Королевская проза

               

    В Малаховской библиотеке над оврагом в этот раз публики было не много.  Насторожило завсегдатаев  “Стихотворного бегемота”, видимо,  слово “роман” на афише, а - зря!
    Роман “Нежная королева”, который написал и представил читателям поэт Владимир Попов, - роман удивительный!
    Тонкая книжица в сто с небольшим страниц - роман? Да, - утверждаю я, - роман самый настоящий, где есть и отступления в историю, и всенепременно живут любовь, ревность, разлука - а без них, какой же тогда роман? И всё это автор уместил на ста страницах? Да как же так!? Позвольте, романы это “Война и мир”, “Тихий Дон”, “Жизнь и судьба”...
    Но “Евгений Онегин” тоже роман, да ещё в стихах, и объёмом не велик, а назван “энциклопедией русской жизни”.
    Это я к тому, что в русской литературе существовали, да и существуют, р-а-з-н-ы-е романы.
    Фабула “Нежной королевы” проста: в послевоенную подмосковную Малаховку привезли трофейный фильм “Мой маленький друг” с Марианной Шёнауэр в главной роли.
    “Боже мой, как там всё было красиво!
    И музыка, и танцы, и хорошо одетые женщины.
    А мужчины были высоки и стройны: в элегантных костюмах и наглаженных брюках.
   Марианна Шёнауэр подружилась с маленьким мальчиком…
   Я посмотрел этот фильм и вернулся в своё бедное Томилино с голодными собаками и голодными детьми.
   Со стариками-евреями с печальными глазами. С озлобленной слюнявой уличной шпаной....
    Возле дома я лёг на траву лицом и заплакал…”
    Рядом с домом мальчика поселяется женщина с дочерью. Они - дачники. Девочка чуть младше нашего героя, и однажды он защищает её от местной шпаны. Она приводит защитника с разбитым в кровь лицом к себе и знакомит с мамой. Мальчик видит перед собой очень красивую женщину.
    “У неё чёрные, тяжёлые, чуть вьющиеся волосы, и, когда она распускает пучок на затылке, то превращается в торжественную и недоступную Королеву.
     Я никогда не видел таких красивых женщин.
    Она стройная и кажется хрупкой, но у неё прекрасные сильные ноги.
    Мне всё время хочется встать перед ней на колени.”
    Наш герой влюбляется в обеих. В его четырнадцатилетней душе возникает незнакомое, странное чувство. Это чувство Марина Цветаева называла “удавка влюблённости”. Точнее, пожалуй, не скажешь - “удавка”.
    Эта “удавка” не давала покоя Льву Толстому, - и он пишет “Дьявол” и “Крейцерову сонату”. Об этой “удавке” размышлял Василий Розанов; она  описана Иваном Буниным в “Тёмных аллеях”, Андреем Белым - в “Котике Летаеве”, Чеховым в “Даме с собачкой”.
    У Владимира Попова “удавка” превращается в голгофу. Главка ПРО ЭТО так и названа “Голгофа”.
    “Мы вошли в комнату.
    Она села на кровать и похлопала рукой рядом с собой:
Вот твоя голгофа!...
    Мы лежали обнажённые, соприкасаясь бёдрами и остывали.
    Она засмеялась:
Смотри, луна заглядывает в окошко!
    Глаза слипались: я уткнулся лицом в жаркие, влажные груди. И уснул…”
    “Удавка” затянута. Мальчик на голгофе.
        “В конце декабря я получил письмо от Герды.
    Она поздравляла с наступающим Новым годом и желала мне счастья.
    Писала о том, что они скоро уезжают на Дальний Восток к отцу.
    Что она любит меня и будет помнить всю жизнь.
    А мама просила передать, что она целует нашего Кая и обнимает изо всех своих сил”...
    И конец романа:
    “Перед Новым годом
     Пошёл тихий снег.
    Большие снежинки
    Падали на ладони
    И таяли.
    Вот собственно и всё , - Герда, Кай и Королева, у которой однажды утратилась/растаяла холодная буковка “С”.  Нежная… Королева…

    Я шёл вдоль малаховского оврага, засыпанного опавшим золотом листьев, со щемящим чувством в душе  от стремительно уходящего лета, вспоминая собственную молодость…
    И тут вдруг меня посетило сожаление, что я не критик, и не литературовед, и что не преподаю, к примеру, в Литературном институте, а не то давал бы задания студентам  по роману Владимира Попова:
о роли художественной детали и их отборе писателем;
об исторических отступлениях в романе, связывающих нынешнее Томилино с тем давним, с дачной жизнью накануне 1-ой мировой войны;
о сюжетообразующем образе Обезьяны из стихотворения Владислава Ходасевича;
о влиянии японской поэзии (на материале 2-ой главы);
попросил бы сравнить принципы ассоциативного письма в “Святом колодце” Валентина Катаева  и в “Нежной королеве” Владимира Попова...
   Да мало ли, о чём можно ещё поговорить, когда на столе лежит проза такой высокой пробы.