Антология мысли. Николай Гумилев

Руслан Богатырев

• Нужно идти по линии наибольшего сопротивления. Это моё правило. Если приучить себя к этому, ничто не будет страшно.

• Детски-мудрое, до боли сладкое ощущение собственного незнания, — вот то, что нам даёт неведомое.

• Всякое направление испытывает влюблённость к тем или иным творцам и эпохам. Дорогие могилы связывают людей больше всего.

• Человеческая личность способна на бесконечное дробление. Наши слова являются выражением лишь части нас, одного из наших ликов.

• Музыка — это то, что соединяет мир земной и мир бесплотный. Это — душа вещей и тело мысли.


• Происхождение отдельных стихотворений таинственно схоже с происхождением живых организмов. Душа поэта получает толчок из внешнего мира, иногда в незабываемо яркий миг, иногда смутно, как зачатье во сне, и долго приходится вынашивать зародыш будущего творения, прислушиваясь к робким движениям ещё не окрепшей новой жизни. Всё действует на ход её развития — и косой луч Луны, и внезапно услышанная мелодия, и прочитанная книга, и запах цветка. Всё определяет её будущую судьбу…

• Теория поэзии может быть сравнена с анатомией, а поэтическая психология с физиологией. Стихотворение же это — живой организм, подлежащий рассмотрению: и анатомическому, и физиологическому.

• Стихотворение должно являться слепком прекрасного человеческого тела, этой высшей ступени представляемого совершенства.

• Никакими средствами стихотворной фонетики не передать подлинного голоса скрипки или флейты, никакими стилистическими приёмами не воплотить блеска солнца, веяния ветра.

• У каждого метра есть своя душа, свои особенности и задачи: ямб, как бы спускающийся по ступеням (ударяемый слог по тону ниже неударяемого), свободен, ясен, твёрд и прекрасно передаёт человеческую речь, напряжённость человеческой воли. Хорей, поднимающийся, окрылённый, всегда взволнован и то растроган, то смешлив; его область — пение. Дактиль, опираясь на первый ударяемый слог и качая два неударяемые, как пальма свою верхушку, мощен, торжественен, говорит о стихиях в их покое, о деяниях богов и героев. Анапест, его противоположность, стремителен, порывист, это стихии в движенья, напряженье нечеловеческой страсти. И амфибрахий, их синтез, баюкающий и прозрачный, говорит о покое божественно-лёгкого и мудрого бытия.

• Каждый читатель глубоко убеждён, что он авторитет; один — потому, что дослужился до чина полковника, другой — потому, что написал книгу о минералогии, третий — потому, что знает, что тут и хитрости никакой нет: «Нравится — значит хорошо, не нравится — значит плохо; ведь поэзия — язык богов, ergo, я могу о ней судить совершенно свободно».

• В наши дни народная поэзия на Западе может считаться умершей. Уже в середине прошлого века крестьяне думали, что над ними смеются, когда их просили петь песни. Более развязные пели испорченные городские романсы, обрывки из опер. Город и тут оказался поставщиком машинных изделий, вытесняющим любовно сделанную работу.

• Стихотворение, как Афина-Паллада, явившаяся из головы Зевеса, возникшая из духа поэта, становится особым организмом. И, как всякий живой организм, оно имеет свою анатомию и физиологию… Законы же его жизни, то есть взаимодействие его частей, надо изучать особо, и путь к этому ещё почти не проложен.

• Прекрасные стихотворения, как живые существа, входят в круг нашей жизни: они то учат, то зовут, то благословляют; среди них есть ангелы-хранители, мудрые вожди, искусители-демоны и милые друзья. Под их влиянием люди любят, враждуют и умирают.


• Поэзия и религия — две стороны одной и той же монеты. И та и другая требуют от человека духовной работы. Но не во имя практической цели, как этика и эстетика, а во имя высшей, неизвестной им самим. Этика приспособляет человека к жизни в обществе, эстетика стремится увеличить его способность наслаждаться. Руководство же в перерождении человека в высший тип принадлежит религии и поэзии.

• Поэзия всегда обращается к личности. Даже там, где поэт говорит с толпой, — он говорит отдельно с каждым из толпы.

• Поэзия должна гипнотизировать — в этом её сила.

• Перед Александром Блоком стоят два сфинкса, заставляющие его «петь и плакать» своими неразрешёнными загадками: Россия и его собственная душа. Первый — некрасовский, второй — лермонтовский. И часто, очень часто Блок показывает нам их, слитых в одно, органически нераздельных.

• Есть Бог, есть мир, они живут вовек,
А жизнь людей мгновенна и убога,
Но всё в себе вмещает человек,
Который любит мир и верит в Бога.

• Будем верить, что наступит время, когда поэты станут взвешивать каждое своё слово с той же тщательностью, как и творцы культовых песнопений.