Укрывшись с головой одеялом, она лежала, защищенная от всего мира, в своем особом пространстве, наедине с самою собой, словно в материнской утробе. После ванной она пахла кремом и ей это нравилось. Запах крема был сладостен и уютен, и она себя почувствовала сладостной и уютной, как кошка, свернувшаяся в клубочек. К ней хочется припасть лицом, обнять и затискать…
В памяти вдруг всплыло, как папа подходил к маме поцеловаться и фыркал: «Фу, снова намазалась!» А мама… мама… нет, ничего. Она как-то внутренне тушевалась, и в следующий раз, сделав прическу и кокетливо спрашивая: «ты ничего не замечаешь?»,- получала в ответ насмешливо-грубоватое: «Что, накрасилась, что ли?». Это всё было в шутку, конечно, в шутку. Шутливость в их семье была вездесуща, как пыль, и словно пыль покрывала толстым слоем все чувства, так что не видно было под ней ни любви, ни восхищенья, ни нежности… Только раздраженье оставалось самим собой.
А если бы мама была такой кошечкой, смакующей запах крема и свою сладость… и отвечала:
- Да! Мне очень нравится этот запах! – И смотрела бы папе в глаза с улыбкой, и смеялась, запрокидывая голову – свободная, абсолютно счастливая, знающая, что она прекрасна... Прекрасна, как солнце, как свежескошенный луг, обдающий сладким запахом сушеной травы, как синева неба… Что тогда?
- Мне тоже нравится этот запах, - говорил бы отец. – Он мой любимый, потому что моя любимая – ты.
***
Она вздрогнула и проснулась. Крем всё ещё уютно и сладостно пах, и она всё ещё была сладостной и желанной. «Я прекрасна», - сказала она себе и откинула одеяло. – «Я прекрасна».
За окном чирикнула одинокая птица.
Начинался рассвет.