамеченным. Кусок отняли, а меня бесцеремонно толкнули в сторону моего проводника.
Когда я совсем уже подумала, что пропала, вопрос неожиданно разрешился сам собой.
По счастливой случайности я покусилась на долю, предназначавшуюся чаду вожака. Иногда достаточно лишь привлечь внимание нужного человека. Тот рассудил, что утомительно каждый вечер стеречь свой пай. К тому же среди членов племени существовала иерархия, и действовали определенные законы общежития.
- Дай ей поесть, - просто распорядился вожак.
- Почему я? - возмутился он.
- А кто должен ее кормить? Она из твоей семьи.
Ощутив себя всеми гонимой, я, в слезах, дрожала от отчаяния и обиды.
Мой новоявленный родственник, казалось, не собирался подчиняться, но после стычки, к которой присоединились еще несколько авторитетных членов племени, вынужден был уступить, и в мою сторону полетел увесистый ломоть.
- До этого дня свою долю ты получал не с земли, - с угрозой в голосе заметил старейшина. И дай ей шкуру.
- А мне самому чем укрываться? - вновь взбунтовался он.
- Отдай ту, на которой лежишь. Себе сделаешь еще.
Итак, старшинами племени был вынесен вердикт: коль скоро наш строптивец единственный взрослый представитель моего рода, то именно он должен заботиться не только о моем пропитании, но и учить всему необходимому для выживания.
Назвать его взрослым можно было весьма условно, поскольку сам он совсем недавно остался без опеки старших родственников. Потеряв своих близких в недавних стычках, он только учился самостоятельности, а тут на него свалилась малолетняя проблема в моем лице. В силу возраста и отсутствия опыта он еще не созрел до подобной ответственности за чужого ребенка. Конечно, он знал мою мать, с которой вместе рос. Она погибла сегодня у него на глазах. Но со мной еще несколько часов назад не был даже знаком.
С этого момента я ощутила почву под ногами, голодная смерть мне теперь не грозила.
Со временем Он привык к моему присутствию в своей жизни, а я старалась быть полезной, чем могла. Пещера стала моим домом. Каждое новое утро, выходя наружу, я смотрела на сияющую в солнечном свете белоснежную стену-скалу и мечтала когда-нибудь на ней оказаться или хотя бы подойти поближе и лучше её рассмотреть.
Но она была недосягаема. Всё племя туда не затащить, а идти в такую даль одной равносильно самоубийству.
«Он» явно обладал педагогическим талантом и стратегическим умом. Его наставления были точными и подробными, идеи и способы очень часто расходились с общепринятыми, но отменно работали. После каждой сложной или опасной ситуации становилось ясно, что он снова прав. По причине юного возраста иметь какой-то статус в общине он еще не мог, но с каждым месяцем с его мнением считались все больше.
Тем не менее, мы с трудом сдерживали регулярные набеги вражеского племени и несли серьезные потери.
Он же всегда возвращался живым и невредимым.
Вечерами рассказывал мне истории про моих бабушку и маму. Благодаря ему я всё лучше узнавала одну и продолжала помнить другую.
Внутри пещеры была свалена гора булыжников, которыми засыпали вход изнутри. Однажды ночью из-за завала послышались звуки падающих камней, кто-то в полной тишине разбирал вход снаружи.
Мы то и дело закидывали обратно на насыпь скатывающиеся с её вершины булыжники. Мужчины с факелами и копьями стояли наготове на случай, если они ворвутся. Но некто упорно и молчаливо продолжал рыть.
Все ждали исхода, затаив дыхание. Вдруг в образовавшееся отверстие просунулась крупная кошачья лапа.
Это не «ОНИ»! Все выдохнули с облегчением. Хотя и зверь мог стать серьезной проблемой. В него летели камни и палки, но он не отступался, а только шипел и рычал, даже когда в него бросали огнем. Факел, падая в песок, сразу гас, а пока мы теряли время на повторный розжиг, кошка уже практически проделала себе лаз. Но теперь уже все племя стояло на входе с горящими палками, и зверюга, заметно обожженная, была вынуждена отступиться. Она больше не появлялась, но спалось в ту ночь особенно тревожно.
В один из очень жарких дней сбылось мое желание, мы все вместе решили искупаться, надеясь, что в такую жару они наверняка отсиживаются в тени и, что нападение нам не грозит.
Мы плескались и брызгались, так веселились, что совсем позабыли об опасности.
Но они появились. Муравьиным рядком, один за другим, они целенаправленно и быстро перемещались среди невысоких зарослей. От берега до пещеры было рукой подать, но всему племени с женщинами и детьми пришлось бежать им наперерез, чтобы отвести внимание от нашего убежища. В тот день погибли многие.
«Он», по своему обыкновению, был недоволен тем, что приходится думать не только о собственном выживании, но и обо мне. Я связывала ему руки неспособностью автономно действовать в опасной ситуации.
Помню, как кричу у него за спиной: «Что мне делать?», он раздраженно бросает в мою сторону какой-то предмет с командой прикрыться. Почти в тот же момент чувствую удар, боль и темноту. Не помню, что он мне дал, но, похоже, именно это меня и спасло.
Наше племя так больше и не вернулось в пещеру. Мы все время двигались куда-то вперед, а они преследовали. Чуть только мы пытались где-то остановиться и осесть, они настигали нас очередным набегом.
В этот период Он активно принялся за мое обучение. Учил бесшумно передвигаться, определенным образом залезать и слезать, правильно прыгать, падать, метать, крепить, прятаться и грамотно покидать убежища. Чтобы не таскать весь день туши после удачной охоты, учил правильно прятать еду, выскабливать и обрабатывать шкуры, использовать в различных целях растительные и животные запахи.
Помню камни, служившие наживкой в самодельном капкане на крупных птиц, похожих на рябчиков. Всего лишь мелкие белые камешки на расчищенной от травы площадке - и птица сама идет в капкан.
Помню пальцы, отбитые при изготовлении орудий из камня при помощи другого камня. Очень часто почти готовое изделие ломалось от неудачного удара, и все приходилось начинать сначала.
Все, что он делал, получалось на удивление хорошо. Я копировала и впитывала каждое его слово и действие. Почти ежедневно племя становилось меньше. Но мы неизменно оставались целы. Я гордилась им, боялась за него и любила, как любят единственного на свете близкого человека.
Одна из ярчайших картин моей памяти - возвращение домой. Ощущение, что прошло несколько лет. Из всего племени остались только мы. Идем куда-то вдвоем, хотя нет, с нами мальчик. Пещера должна послужить временным перевалочным пунктом на пути. С трепетом спускаемся по тропе. Море размыло берег и откатило запорный булыжник. Наша пещера, похоже, давно открыта ветрам и волнам, непривычно ярко освещена солнцем, заметны следы пребывания в ней диких зверей. Теперь она выглядит значительно меньше. Я выросла.
Из-за морского прилива песок внутри оказывается мокрым, ночевать на таком нельзя. Становится грустно от того, что даже на одну ночь не удастся впасть в иллюзию оседлости, безопасности и дома. Хочется расплакаться как в детстве, но Он, как всегда, знает выход. А точнее вход.
Показывает на большой камень под стеной, до половины засыпанный песком. Мы подкапываем его и сдвигаем, открывая тесный лаз во вторую смежную пещеру, о существовании которой я никогда не знала. Она несколько выше и дальше от берега, поэтому песок в ней оказывается сухим. Здесь можно остановиться.
Последнее, что я помню – закат, мы втроем сидим на теплых булыжниках у входа в пещеру друг напротив друга. Вспоминаем близких, в сердцах – печаль. Но мы живы. Он говорит, а я смотрю как в его глазах блестит лучик заходящего солнца и думаю: «Какое счастье, что ты у меня есть!».